Формат «секретаря обкома»

Знаменитой «отставке под елочку» первого президента России исполняется 21 год. Под эгидой Сахаровского центра («Общественная комиссия по сохранению наследия академика Сахарова» — признана в России иноагентом) состоялась онлайн-дискуссия, участники которой вспоминали Бориса Ельцина и его эпоху.

«Главным антиельцинцем» оказался американец — ветеран журналистики и советологии Дэвид Саттер, изучающий нашу страну с тех пор, как при Брежневе приехал в Москву корреспондентом Financial Times.

Именно гость из США проявил наибольшую готовность оценивать Ельцина с нравственной стороны — и эта оценка оказалась резко отрицательной. Прежде всего, Саттер вспомнил, как его неприятно поразило унизительное покаяние Ельцина на пленуме московского горкома КПСС в ноябре 1987 года. Те события памятны многим: молодой первый секретарь МГК Борис Ельцин сначала выступил в октябре на пленуме ЦК КПСС против партийных консерваторов и их лидера Егора Лигачева — но поторопился, и ему устроили головомойку, а затем, в ноябре, сняли с должности на пленуме МГК.

Свободолюбивому американцу поведение Ельцина напомнило фразу маркиза де Кюстина: «Раб на коленях мечтает о мировом господстве». «Этому человеку нельзя доверять власть: он не будет уважать никаких рамок», — настаивал Саттер.

Вспомнил он и о других событиях, памятных уже меньше. В 1979 году в Свердловске (Екатеринбурге), как известно, произошла утечка возбудителей сибирской язвы. По словам Дэвида Саттера, он тогда писал об этом — как об аварии на производстве запрещенного биологического оружия, за что был изгнан из СССР. Особенно его уязвило то, что Борис Ельцин, не только на посту первого секретаря Свердловского обкома КПСС в тот момент, но и на посту первого секретаря МГК уже в начале горбачевской гласности, никак не пожелал ответить на продолжающуюся ложь об этой аварии. И только в 1992 году признал, что катастрофа была, и что о ней солгали.

Разделяет Саттер и возмущение расстрелом Белого дома в октябре 1993 года: он напомнил, что при попадании в закрытые помещения те снаряды разрывали людей на части, а сама силовая акция положила начало правовому беспределу: мол, «если президенту так можно, с чего я буду чтить законы?»

Отечественные демократы несколько иначе смотрят на ельцинскую эпоху. Возражая американцу, политолог и социолог Татьяна Ворожейкина заметила, что советские граждане отнеслись к «ельцинскому покаянию» как к обычной для СССР процедуре партийной проработки — и в тот момент народное возмущение вылилось на критиков Ельцина, а никак не на него самого.

«Отставка Ельцина с поста первого секретаря МГК в ноябре 1987 года стала пирровой победой аппарата над ним, — подчеркнула Ворожейкина. — На его покаяния никто внимания не обратил. Он стал самостоятельной фигурой, немедленно получившей колоссальную поддержку в обществе». Действительно, как напомнила эксперт, следующей весной, 11 марта 1988 года, состоялась грандиозная демонстрация с Ельциным во главе, когда волна его сторонников прошла от Парка культуры до Нового Арбата, перекрыв движение по Садовому кольцу: нечто беспрецедентное на тот момент.

«Вряд ли тогда у него были далеко идущие цели, — отметила Татьяна Ворожейкина. — Но получив поддержку народа, он очень ловко использовал ее в борьбе за власть, к которой был гораздо лучше приспособлен, чем кто-либо из партийных иерархов того времени. Недостатки, в которых его обвиняли, он сумел превратить в достоинства. Политический авантюризм обернулся политической смелостью, импульсивность — способностью принимать решения в нужный момент. Образ жесткого, но справедливого начальника импонировал большинству. Каким-либо либеральным, плюралистическим ценностям он был чужд».

Оценка Бориса Ельцина Татьяной Ворожейкиной тоже весьма далека от восторга. По ее мнению, общественное движение, которое привело Ельцина к власти, затем стало ему ненужным. Собственно, все отечественные политики, которые тогда выдвинулись, в том числе и демократические лидеры, рассматривали общество как инструмент, «самостоятельной ценности не имеющий». И в результате гигантский демократический потенциал был растрачен впустую.

