Мы не рабы!

19 февраля (3 марта по новому стилю) 1861 года в России был опубликован Манифест императора Александра Второго об отмене крепостного права. Таким образом была формально упразднена система взаимоотношений между помещиками и крестьянами, закрепленная в Московском государстве еще положениями 1592 года (отмена «Юрьева дня» — времени, когда крестьяне имели право перейти от одного помещика к другому) и Соборным уложением 1649 года, имевшая в Российской империи XVIII — первой половины XIX веков все признаки самого отвратительного рабства.

Однако, как выяснилось почти сразу же, процесс освобождения человека в нашей стране только начинался.

…«Мы — не рабы, рабы — не мы!» — учили советские дети со школьной скамьи. Тем не менее, и в 1861 году, и много позже, до настоящего освобождения крестьян и всего народа в целом в России было еще очень далеко. И дореволюционная, и советская, и постсоветская действительность оказались несколько иными.

В том, почему мы так долго не можем стать свободными, присуще ли рабство «природе» русского человека и как шел процесс освобождения в России и некоторых других странах, попробуем разобраться в этой статье.

«Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы» — эти слова русский литературный критик, писатель и социалист-народник Николай Чернышевский написал уже после публикации царского Манифеста.

Дело было не только в том, что демократическая и социалистическая интеллигенция, к которой принадлежал Чернышевский, была тогда возмущена, что крестьян в 1861 году попросту ограбили. Напомним, что их «освободили» без земли, из-за чего они были вынуждены в буквальном смысле продолжать пахать на своего бывшего хозяина-помещика (барщина) или платить ему оброк.

Проблема заключалась и в том, что согласно царской «милости» сельский труженик еще 49 лет не мог отказаться и от своего крошечного надела, находившегося, к тому же не в его собственности, а в руках общины. Таким образом царским правительством, выражавшим интересы помещиков, прикрепление крестьян к земле в России по сути было пролонгировано еще на полсотни лет.

Но рабами были не только, крестьяне, составлявшие тогда больше 90% населения страны. Другой русский бунтарь — «отец» анархизма Михаил Бакунин писал в 1845 году: «В Санкт-Петербурге нет аристократов, а есть только холопы». Это был ответ на статью богатого помещика Ивана Головина, напечатанную тогда же в парижской «Судебной газете».

Головин, служивший в министерстве иностранных дел России поссорился со своим начальником — министром Карлом фон Нессельроде-Эресховеном и решил не возвращаться на родину. За это его лишили всех чинов, дворянства и приговорили к каторге в Сибири. В своей статье Головин утверждал, что царь нарушает права и привилегии российского дворянства. После этого последовал ответ Бакунина, который заявил, что в России «все эти привилегии являются сквернейшей иллюзией, ибо всякий дворянин, невзирая на свой чин, состояние и положение, может быть брошен в тюрьму, сослан в Сибирь или принужден нести службу по простому приказу императора».

Растянувшееся на полвека мучительное «освобождение» крестьян в России в итоге привело к первой русской революции 1905 года, основной причиной которой, как справедливо отмечал тогда Владимир Ленин, был именно нерешенный аграрный вопрос.

Грандиозная русская революция 1917 года, казалось, уничтожила основу деспотизма — самодержавие, однако, как мы теперь понимаем, ее конечным результатом стало установление тирании Сталина, сопоставимой с самыми кровавыми режимами XX века.

Новая демократическая революция в России конца 80-х — начала 90-х годов XX века, покончив с советской системой, всего через девять лет привела к становлению в стране очередного авторитарного режима.

Есть ли здесь закономерность? Некоторые на основании всего этого утверждают, что русский народ органически не способен к демократическому развитию. А могут ли события последних нескольких столетий русской истории оказаться просто результатом стечения случайных обстоятельств?

Ответить на эти вопросы можно лишь попытавшись сравнить исторические, социальные и демографические условия похожих реформ, проводившихся в других крупных странах.

В Северной и Средней Италии к концу XIII века большинство крестьян уже имели личную свободу. В Англии крепостное право в основном практически было отменено к началу XV века в результате массового восстания крестьян под руководством Уота Тайлера. Восставшие захватили Лондон и принудили к переговорам самого короля.

К концу того же XV века ликвидируется крепостная зависимость крестьян в Испании. Во Франции остатки крепостничества были уничтожены в ходе Великой французской революции 1789 года. В германских государствах, в первую очередь в самом крупном из них — Пруссии, крепостное право ликвидируется в 1807-10 годах. В Швеции и Норвегии такого явления не существовало никогда.

Иными словами, в Европе и Северной Америке к началу 60-х годов XIX века из крупных государств рабство сохранялось только в Российской империи и в США.

Повторим, те формы крепостного права, которые сложились в России в XVIII–XIX вв. (продажа людей оптом и в розницу, дикие физические наказания, полный контроль помещиков над жизнью их крестьян), нужно характеризовать именно как рабство. Да, собственно, современники не стеснялись и вполне спокойно употребляли сам этот термин.

В «Евгении Онегине» Александра Пушкина, главный герой, либеральный молодой помещик, вступив в права наследования усадьбы своего дяди, вводит по своему усмотрению послабления для своих «крестьянских душ»: «Ярем он барщины старинной оброком легким заменил, и раб судьбу благословил». В другом своем произведении — «Дубровский» — Пушкин упоминает как обычное явление того времени гаремы помещиков, состоявшие из крестьянских девушек.

Все это было очень похоже на отношения, складывавшиеся на плантациях американских рабовладельцев. Так совпало, что ликвидация крепостного рабства в Российской империи и плантационного рабства в США (1862-63 гг.) началась почти в одно и то же время.

