Майя Санду — принцесса без королевства

Игорь Кулек из будущего фильма Кустурицы

Внезапный электоральный триумф Майи Санду и фиаско Игоря Додона во втором туре президентских выборов в Молдове со «счетом» 58% к 42% уместнее описывать не как победу «проевропейских» сил («соросят», «Запада») над «пророссийскими» («путинистов», «не-Запада»), не как очередное (после Украины, Беларуси, Армении, Кыргызстана) «поджигание России по краям», а как результат становления молдавского гражданского общества и шанс на изменение всей политической реальности в стране. Пусть мизерный и неочевидный, возможный лишь при совпадении очень многих условий и обстоятельств, но все-таки шанс.

Основной политический «водораздел» в Молдове — не между ориентацией на Москву или на Брюссель и Бухарест, даже не между ориентацией на прошлое и будущее, сколько между разными типами политики, продуцируемой «коллективным Додоном» и «одинокой Санду», — иррациональным и рациональным.

Додон эффективно продуцировал и продолжает продуцировать после выборов непрозрачное, мутное, липкое вещество насквозь коррупционной молдавской политики, в которой все друг другу свои (или, по крайней мере, не чужие), все под одним одеялом и в которой все сводится к деньгам — такая одна большая Санта-Барбара. Даже манипуляции с Москвой и Бухарестом («пророссийскостью» и «унионизмом») — это не геополитика, а маркетинговая стратегия популистов по опустошению карманов, бюджетов и закромов «старших братьев». В свое время главный молдавский олигарх Влад Плахотнюк использовал гипертрофированную «прокремлевскость» Додона для того, чтобы пугать Брюссель «российской угрозой».

Элита Молдовы похожа на конгломерат «групп влияния» или мафиозных кланов, где родственники изобретают нехитрые козни и подлости друг против друга. И где-то совсем недалеко от этой молдавской «семьи» — приднестровские и одесские «свояки». Часто бывает важно, кто кого первым кинет. Например, отставка правительства Иона Кику накануне инаугурации Майи Санду стала результатом взаимных интриг Игоря Додона и Илана Шора (еще одного непрозрачного персонажа, скрывающегося от молдавского правосудия за пределами страны, но при этом управляющего парламентской фракцией своего имени). Это породило немало проблем для экс-президента и немало возможностей (в том числе, по роспуску парламента) для Санду. Если до возможных досрочных выборов она не назначит своего правительства, то ей никто не сможет предъявить никаких политических или экономических претензий — как и любому президенту в парламентской республике без дружественной исполнительной власти. Особенность конкурентной олигархии по-молдавски заключается в том, что страна — бедная, без ресурсов и больших предприятий, поэтому «олигархический пирог», предназначенный к переделу, скуден и мал, что повышает градус борьбы.

Легендарная афера «Ландромат» — по «отмывке» российских денег и выводу их через Молдову в Европу (более 30 млрд долларов) — вполне могла бы стать основой сценария нового киношедевра Эмира Кустурицы, а колоритный «хозяин Молдовы» Влад Палахотнюк, который до середины 2019 года в этой стране решал фактически все «вопросы», — вполне кустурицевский типаж (а вовсе не Дон Корлеоне из «Крестного отца»).

Додон — также персонаж Кустурицы, но «придумали» его в Кремле и окрестностях. Среди политтехнологов популярна интеллектуальная игра в «Шарикова»: берем из периферийной части политической тусовки совершенно случайного, неяркого, безликого, нехаризматичного, но обязательно пророссийского (или притворяющегося таковым) политика — «манекена» или «человека-табуретку» — и делаем из него депутата, мэра, министра, премьера, а то и президента. Выигрывает тот из политтехнологов, чья раскруточная стратегия выглядит более убедительной. Разумеется, Игорь Додон попал в политику задолго до 2016 года, но именно двойная поддержка — со стороны Плахотнюка и со стороны Кремля — позволила ему превратиться из политического функционера в политика и выиграть на президентских выборах (у все той же Майи Санду!) со счетом 52% на 48%.

