Обнуленный 2020-й: почему конституционно-поправочная кампания стала промахом Путина

Если рассуждать формально, то главным политическим событием минувшего года стало народное голосование за конституционные поправки. По степени необычности его трудно поставить рядом с чем бы то ни было. В XXI веке ничего похожего еще не случалось. Режим Владимира Путина категорически не приемлет плебисцитов. Они противоречат самой его сути.

Тем не менее столь исключительное событие уже забыто народом. А в общественно активных кругах если и вспоминается, то разве что в качестве примера ротозейства оппозиции, якобы не захотевшей уговорить избирателей сказать веское «нет» вечному правлению нынешнего президента.

В действительности вся эта эпопея — серия промахов властей, объясняемых, с одной стороны, растущей их неадекватностью, а с другой, просто невезением. Уже несколько лет назад удача покинула режим и его главу, но они продолжают держаться так, будто она по-прежнему на их стороне.

Исходной целью конституционного плебисцита было не просто обнулить лимиты на правление. Народ своим вотумом должен был придать власти Владимира Путина новую сакральность. Другого смысла в этом голосовании не было.

Ведь Конституцию уже неоднократно меняли безо всяких плебисцитов. Прописанные в ней процедуры вовсе не требуют народного участия, в том числе и для продления власти правителя. В 2008-м, например, увеличили президентский срок с четырех до шести лет. Если бы не было этой поправки, очередные два путинских срока истекли бы уже прошедшей весной (2012–2020), а так они закончатся только в 2024-м. И заметьте, никакого ажиотажа это продление в те вольные сравнительно годы не вызвало. На улицы народ не вышел. Не вышел бы и сейчас, если бы обнуление в солидной бюрократической манере провели через палаты и местные собрания.

Рядовой россиянин давно уже не сомневается, что Владимир Путин намерен править столько, сколько получится. А в формальные ограничения простой гражданин верит ничуть не больше, чем вождь. Если голосование и способно сейчас взбудоражить широкие массы, то разве что такое, на котором привычному правителю противостояла бы какая-то независимая от него фигура. Все прочие разновидности голосований не более судьбоносны в глазах электората, чем «выборы» советского образца, которые забывались на следующий день после принудительного на них привода.

Очевидной ошибкой Владимира Путина была вера, будто проведение поправок через плебисцит даст ему какие-то добавочные очки.

Но если уж он в это поверил, то должен был проявить последовательность и допустить хоть небольшую конкуренцию мнений и позиций. Чтобы выигрыш выглядел продуктом какой-то борьбы. Вместо этого он провел всю подготовку в формате привычной для себя спецоперации. И это был второй его промах, заранее обесценивающий плебисцит.

О будущих поправках вождь объявляет 15 января 2020-го. Это вовсе не отклик на какой-то народный зов. Это сюрприз. Менять Конституцию решительно никто не просит. Но то, что это не шутка, видно сразу. В тот же день Путин создает рабочую группу — как бы для сочинения поправок. Ее личный состав заранее исключает какие-либо дискуссии.

Пока прыгунья Исинбаева развлекает зрителей своими немудреными мыслями, публика ждет — ну когда же провозгласят тезис о продлении сроков? Недели идут, царевы люди фонтанируют агрессивными фантазиями, интерес падает почти до нуля. И тогда, 10 марта, слово об обнулении гремит из уст Валентины Терешковой.

Никакой авторитетности продлению президентских сроков ее формальное авторство, конечно, не добавляет. Но главное теперь — не сбавлять темп. И три дня спустя, 14 марта, выходит федеральный закон с 206 изменениями, названными, чтобы не усложнять процедуру, просто «поправкой», — и с назначением плебисцита по этому поводу на 22 апреля.

Процедурные правила аврально сочиняют на коленке. О юридических формальностях не заботятся, справедливо полагаясь на то, что инстанций, настроенных к чему-нибудь придраться, нет в природе.

Народ, который не просил ни вечного правления, ни многословных упражнений на ультраконсервативные темы, по-прежнему глубоко равнодушен к мероприятию, хотя и гнева не выказывает. Люди считают, что чего-либо нового им это не сулит. И в целом правы. Старая Конституция, со всеми ее свободами, ничуть не мешала начальству запрещать все, что попадалось ему на глаза.

Пропаганда пытается переключить народный интерес на вводимые в текст туманные обещания каких-то соцблаг и индексаций. Со временем за эти для отвода глаз придуманные гарантии, пожалуй, придется держать ответ перед подданными. Но не прямо сейчас. На дворе уже эпидемия, и мысли людей о ней.

Если бы не затеяли плебисцит, то все формальности были бы мгновенно закончены и поправки вступили бы в силу уже в марте. А так пришлось встать на горло собственному нетерпению, отложить голосование и тянуть опостылевшую кампанию еще несколько месяцев.

В итоге на бумаге все сошлось: явка — 68%, «за» — 78%. В совокупности это чуть больше половины списочных избирателей, т. е. именно столько, сколько и было запроектировано.

В интеллектуальных кругах потом долго разбирались, кто из оппозиционеров дал неправильный совет народу, и эта дискуссия была единственной хоть сколько-то заметной удачей властей за всю поправочную эпопею. Впрочем, интеллектуалы всегда найдут о чем поспорить.

В действительности даже на самые категоричные и единодушные призывы голосовать «против» откликнулись бы десятки или сотни тысяч, но уж никак не миллионы. Народное большинство не считало это голосование важным для себя, и убедить его в обратном не смог бы никто. Да и знаем ли мы, каким на самом деле был результат? По альтернативным подсчетам, в достоверность которых можно верить или нет, число реально голосовавших было куда меньше, а голосов «за» подано не вчетверо больше, чем «против», а вдвое. Это совсем не тот мандат сакральности и легитимности, ради которого устраивалось такое сложное и неудобное мероприятие.

Путин никогда не признает своих ошибок. Но режим после плебисцита ведет себя так, будто очков на нем не набрал: триумфом не козыряет, о мольбах народа править вечно не напоминает, а штампуемые сейчас запреты сверяет не с конституционными поправками, а со своими белорусско-хабаровскими страхами.

Сергей Шелин