«Ельцин оказался куда более адекватен российской традиции решать проблемы сверху, — вынесла приговор исследовательница. — Став президентом, он все больше опирался на насилие. Чеченская война стала главным фактором формирования авторитарного режима. Редукция демократического проекта к рыночному не привела к сколь-нибудь существенной трансформации власти: она осталась самодовлеющей, самодостаточной и неподконтрольной обществу».

«Модернизация, в общем-то, не удалась», — подтвердил социолог и историк, заместитель министра труда РФ в 1991-93 годах Павел Кудюкин. — Была разрушена старая экономическая система, но периферийность России в мире скорее усилилась».

«Почему Ельцин стал „главным демократом“? — поставил вопрос историк. — Он был понятен и понимал аппарат, и в то же время был поддержан демократическим движением, которое отличалось крайней неопытностью и наивностью». Кудюкин сравнил Ельцина с тем большим человеком «в густых эполетах», прихода которого на свою сторону в свое время так и не дождались декабристы на Сенатской площади, а тут вот «густые эполеты» явились.

По мнению Кудюкина, осень 1991 года дала много упущенных возможностей: уже после августа можно было поставить вопрос о выборах в Учредительное собрание и принятии новой Конституции, «румянцевский проект» был куда демократичнее Конституции 1993 года. В ноябре же 1991-го был подписан протокол о взаимодействии с политическими партиями и движениями. «Формально создалась возможность для диалога между исполнительной властью в лице президента и демократическими партиями», — напомнил историк, отметив, что все это так и осталось на бумаге.

За первого президента России ожидаемо вступился известный историк, заместитель исполнительного директора президентского фонда Б.Н. Ельцина Никита Соколов. Он настаивал, что «выход за траекторию советского развития был возможен только в результате взрыва». Но все-таки Россия избежала как народного взрыва, так и внешней оккупации — во многом благодаря тому что «Ельцин был своим, как для партийного аппарата, так и для общественности».

«Мы имели и рост гражданского общества и некоммерческих организаций, и свободные СМИ, и ни с чем не сопоставимую в ХХ веке свободу гуманитарных исследований, — напомнил Соколов. — Ельцин кривился, но не пытался запрещать „Куклы“ Шендеровича на НТВ. Сворачивание гражданской активности и горизонтальных связей все-таки началось после его отставки».

«У меня есть впечатление, что в Екатеринбург память о Ельцине будет совершенно другой, — предположил Никита Соколов. — Старшее поколение помнит его как человечного секретаря обкома, а молодежь ходит в Ельцин-центр».

О социологических опросах по этой тематике кратко рассказала профессор ВШЭ, почетный президент Российской ассоциации политической науки Ольга Малинова. Мнение российских граждан, по ее данным, распределяется преимущественно так: «брежневский период — золотой век, ельцинский — кошмар-кошмар, а путинский — шаг в сторону лучшего, все-таки не вполне компенсирующий то, что мы потеряли с распадом СССР». Положительные черты 1990-х «выбирает меньшинство».

«Ельцин видел себя как политического лидера, меняющего ход истории, — отметила Малинова. — Но в памяти многих он остался не тем политиком, что в августе 1991 года был на танке, а тем, который инициировал расстрел Белого дома и страдал известными пороками».

Как предположил ведущий круглого стола, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук Константин Морозов, «ни в 1991, и в 1917 году, ни общество, ни элита не были к таким изменениям готовы». Профессор настаивал, что «ни один из лидеров 1917 года не оказался на высоте перед вызовами истории: Ленин захватил власть, но то, как он ей распорядился, привело страну в тот же самый „круг“, с большим количеством жертв и израсходованным потенциалом». «Ельцин получил огромное доверие общества — впервые за 70 лет. Но не смог распорядиться этим багажом, — подчеркнул Морозов. — Власть он понимал, как секретарь обкома».

Оценивая прошлую и настоящую политическую ситуации в России и экстраполируя их на будущее, эксперт предположил, что с большой долей вероятности в стране и дальше будут появляться лидеры такого типа, которые, как «лебедь, рак и щука, станут тянуть одеяло на себя и решать проблемы насилием».

Леонид Смирнов