Но если судьбу президентских выборов 2016 года решил молдавский «глубинный народ», на который неизгладимое впечатление произвели фотографии Додона вместе с Путиным, а также — «невидимая рука» Плахотнюка, то судьбу нынешних президентских Молдове решили «новые люди» — городской средний класс — молодые, энергичные, которым «за державу обидно», а также трудовые мигранты, которым еще обиднее: так, из 262 тысяч проголосовавших за пределами Молдовы, что составило 16% от всех проголосовавших, почти 93% во втором туре отдали голоса за Майю.

Однако сам Додон не сдается — понимая неотвратимость досрочных парламентских выборов, он перешел в жесткую контратаку: парламент (точнее, ситуативная коалиция ПСРМ и «Партии Шора») принял несколько вполне популистских законодательных актов — о передаче функции контроля над Службой информации и безопасности РМ (SIS) от президента к парламенту — фактически, к спикеру Зинаиде Гречаной (правда, Конституционный суд уже отменил эти изменения), о статусе русского языка как «языка межнационального общения», о возобновлении трансляции российских телеканалов и о снижении пенсионного возраста. Додон рассчитывает в случае досрочных выборов из президентского кресла перескочить в премьерское — при поддержке из России. Его партия даже не скрывает наличия северных спонсоров.

Отношения Додона и Кремля напоминают сложную рефлексивную игру, в которой сложно понять, кто кем сильнее манипулирует. Многие молдавские наблюдатели упрекают Игоря Николаевича — мол, как не стыдно президенту ездить за «ярлыком» в Кремль и стоять там в коленопреклоненной позе?

Но, с другой стороны, а почему не посмотреть на все происходящее как на навязчивую попытку продажи своей геополитической и прочей лояльности Кремлю? Без российской помощи и в отсутствие Плахотнюка Додон как достаточно масштабный проект — с партийной, политической, медийной и интернет-поддержкой — может быстро сдуться.

На прошедших президентских выборах некоторые кремлевские «башни» уже попытались мягко и заранее дистанцироваться от одиозного политика, к которому в Молдове прицепилось прозвище Кулек: российских политтехнологов было мало, российские СМИ, конечно, пытались его поддерживать, но, как говорится, с малым колокольным звоном. А вот Майю Санду президент Путин поздравил после подсчета голосов в числе первых — еще до объявления официальных результатов (а вот интрига с непоздравлением Байдена длилась долго — до голосования коллегии выборщиков). В Кремле нет иллюзий по поводу Додона и относительно того, насколько серьезны имиджевые потери для российской внешней политики от проекта «Додон-президент», а в недалекой перспективе и «Додон-премьер», хотя последнее стало теперь совсем призрачным. Но, судя по всему, на Додона все же будет сделана российская ставка на возможных досрочных парламентских выборах (апрель — июль 2021 года). Все по той же модели и по тем же причинам, по которой обитатели Кремлевского замка поддерживали и продолжают поддерживать экс-президента Беларуси Александра Лукашенко: клянущийся в геополитической верности мутный, вороватый, пытающийся обмануть покровителей «свой сукин сын» кремлевцам всегда будет ближе, чем прозрачная и свободная от коррупции проевропейская оппозиция.

Единственный прок Кремлю от Додона — помимо его визитов в Москву на 9 мая, высказываний против НАТО, против «унионизма», за «Русский Мир», за русский язык и приятных заявлений о «российском Крыме» — это временная заморозка ситуации в Приднестровье, хоть и он тоже неоднократно говорил о необходимости вывода оттуда российских войск. Но в Москве делали и продолжают делать вид, что не слышат этих заявлений.

