«К войне привыкают — не то, что к ковиду»

Вопрос о последствиях пандемии COVID-19 для демографической ситуации остается открытым как для Петербурга, так и для других регионов. Перспективы принято называть пугающими — и даже катастрофическими. В рамках цикла «Наследие Corona» мнением об адекватности оценок, подсчете смертей и о советском подходе к отношению к жизни в интервью с корреспондентом «Росбалта» поделился независимый демограф Алексей Ракша.

— До какой степени можно верить официальным данным о смертности по коронавирусу?

— Для начала нужно определиться, о каком ведомстве мы говорим. Сведениям Роспотребнадзора я бы, например, верить никому не советовал. Статистика Росстата зависит от того, какую причину смерти указал врач или патологоанатом в больнице. Таким образом, Росстат просто транслирует то, что передал Минздрав через родственников или законных представителей умершего человека в систему ЗАГСов. Росстат сам в демографии ничего не придумывает. С учетом этих оговорок — его статистике по коронавирусной смертности доверять можно и нужно.

— Вероятно, со сведениями о смертности сложнее манипулировать, чем экономическими показателями…

— Если говорить про общее число умерших без разбивки по причинам смерти, то да. Последнее — достаточно субъективный показатель. Особенно после «Майских Указов» 2012 года. Там были прописаны многие конкретные целевые числовые показатели по смертности от определенных причин — в том числе и от самого большого класса, сердечно-сосудистых заболеваний. Взяты они были с потолка непрофессионалами. Поэтому часть этих целей была заведомо невыполнима, а другая выполнима без всяких усилий.

Причины смерти — очень зыбкая почва для выставления каких-то таргетов. Именно поэтому никакие подобные показатели ни в коем случае нельзя брать за целевые в государственных программах и прочих стратегиях. В том числе — продолжительность здоровой жизни.

— Сейчас много рассуждают об избыточной смертности. Какой реальный «вклад» внес в нее COVID-19?

— Я лично считаю, что вся избыточная смертность связана с ковидом. Не только потому, что, например, какие-то медицинские учреждения «захлебнулись» и не смогли принять своих профильных больных — и это тоже из-за коронавируса. Но и потому, что люди, умершие от ковида, в обозначенный период скорее всего не умерли бы, если бы не заразились. Никто не отрицает, что у них были хронические болезни и, возможно, часть из них все равно должна была скоро умереть. Но они бы не умерли так быстро. Можно сказать, что ковид отнял у своей средней жертвы 10-15 лет жизни, причем у женщин чуть больше, чем у мужчин.

А в целом продолжительность жизни в России снизилась по предварительным данным Росстата на 1,7 года, что больше, чем в любой стране Евросоюза.

Но вернемся к больной для демографов еще до ковида российской теме — кодированию причин смерти. У нас очень любят «перекидывать» ковидные смерти в категорию «последствия болезни» (те самые диабет, сердечно-сосудистые заболевания, в том числе ишемия, пневмония), чтобы не фиксировать гибель непосредственно от «короны». И даже в более-менее благополучных феврале–марте 2021-го смертность была примерно на 20% выше той, которая должна была бы быть без ковида.

— Как можно оценить показатели Петербурга, если сравнивать с Москвой и всей Россией?

— В Петербурге прирост числа умерших за 2020 год по сравнению с 2019 годом составил 22,9%, а в целом по России — 18%. Если мы прибавим еще два месяца и посмотрим, что было с 1 апреля 2020-го по 1 марта 2021-го, то есть за одиннадцать ковидных месяцев, то увидим, что умерло на 17 952 больше петербуржцев, чем за сравнимый период прошлого года, а именно — 71 827 вместо 53 875 человек. Прирост смертности составил 33,3%. Это ровно треть. В России этот прирост — 25,8%, то есть чуть больше четверти.

Петербург за весь ковидный период выглядит хуже России. Приблизительно такие же показатели только в Москве (+33,8%) и Ямало-Ненецком АО (+34,3%). В двух столицах очевидна общемировая проблема мегаполисов— коронавирус «хозяйничает» в крупнейших мегаполисах гораздо сильнее, чем где-либо еще, по понятным причинам: плотность населения, развитие общественного транспорта, многоэтажки, большое число присутственных мест и т. д.

Правда, рекордные приросты числа умерших за одиннадцать ковидных месяцев в Дагестане (+43,2%), Ингушетии (+45,5%) и особенно Чечне (+53,6%) не соответствуют этому принципу.

Если смотреть отдельно на прирост смертности по Петербургу за первые два месяца 2021 года, то он составил 40,1%. Это 7-е место из 85 субъектов РФ, причем вместе с Северной столицей в первой десятке находятся еще пять регионов Северо-Западного округа. В Москве 39,6%, а во всей России — 27,7%. Но мы знаем, что ситуация в Петербурге и в целом в СЗФО была очень тяжелой и ноябре, и в декабре, и в январе. И снижаться заболеваемость стала с запозданием по сравнению с другими регионами.

— Какие последствия будет иметь пандемия для структуры населения мегаполисов?

— Никаких. На этих городах не скажется даже то, что там умерло больше людей, чем в других населенных пунктах. В Москве при ее официальном населении в 12,65 миллионов избыточная смертность подбирается к 40 тысячам. Не такая это потеря, чтобы повлиять на состав населения, тем более — в долгосрочной перспективе.

