«Капитализм» в любви дает шанс, но может отнять судьбу

Вопрос о том, как меняются человеческие отношения и сама любовь в ХХI веке, волнует ученых и побуждает к активной исследовательской деятельности. На животрепещущую тему с корреспондентом «Росбалта» беседует один из участников международного исследовательского проекта, культуролог, магистрант университета Иллинойса в Чикаго, преподаватель курса ‘Наука о чувствах’ Свободного университета в Санкт-Петербурге Владислав Земенков.

— Владислав, что за исследование вы проводили и где?

— Это международный исследовательский проект, который был инициирован профессором Университета Бен-Гуриона в Израиле Юлией Лернер, родом из Санкт-Петербурга. Она занимается изучением трансформации эмоциональных стилей.

Моя коллега социолог Полина Аронсон живет в Германии и тоже сначала занималась исследованиями любви и миграции, восприятия новых форм коммуникации. В позапрошлом году мы с Полиной начали исследование, которое оказалось прервано пандемией коронавируса. Мы взяли для изучения крупный город-миллионник вне Москвы и Петербурга — с вашего позволения, сохраним его название в тайне. Мы провели 15 качественных глубинных интервью: я — среди молодых людей в возрасте 20-25 лет, моя коллега — среди поколения 30+. Надеемся после снятия карантина исследование продолжить.

Немного о терминологии. Термин «эмоциональный капитализм» был введен израильским социологом Евой Иллуз для обозначения того «эмоционального режима», который сложился в западных странах. А «эмоциональный социализм» — это термин как раз Юлии Лернер для обозначения режима на постсоветском пространстве. То, что происходит сейчас в России, описывается социологами как сплав или смесь того и другого.

Логика эмоционального капитализма — в коммерциализации чувств, их управляемости, терапии эмоций, менеджменте — проникновении экономических категорий в эмоциональную сферу (причем, эмоциональная сфера, «аффективность», становится присущей и экономике).

В эмоциональном же социализме по-другому: там чувства неизлечимы. То, что мы проговариваем через поговорки, как «Любовь зла», причем чаще всего постоянно. Такой подход еще называется «режим судьбы», это термин Полины Аронсон. А на Западе соответственно сложился «режим выбора».

— Здесь уже хочется поспорить. По крайней мере, в позднем советском обществе молодые люди все-таки сами выбирали и брачного партнера, и добрачного, и внебрачного тоже. И разводились, и меняли судьбу довольно часто. С другой стороны, в старые времена, в том же XIX веке брак сплошь и рядом заключался по денежно-имущественным соображениям — разве тогда «экономики» было меньше, чем в наши дни?

— Давайте посмотрим. В романах XIX века, написанных в любой стране, часто присутствовала брачная корысть. Но люди при этом не говорили о своих чувствах в терминах экономики. Там говорили: «Я выхожу замуж за этого, а люблю другого!»

Что касается общества в СССР, то выбор в нем возникал не на пустом месте. Наш опыт сформирован отчасти советской популярной культурой, кинематографом, русской литературой, которая усваивалась со школьных лет. У людей практически не было психологической помощи. Люди обращались за помощью к кино, где любовь была представлена как очень сильное переживание.

Сейчас же, в режиме эмоционального капитализма, люди, разумеется, тоже вступают в брак. Но появляющиеся у них проблемы они решают через терапевтов, через обращение к специализированной психологической помощи, которая пытается скорректировать представление о выборе. Не нравится — уходи от этого человека, выбери другого, который будет тебя уважать и отвечать твоим потребностям. Сейчас любовь как бы уходит из нарратива — ее место занимают отношения.

— Не угрожающе ли это звучит?

— Можно и так сказать. Но ведь отношения — это большой проект, в который ты вкладываешь свое время, ресурсы. А не любовь, которая очень опасна для этого капиталистического понимания.

Вот, приближается День Святого Валентина, к которому в России в целом несерьезное отношение — это как бы не наш праздник. Однако в дни моей юности, в 2000-е годы, выходили под эту дату фильмы романтического содержания. В прошлом году на 14 февраля я оказался в одном университете в Москве. И там, в столовой, продавались печеньки и пряники в форме валентинок, но с них исчезло выражение «I love you»! Просто были сердечки без этой фразы. Говорить «Я тебя люблю» стало немодно.

И мы в своих интервью предлагали людям подумать вот о чем. Когда-то были очень популярны жвачки с надписью «Love is»… И мы предлагали нашим респондентам подумать, что для них любовь через эту жвачку (которую помнят многие молодые люди). И для многих людей это была очень трудная задача. В целом люди об этом думают, но для них любовь кажется чем-то малопонятным и трудным.

