История не терпит вечного господства

Если бросить ретроспективный взгляд на последнее тридцатилетие постсоветской истории, то можно увидеть, что примерно каждые десять лет в российском, украинском и белорусском обществах возникает запрос на перемены, усиливаются протестные настроения. Иногда они настолько радикализуются, а власть делает такие ошибки, что протесты переходят в революцию. Так было на Украине в 2004 («Оранжевая революция») и 2013-14 («Революция достоинства») годах. В Белоруссии массовые протесты проходили в 2010 и 2020 годах. В России, соответственно, общество бурлило в 2011-12 годах и в начале 2021-го.

Мимоходом здесь отметим, что 2021 год только начался, но в РФ он уже ознаменовался самыми массовыми акциями протеста в ее истории (по охвату городов и регионов). Причем не исключено, что это лишь начало нынешнего политического сезона, поскольку поводом к протестам января-февраля в России, как уже не раз говорилось, формально послужил сугубо частный случай — отравление и арест Алексея Навального.

Можно предположить, что более общим и объединяющим сотни тысяч и миллионов людей поводом в сентябре могут стать известные действия российской власти, которые она обычно предпринимает в ходе подготовки и проведения выборов. В данном случае, парламентских.

Тут надо вспомнить, что подобные десятилетние циклы резкого возрастания общественной активности отмечались в России и сто лет назад. Да и не только в России. Первая русская революция началась в январе 1905 года, а завершилась в самом его конце (Декабрьское вооруженное восстание в Москве). Вторая русская революция началась в феврале 1917-го, то есть через 11 с небольшим лет после окончания первой.

В 1981 году массовые демонстрации и забастовки потрясли Польшу. Затем было их подавление властью и установление полудиктатуры генерала Войцеха Ярузельского. Однако новый всплеск общественной активности 1989–1991 годов приводит к свержению навязанной Советским Союзом политической и экономической системы в этой стране.

Как видим, рост политической активности имеет те же десятилетние циклы, что и спады в экономике, однако по времени экономические кризисы и социально-политические революции (массовые протесты) в большинстве случаев не совпадают. Больше того, протесты нередко случаются на фоне экономического подъема. Так, например, было во время «молодежной революции» во Франции в 1968 году. Тогда с требованием отставки популярного (подчеркнем это) президента, героя французского Сопротивления генерала Шарля де Голля на улицы Парижа вышел миллион человек. Французская столица покрылась баррикадами, на ее улицах закипели настоящие бои протестующих с полицией. Все это, повторим, происходило на фоне экономического бума.

Если не заниматься конспирологией, то очевидно, что причины любых массовых протестов обычно находятся в сфере экономики и социальной жизни (то есть в сфере распределения), однако их спусковым крючком обычно являются события политические.

В связи с этим не удивительно, что за двадцать последних лет наиболее массовые движения в России, Украине и Белоруссии были привязаны к ключевым событиям политической жизни. Обычно таковыми являются парламентские или президентские выборы.

Из нашей теории десятилетних революционных циклов применительно к России, Украине и Белоруссии, на первый взгляд, выпадает период конца 1990-х — начала 2000-х. Соответственно, либо теория неверна, либо мы что-то в ней не учитываем. Думаю, что все-таки второе.

Сегодня, на мой взгляд, уже очевидно, что как на экономическую, так и на политическую цикличность могут влиять разнообразные, как субъективные, так и объективные факторы. Например, подъем политической активности в конце 80-х, начале 90-х годов XX века во всех трех славянских республиках, в Прибалтике и странах Восточной Европы был вызван исчерпанием экономической и социально-политической модели советского социализма. Здесь к середине 1980-х годов сформировалось новое поколение, по иронии судьбы, вскормленное этой системой, получившее в ней образование, работу и довольно много свободного времени для осмысления и своего бытия, и бытия общества, в котором оно выросло.

Несмотря на все трудности, а порой и ужасы эпохи первоначального накопления капитала, для большинства «революционеров» восьмидесятых-девяностых годов прошлого века этот период стал временем обновления и надежд. Кроме того, с момента обретения независимости Украина и Белоруссия двигались в несколько ином направлении, нежели Россия.

Конец этой эпохи ознаменовался мировым кризисом 1998 года, однако кредит доверия к реформаторам во всех трех странах не был еще окончательно растрачен. Именно поэтому в обществах этих стран к концу 1990-х — началу 2000-х годов еще не сформировалось каких-либо серьезных общественных движений, которые ставили бы под сомнение существующую в этих государствах политическую систему.

