В советские времена для восхваления режима любили сопоставлять его достижения с тем, что было в 1913-м — последнем предвоенном году. А сейчас в интеллигентном обществе вошло в моду шутки ради вспоминать 2013 год — тоже, мол, последний «мирный», последний «докрымский», последний «досанкционный» и т. д.
Скажу, что причин сравнивать нынешнюю жизнь с этим годом даже больше, чем думают. Для того, кто мыслит в масштабах державы, хозяйственная стагнация началась заметно раньше — после кризиса 2008-го. Но если смотреть с позиции рядового человека, то именно в 2013-м качество его жизни вышло на максимум за всю послесоветскую эпоху.
Это был последний год нефтяной дороговизны и заметного роста доходов среднего россиянина — и первый год перенацеливания всех государственных систем распределения благ на те группы, которые милы и полезны режиму. Об остальных именно тогда решили заботиться меньше и реже, и этот процесс набирал бы ход, даже если бы не подвернулся Крым. Поэтому сопоставлять сегодняшние наши обстоятельства с тем, что было в 2013-м, очень даже уместно.
Реальные располагаемые доходы населения в 2020-м были на 10,6% ниже, чем в 2013-м. Эти данные немного заржавели, на дворе уже следующий год, но с неприятными сведениями государство теперь не спешит, и об этой крепнущей его склонности тут еще придется поговорить. А пока отметим, что ковидный кризис дал лишь треть от общего спада доходов. В прочие годы после 2013-го они тоже либо снижались, либо топтались на месте.
При этом благосостояние нескольких десятков миллионов наших сограждан устойчиво росло. Это те, чей вооруженный или мирный труд необходим режиму — на улицах, в учреждениях или хотя бы на избирательных участках. И не будем искать в выборочной щедрости власти желание опереться на каких бы то ни было профессионалов. Даже деятелям науки платят не за ученость, а за покорность.
Однако отрицать, что внушительное меньшинство россиян продолжает процветать, значило бы возводить поклеп на наш режим. Другое дело, что сведения о численности и реальных доходах привилегированных слоев и отдельно взятых начальственных персон все менее доступны и скоро, кажется, совсем попадут под запрет.
Тем временем уровень жизни большинства плавно, а в отдельные годы и резко, движется вниз. Госстатистика сбором подробностей о пострадавших категориях россиян не увлекается. То есть она, конечно, рапортует о числе бедных и докладывает, что их все меньше и меньше, но это, сами понимаете, лишь отклик на путинские указы, предписывающие «бороться с бедностью».
Поэтому, к примеру, не очень-то разберешь, какие группы у нас сейчас преуспевают в решении своего «жилищного вопроса», а какие — остаются на бобах. Известно только, что объемы строительства слегка выросли — с 70,5 млн кв. м в 2013-м до 75,5 млн кв. м в 2020-м (без построек в садоводствах, которые за это время на страх врагам стали приплюсовывать к «обычным» новопостроенным квартирам и домам). Но предполагаю, хотя доказать и не могу, что этот прирост квадратных метров с избытком поглощает то самое меньшинство, на которое приходится рост доходов.
Тот же принцип реализуется и в распределении убытков от инфляции. С ней в эти годы энергично боролись, но не скажешь, что с большим успехом. В 2013-м индекс потребительских цен на товары вырос на 5,9%, в том числе на продукты питания — на 7,3%. А сейчас (февраль 2021-го к февралю 2020-го) — соответственно на 6,7% и 7,7%. Непривилегированные тратят на еду более высокую долю своих доходов. А раз так, то вполне логично, что продовольствие дорожает быстрее прочих товаров. Иначе ведь низшие классы просто не смогут терять от инфляции больше, чем привилегированные.
Важно помнить, что эта задача должна решаться, однако не должна афишироваться. Отсюда столько президентско-правительственных забот о том, чтобы еда не дорожала. Как и любой бюрократический нажим, это только ускоряет рост цен, но предположительно утешает народ.
Впрочем, веры в то, что население можно утешить обещаниями, наверху больше нет. Поэтому его успокаивают угрозами. В том числе — обещают наказывать за слухи («фейки») о дороговизне. Законопроект на этот счет уже сочинен. И никто не удивляется. О чем еще у нас сейчас пишутся законы? Логика семи лет упадка естественным порядком ведет к тому, что упоминать о нем просто запретят.
Как советский когда-то человек, скажу, что при Брежневе никого не наказывали за устные рассказы об отсутствии товаров в магазинах (инфляция тогда проявляла себя в росте дефицитов). Исступление, с которым начальство лезет сейчас в частную жизнь подданных, штампуя кары за высказывания в переписке, личные мнения, интимные предпочтения и прочие приватные вещи, даже и не снилось сонным капитанам позднего большевизма. В отличие от тогдашнего, нынешний упадок — наступательный.
И когда начальство из чего-то плохого не делает тайну, то прямо удивляешься.
Вот берут и сообщают, что ожидаемая продолжительность жизни в 2020-м (71,1 год) упала на 2,2 года по сравнению с 2019-м и вернулась к уровню 2013-го (70,8 лет). И сведения о резком росте смертности тоже публикуют: в 2020-м — 2,125 тыс. против 1,800 тыс. в 2019-м и 1,896 тыс. в 2013-м.
Запрещено только говорить, откуда взялась огромная избыточная смертность — значительно больше 300 тыс. за 2020-й, от января до декабря, и примерно 450 тыс. за последние 11 календарных месяцев, с 1 апреля 2020-го до 1 марта 2021-го, если отсчитывать от тренда за предыдущие годы (оценка демографа Алексея Ракши). Ковид? Но все официальные подсчеты числа умерших от этой болезни в несколько раз меньше. А за распространение о ковиде так называемых «фейков» специально придумано наказание. Поэтому выбирайте версию сами.
Возможно, самостоятельный выбор версий, сделанный наедине с собой и не предназначенный для того, чтобы делиться с другими, станет правилом во всем, что касается любых наших дел. На восьмом своем году наш упадок все больше напоминает геленджикский дворец, который то ли есть, то ли нет, но рассуждать о нем точно не рекомендуется.
Сергей Шелин