Еще люди говорят, что они очень сильно устали: от нестабильной социальной и политической реальности. И социологи отмечают, что это не только в России, но и во всем мире. И, конечно, они устали от любви! Любовь требует очень много ресурсов, как принято говориться в терминах «эмоционального капитализма». Требует очень много времени, ответственного подхода. А у современного человека нет времени.

Это, в терминах Полины Аронсон, «событийный капитализм». Подобно тому, как мы с удобством заказываем такси через приложение или еду, мы используем «дейтинговые приложения» — чтобы просто получить кратковременный опыт близости. Который не имеет ничего общего с большими «гранд-нарративами» о любви из литературы и фильмов.

— Какую роль сыграли и играют вот эти электронные новшества?

— Приложения усугубили понимание, что мы все живем в мире отношений, а не в мире любви. Я сам пользовался «Тиндером» и более-менее знаю, как устроен процесс взаимодействия там. Люди не пытаются искать в «Тиндере» любовь. Когда-то, в 2000-е годы и ранее, мужчины и женщины, особенно в России, обращались в брачные агентства, многие действительно верили и пытались свою любовь выбрать и найти. В «Тиндере» сейчас все ищут кратковременные любовные отношения. Которые будут длиться ровно столько, сколько это будет вас устраивать. Потом люди расходятся, потому что у нас есть свое личное пространство, куда других включать тяжело.

Я знаю истории, которые закончились счастливым образом. Люди образовали долгосрочные партнерства, живут вместе, вступили в брак, родили детей. Но таких историй мало: чаще общение в «Тиндере» кончается там же, где и началось.

— Можно ли говорить о дальнейшем разрушении института семьи? И вообще о скором вымирании — ибо какая может быть рождаемость в таком непостоянном мире?

— Думаю, все-таки нельзя говорить, что вымрет семья. Не стоит также демонизировать «Тиндер» и другие приложения для знакомств. Сейчас мы наблюдаем рост индивидуализации, атомизации, но появляются и новые формы отношений между людьми. Как показало недавнее исследование социолога Лори Эссиг, в США новый виток развития переживает индустрия свадеб, обрести брачный статус там по-прежнему важно. В том числе и по экономическим соображениям: у одиночки и медицинская, и социальная страховки дороже. Но в наше время можно вступить в брак и с самим собой, это называется «сологамия». Романтическое чувство любви качнулось в сторону «романтизированной» индустрии.

Есть и такой феномен, как «со-родительство». Есть приложения (такие же, как «Тиндер»), где ты можешь выбрать не партнера на свидание, а партнера для родительства и совместного воспитания ребенка.

В общем: там, где раньше шел долгий «романтический» период ухаживаний, теперь, особенно в приложениях, важно быть прямолинейным и сразу заявлять, чего ты хочешь. Так ты показываешь, что ты безопасный субъект, с тобой можно иметь дело. Безопасность в опасном и неопределенном мире превыше всего. Из отношений практически исчезает куртуазность и неопределенность. Хотя сам человеческий опыт в целом становится очень сильно усложненным и фрагментарным.

Сейчас все усугубилось, на фоне ковида, когда мы не можем «трогать друг друга без разрешения». В России еще более-менее, а на Западе действуют правила, что никаких тиндер-контактов, пока не спадет пандемия. И это не так уж плохо, для них это вопрос общественной безопасности. Должны ли личные отношения рассматриваться в геополитических терминах — это другой вопрос.

Так что, я думаю, приметы нового времени — это быстрота, кратковременность, и третий критерий — некая импульсивность. Пришло тебе в голову поговорить с кем-то — ты включил «Тиндер», и пришло к тебе такое разнообразие людей, с платной подпиской, в том числе, из разных стран. А ушло — так можно и заблокировать человека, который перестал вызывать интерес. «Тиндер» — это еще и про эмоциональное неравенство. Кто-то может себе позволить платные фотосессии в «Инстаграм» со ссылкой на «Тиндер», платный аккаунт, чтобы быть привлекательным для всех, а кто-то — нет.

Для нас же с Полиной Аронсон очень важен термин «новый сентиментализм». Мы за то, чтобы снова встать на стартовую позицию — и заново понять, что мы потеряли, и что приобрели. Утрата понятия другого, эмпатии, деликатности, чуткости и ответственности перед другим человеком — это уже очень плохо. Не так плохо иметь множество инструментов установления отношений (как сейчас). Однако важно не забывать, что там, где мы делаем любой моральный выбор, всегда должно быть место и для последствий этого выбора, для судьбы.

Беседовал Леонид Смирнов