СССР-Россия: почему не удались все четыре наших референдума

После того как граждане нашей прежней империи ровно тридцать лет назад постановили сохранить СССР, мы пережили еще три референдума. Исход каждого из них инициаторы объявляли победным для себя — и всякий раз ошибались. У этой странной традиции должны быть причины.

Начнем с первого референдума, у которого сегодня юбилей.

До сих пор живет миф, будто советский народ 17 марта 1991-го постановил не распускать Советский Союз. Верно в нем только то, что большинство граждан СССР в тот день действительно пришли голосовать и 76% из них ответили «да» на вопрос о сохранении СССР «как обновленной федерации равноправных суверенных республик». После чего тогдашняя союзная власть объявила себя победительницей и безуспешно пыталась действовать исходя из этого заблуждения.

Объясняя механизм последующего упразднения Советского Союза, ссылаются обычно на то, что в РСФСР к «союзному» референдуму пристегнули вопрос о введении у нас президентской власти, в результате чего самым могущественным человеком в СССР стал глава России.

Реже добавляют, что в мартовском референдуме участвовали только девять союзных республик из пятнадцати. Остальные уже считали себя вышедшими из империи.

Еще реже вспоминают, что украинским избирателям был предложен второй вопрос, фактически перечеркивающий первый, — о том, должна ли Украина «быть в составе Союза советских суверенных государств на основе декларации о государственном суверенитете Украины».

И совсем уж редко помнят, что в казахстанском бюллетене общесоюзную формулировку вообще заменили своей собственной — о «сохранении Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств».

Уже тогда легко было заметить, что вердикты украинцев и казахстанцев вели вовсе не к «обновленному СССР», а к какому-то декоративному объединению, которое к концу того же года и было учреждено под именем Содружества независимых государств (СНГ).

Однако руководство СССР не хотело видеть то, что происходит, и верило, будто, записав себе успех в манипулятивном референдуме, сможет изменить ход истории. Но уже несколько месяцев спустя жизнь все расставила по местам. И сейчас об упразднении Советского Союза ностальгируют только в России, роль которой в его роспуске сильно преувеличивается.

А референдумы стали частью российской жизни. В 1993-м их было два.

Апрельский («да-да-нет-да») родился в борьбе президентской власти с депутатским съездом. Идею сделать арбитром народ и устроить голосование о доверии сначала выдвинул Ельцин, а потом подхватил депутатский корпус, придав ей безвыигрышный для своего противника вид.

Вопреки этому, машина исполнительной власти совершила чудо. Голосование по двум первым вопросам референдума подтвердило доверие к ней народа.

Осталось определиться, как быть с последними двумя — о том, надо ли проводить досрочные выборы президента и депутатов. Избиратели высказались и за то, и за другое. По «депутатскому» вопросу — огромным большинством (67% к 30%), по «президентскому» — небольшим (49% к 47%).

Юридических последствий это не несло, но если принимать вердикт избирателей всерьез, то победоносному Кремлю надо было немедленно объявлять перевыборы. Тем более депутатский корпус был в тот момент морально готов к роспуску, а Ельцин имел реальные шансы подтвердить на выборах свой президентский статус.

Вместо этого обе стороны продолжили грызню друг с другом, как будто и не взывали только что к народу. Апрельский референдум был забыт и не стал прологом к мирному переустройству власти. Осенью того же года она обновилась через кровопролитие, и сразу вслед за этим, в декабре 1993-го, следующий референдум узаконил ельцинскую Конституцию.

И опять организаторы волеизъявления праздновали победу — и снова глубоко ошибались. Конституция-1993, при всех перекосах, была огромным историческим достижением. Однако не стала не то что сакральным, но даже и просто уважаемым документом. Народ не чувствовал, что сыграл роль в ее принятии, и воспринимал Основной закон как продукт начальственных манипуляций.

Что и сказалось, когда после очень долгого перерыва Путин ради продления своей власти устроил в 2020-м четвертый по счету референдум. А точнее, что-то вроде плебисцита по поводу множества конституционных поправок, среди которых спрятали и обнуление президентских сроков. Активного отпора снизу это не встретило и встретить не могло. Но устроители четвертого народного волеизъявления ошиблись в четвертый раз.

Ведь для официального внесения поправок плебисцит вовсе и не требовался. Его организовали для другого — в иллюзорной надежде окружить путинскую версию Конституции всеобщим благоговением.

В прямолинейности и примитивности плебисцитных мероприятий почему-то не видели помеху. Рядом с нарочито неясной, лукавой и грамматически неграмотной фразой в бюллетене-2020 («Вы одобряете изменения в Конституцию Российской Федерации?») осмеянный замысловатый текст в бюллетене-1991 выглядит верхом конкретности и политической честности.

И в четвертый раз начальственные грезы не сбылись. Народ опять оказался не на высоте, и триумфальные рапорты никаких политических очков режиму не принесли. Если люди и помнят сегодня что-нибудь об этом плебисците, так именно то, о чем власти хотят забыть: обещания щедро индексировать зарплаты и пенсии.

Не удаются у нас референдумы. Наши сменяющие друг друга режимы слишком многого ждут для себя от них — и слишком мало уважают их результаты.

Сергей Шелин