В этой связи можно было бы задаться вопросом, почему в Америке рабство не наложило отпечаток на ее политическую систему, а в наследнике Российской империи — СССР уже в 1929 году произошло и новое масштабное прикрепление крестьян к земле (по факту была создана система государственного крепостничества в колхозах), которое формально было отменено только в 1974 году, и привело к установлению советской политической диктатуры, а после ее падения, в путинские двухтысячные годы, к становлению нового авторитаризма?

Дело, вероятно в том, что изначально имелось несколько серьезных отличий между американским рабовладением и российским крепостным строем.

В Америке изначально абсолютное большинство населения было лично свободным. По данным переписи 1860 года, население Североамериканских Соединенных Штатов насчитывало 31,4 млн человек, из которых рабами было лишь 3,9 млн или около 12,6%. Причем доминировавшее население — белые американцы в абсолютном большинстве своем были свободны.

В Российской империи в этом смысле все было с точностью до наоборот. Крепостными по преимуществу были именно представители главного российского этноса — великороссы. Доля крепостных, согласно переписи 1857–1859 годов, составляла почти 34,4%. То есть почти втрое больше, чем в США.

Но 34,4% крепостных — это в целом по Российской империи, которая была очень разной в этническом и культурном смысле. В ряде ее территорий, в разное время присоединенных к ней, как-то: Царстве Польском, Прибалтике, Финляндии, Казахстане, Закавказье крепостных почти не было. На Левобережной Украине «крепость» была введена довольно поздно — в 1783 году. В Архангельской губернии, Сибири, Забайкалье, на Дальнем Востоке крепостных было исчезающе мало. Однако и населения там тоже почти не было…

А вот в Центральной России, где и была сосредоточена основная масса великорусского населения, доля крепостных была вдвое выше, чем в среднем по стране и доходила почти до 70%.

Все эти обстоятельства, несомненно, откладывали отпечаток на менталитет русского народа. Классический пример из литературы — чеховский старик слуга Фирс из «Вишневого сада», который все переживал, что «при крепости» все было понятно — этот барин, этот мужик, а теперь вот, поди разбери!

Подобного «фирса» автор этих строк встретил почти через сто лет после смерти Чехова, на самом излете советской власти в 1990 году. Не старый еще мужик, колхозник доказывал мне, что в том, что у него не было паспорта в начале 1970-х годов не было ничего страшного: «Зато я мог взять у председателя (колхоза) справочку, поехать в город и за 20 рублей такой костюмчик купить!»…

Костюмчик за 20 рублей — это да! А свобода?.. О чем вы? Справочки от председателя достаточно… Правда, когда я сказал, что, например, городскому рабочему не нужна была никакая справка, чтобы поехать в соседний город, а вам (колхозникам) нужна, мужчина задумался.

И все же. Почему десятки миллионов колхозников, не имевшие паспортов в Советском Союзе (по данным на 1974 год таковых насчитывалось 37 миллионов), то есть ни за что ограниченные в элементарных правах на свободу передвижения, выбора рода занятий и так далее, даже не пытались бороться за все это? У нас и вправду плохая социальная наследственность? В чем причина?

Проблема, как мне кажется, в том, что борьба поколений передовых русских людей за личностное, гражданское, экономическое и политическое освобождения каждого человека в 30-е годы XX века была ловко подменена новым правящим классом борьбой за освобождение национальное.

В СССР была создана однопартийная диктатура, ликвидировавшая даже намек на свободу слова и альтернативные мнения. Высшим смыслом борьбы «за свободу» тогда стала не борьба за освобождение человека, а бесконечная борьба за национальный суверенитет, то есть, за безраздельную власть правящей элиты над своим народом.

В жертву этой цели были принесены десятки миллионов человек — и во время массового голода в СССР в начале и во время Большого террора в конце 1930-х годов. Нельзя забывать и про 25 миллионов жертв, брошенных на алтарь победы во Второй мировой. Однако, когда эта цель — создание мощного, независимого от всего мира государства такими немыслимыми жертвами была достигнута — правящий класс стал внушать, что теперь весь смысл и цель советских людей состоит в том, чтобы оберегать созданную систему. «Храни беззаветно Отчизну свою», как пелось в известной советской песне.

В этой системе стало не то что не до личной свободы каждого человека — сама эта свобода объявлялась как нечто, чуждое «нашему образу жизни».

На то, чтобы осознать, что государственный суверенитет без суверенитета каждой отдельно взятой личности неизбежно оборачивается деспотией очередного вождя, нацлидера, президента, нужно было время.

Но все постепенно меняется. И российский народ тоже. В России в начале XX века недавних крестьян-общинников было 85% от общего числа жителей, так что превратить их в послушных колхозников оказалось не так сложно. Но сегодня Российская Федерация, как бы ни грустили об этом мечтательные фантазеры-реконструкторы, в социальном и демографическом смысле давным-давно другая, глубоко урбанистическая страна.

В РФ сейчас 75% граждан — горожане, причем большинство уже не в первом и даже не во втором поколении, а на селе уже больше 30 лет проживает лишь 25%. Да и из них сельским хозяйством занимаются примерно 2%, которые, в свою очередь, уже не крепостные или колхозники, а обычные наемные работники сельскохозяйственных предприятий.

Произошло и еще одно глобальное технологическое изменение. Некогда отлаженная машина государственной пропаганды, использовавшая радио и телевидение, в связи со стремительной информационной революцией все больше работает на холостых оборотах. А значит, манипулировать сознанием граждан, где бы они ни жили — в городе или на селе — становится все трудней.

Таковы реалии современной России. И «негодная социальная наследственность» тут уже совсем ни при чем.

Александр Желенин