Экономические реформы девяностых годов во всех трех славянских республиках бывшего СССР проводились примерно с одинаковой беспощадностью по отношению к большинству населения, однако в Белоруссии и Украине в это десятилетие силы и устремления интеллигенции направлялись на становление и укрепление политических институтов этих новых национальных государств. К этому же было приковано внимание и политически активной части общества.

В Белоруссии к 2001 году, когда в этой стране состоялись вторые президентские выборы, Александр Лукашенко, хотя и вызывал насмешки столичной интеллигенции своим совхозным прошлым, в глазах большинства общества все же еще выглядел молодым перспективным политиком. А потому, даже когда Лукашенко продлил на два года свои президентские полномочия (с 1999-го по 2001-й), все это еще не вызывало такого мощного и глубокого отторжения в народе, как его деятельность в последний период его правления.

Украина в первое десятилетие своей независимости также активно демонстрировала процесс становления новой государственности. Кроме того, здесь, в отличие от соседних Белоруссии и России, установилась достаточно демократическая парламентско-президентская республика, а из действовавших тогда президентов Украины никто не пытался узурпировать всю полноту власти в стране. Поэтому первая революция в постсоветское время произошла здесь только в 2004 году — в связи с подтасовками на президентских выборах. Уже тогда это было связанно, в том числе, и с противостоянием России.

Киев и Москва к этому времени, как уже было отмечено, шли совершенно разными курсами. Украина продолжала формирование своего национального государства, одновременно ориентируясь на близкую ей Европу, а Кремль достаточно откровенно и без обиняков пытался оставить ее под своим контролем, используя экономические рычаги давления в виде поставок российского газа, цены на который произвольно менялись в угоду моменту.

Таким образом украинская борьба за честные выборы в 2004 году (первый Майдан) уже тогда была одновременно и продолжением курса, с одной стороны, на независимость от бывшей метрополии, против ее политического и экономического диктата, а с другой, за сближение с Европой. По сути, украинская революция 2013-14 годов (второй Майдан) «доделывала» ту работу, которая в силу ряда причин осталась несделанной в ходе «оранжевой» революции 2004 года.

Что касается России, то после общественного подъема и демократической революции конца 80-х, начала 90-х годов XX века, новая активизация общества через десять лет была остановлена несколькими обстоятельствами.

Во-первых, начатой второй войной в Чечне (реваншистской по своему духу). В отличие от первой чеченской войны 1994–1996 годов, которая была позорно проиграна, новая «маленькая победоносная война» Кремлю удалась. Во всяком случае, внешне. Чечня была силой возвращена «в конституционное поле» России. Во-вторых, политические и экономические разочарования россиян 1990-х годов воплотились в надежду на сильного лидера, который придет и «наведет порядок».

Путин, в этом смысле, был идеальным вариантом для большей части населения и элиты России. Для правящего класса он стал гарантом необратимости буржуазных реформ. Для большей части народа — надеждой на то, что вот еще немного, и жизнь начнет улучшаться. Как мы знаем, в ближайшие после 1999 года 14 лет конъюнктура мировых рынков была на стороне российского лидера. Поток нефтедолларов продолжал укреплять его имидж «отца родного», и в значительной степени гасил протестную активность в стране.

Однако столичные протесты 2011-12 годов показали властям предержащим, что «лафа закончилась». В 2013 году на фоне пламени второго украинского Майдана и не проходящих протестов в Москве они судорожно искали выход. И как им показалось, нашли его, решив вновь разыграть сценарий «маленькой победоносной войны». На этот раз в Крыму и на востоке Украины. Дымовая завеса противостояния с братской Украиной была призвана отвлечь россиян от падения их доходов, от их нарастающего недовольства жизнью и властью, а заодно послужить уроком для своих домашних «революционеров». На примере «печальной» (вспомним сколько раз произносил это слово в 2014–2015 годах Владимир Путин) судьбы постмайданной Украины, они должны были воочию убедиться, чем заканчиваются «игры в революцию».

Однако 50-тысячная акция протеста в Москве в августе 2019 года, многочисленные соцопросы и наконец протесты января-февраля 2021 показывают, что общество в России меняется, а власть — нет. Наоборот, на фоне массовых протестов представители правящего класса изо всех сил демонстрируют, что хотят сделать свое господство вечным. Иными словами, передовая часть российского общества и власть движутся сегодня в прямо противоположных направлениях — очевидный признак революционной ситуации.

Александр Желенин