Хотя сама структура смертности от ковида представляет отдельный предмет для анализа. Сильнее всего в пандемию она выросла у женщин в возрасте 49-82 лет, а у мужчин — с 68-70 лет. Вплоть до возраста в 71 год этот перекос сохраняется — женщины в средних, рабочих, предпенсионных и ранних пенсионных возрастах пострадали больше мужчин.

— Одним из официальных оправданий повышения пенсионного возраста был тезис о том, что кормильцев не хватает — люди «налогооблагаемого возраста» не в состоянии содержать пенсионеров. Скажется ли пандемия на этом соотношении?

— В распределительной пенсионной системе, когда отчисления со всех работающих поступают в общий котел, а потом распределяются между всеми пенсионерами, и при этом одновременно падают рождаемость и смертность, — конечно, это ведет к неизбежному повышению пенсионного возраста. Я использовал довольно простые демографические модели, которые показали примерно следующее.

При текущей российской смертности, если бы у всех было по трое детей, пенсионный возраст должен был бы быть примерно 55 лет, если по двое детей — по 65, а если по одному — то 80. Даже при российской не самой великой продолжительности жизни в 73 года.

Но ковид — это краткосрочный фактор. Он, конечно, несколько облегчил жизнь Пенсионному фонду — знаете, есть сейчас жестокая шутка о том, что он является спонсором пандемии. Однако в ближайшие годы все вернется на круги своя: смертность продолжит падать, а продолжительность жизни — расти. А наше государство придумало «замечательный» ход — стало поднимать пенсионный возраст семимильными шагами, по полгода каждый год. Из-за этого количество пенсионеров сокращается гораздо быстрее, чем от ковида.

— Если судить по нашему разговору, можно увериться, что вероятный масштаб демографических последствий пандемии несколько преувеличен.

— Я бы сказал так: в масштабе десятилетий по итогам переписей мы даже не сможем отделить пандемию от каких-то других факторов. Да, по России фактически за год избыточная смертность приближается к полумиллиону человек. Перепись у нас происходит раз в 10-11 лет. За этот срок умирает 18-20 миллионов россиян. Пятьсот — и даже семьсот — тысяч «размажутся» на этом интервале так, что при анализе итогов переписи их почти не будет заметно. Ковид — событие разовое, даже если продлится два года. Это не те масштабы, чтобы сравнивать с 90-ми, голодом 1933-го или тем более Великой Отечественной войной.

— Популярное сравнение — с эпидемией «Испанки» начала XX века…

— России «Испанка» была не то, чтобы не страшна, но на фоне Гражданской войны, холеры, тифа, паратифа, оспы, чумы и миграции миллионов была совсем не заметна. В том страшном хаосе было не до «Испанки». И умерших никто не считал. А потом еще и голод, и дикая эмиграция. Полный коллапс.

Наша страна очень многое пережила. И даже сегодняшний ковид — почему он в России не воспринимается так остро, как на Западе? Потому что на нашей памяти были 90-е годы, когда каждый год избыточная смертность достигала полмиллиона. Каждый год! Алкоголь, убийства, самоубийства, и прочее, и прочее. Поэтому для наших людей коронавирус не так страшен, как, к примеру, для европейцев, многие десятилетия живших в сытости и покое. Наших граждан, к сожалению, ковидом не испугаешь. А зря.

— Буйное сопротивление ношению масок, можно предположить, растет оттуда же?

— Буйное сопротивление есть и на Западе. У нас на это влияет сразу много факторов. Во-первых, низкий уровень образования. К тому же вся государственная пропаганда работает на оболванивание и отупление населения, которым так проще управлять. Вот население так себя и ведет — ничему не верит.

Наконец, это признак бедности. Когда вы бедны, вы за свою копейку готовы работать даже с риском умереть. В богатой стране жизнь гораздо дороже любых денег. Тем более там государство поддерживает своих граждан дотациями, субсидиями, выплатами — лишь бы они не умирали. А у нас экономика важнее, чем жизни. Тем более — жизни пожилых людей.

— Наследие недавнего прошлого: здоровье — ничто, дело — все, героически жертвуй собой.

— Именно так. Советский Союз был знаменит тем, что с 1964 и вплоть до 1980 года продолжительность жизни у нас падала почти неуклонно. На фоне западных стран, которые тогда ушли вперед по продолжительности жизни, это был нонсенс. Это такой яркий признак советского образа жизни: кто смеет рассуждать о здоровье, когда пришла пора идти в забой и перевыполнять нормы выработки, получая знак отличника социалистического соревнования?! Ну и в жизни всегда есть место подвигу — так нас учили.

Но в нормальной благополучной жизни события, требующие героизма, не случаются почти никогда. И вот в их отсутствие советские мужчины преуспевали в алкогольных подвигах, с соответствующим результатом для смертности и продолжительности жизни. И это на фоне стагнирующего уровня развития здравоохранения, когда валовыми показателями числа коек и врачей гордились, а о падающей продолжительности жизни умалчивали, ее засекретили.

— Можно ли, с вашей точки зрения, ожидать, что опыт жизни в пандемию как-то скажется на состоянии общества, его реакциях?

— Думаю, все привыкнут. Ковид превратится в сезонное заболевание. Его станут все лучше и лучше лечить, смертность от него будет снижаться, больше людей вакцинироваться. Постепенно коронавирус приживется у нас, как грипп, хотя и более опасный. Люди ко всему привыкают. Даже к войне — и уж тем более, к ковиду.

Беседовала Наталья Гладышева