«Пиратская республика» без российских миротворцев

А вот заявление Майи Санду о необходимости скорейшего вывода российских военных — и оперативной группы, и миротворцев — серьезно встревожило российских политиков и наблюдателей. Хотя из этих 1700 человек абсолютное большинство — местные жители, имеющие, помимо прочих, еще и российские паспорта.

Сейчас приднестровский вопрос выглядит радикально иначе, нежели в 1992 году, когда на стороне самопровозглашенной «ПМР» воевали не только 14-я гвардейская общевойсковая армия под командованием генерала Александра Лебедя и добровольцы из России, но и украинские националисты.

Но это реальный и непростой вопрос: насколько актуально и зачем именно нужно России военное присутствие в Приднестровье?

Чтобы защитить пророссийское население? А кто и чем именно ему угрожает? Стремящаяся в ЕС Молдова никак не заинтересована ни в каких внутренних гражданских конфликтах. Майя Санду допустила также замену российской военной миссии гражданскими (полицейскими) миротворцами под эгидой ОБСЕ или ООН.

Чтобы не допустить интеграции Молдовы в НАТО? Ну так этот вопрос пока совсем неактуален, к тому же Молдова, согласно конституции, — нейтральное государство (ст. 11). (Гипотетически Молдову могли бы принять в НАТО и без контроля над Приднестровьем).

Чтобы сохранить огромные российские артсклады? Да, в хранилищах в селе Колбасна есть боеприпасы даже времен Первой мировой войны, а всего — более 20 тысяч тонн. Часть смертоносного груза, не подлежащего перевозке (примерно 10 тысяч тонн), можно утилизировать на месте — российско-молдавскими силами. Часть — по договоренности с Украиной — вывезти по железной дороге в Россию. И уничтожение на месте, и вывоз боеприпасов начались еще в 1990-х годах — благодаря договоренностям президентов Бориса Ельцина и Петра Лучинского, но в начале 2000-х этот процесс был остановлен.

Финансирование российского контингента в Приднестровье и иное прямое и косвенное финансирование этого региона из России, на что уходит порядка 600 млн долларов в год (по подсчетам московского политолога Татьяны Полосковой), имеет большой интерес для заинтересованных и причастных к процессу лиц, но насколько это соответствует российским национальным интересам — большой вопрос. Приднестровье — это уже давно не про «Русский Мир» и не про ностальгию по СССР. В его существовании как «пиратской республики», «серой зоны», «черного офшора», «минус-пространства» заинтересованы не только любители фильмов Кустурицы, литературы «магического реализма» и прочих балканских артефактов, но прежде всего — некоторое количество приднестровских, молдавских, украинских одесских, российских военных, российских «кремлевско-башенных» и российских «газовых» группировок.

Так, новоизбранный парламент «ПМР», в котором из 33 депутатов 29 человек — от корпорации «Шериф» (точнее, из партии «Обновление»), против реинтеграции Приднестровья в Молдову. За в молдавском обществе выступают прежде всего сторонники Майи Санду, однако в случае реинтеграции Приднестровье может сыграть роль Троянского коня — если учесть, что на во втором туре президентских выборов 85% из немногочисленных приднестровцев, привезенных на территорию Молдовы, выбрало Додона (больше только в Гагаузии — 95%). Полноценной восстановление единого суверенитета Молдовы в международно признанных границах означает в ближайшем будущем электоральное доминирование Додона и додонистов.

Чемодан без ручки

Но главная тайна российско-молдавских отношениях — вовсе не о Додоне и финансировании соцпартии из России, не о приднестровских пороховых погребах и не о сложных планах Кремля интегрировать в российское смысловое и политическое пространство Майю Санду, от которой теперь уже никуда не деться.

Главная тайна в том, что России от Молдовы, по большому счету, ничего не нужно!

По малому счету — да, кое-что пригодится: «Русский Мир», имперское величие, «общее прошлое», 9 мая. Но по большому — классический чемодан без ручки.

Молдова не является сферой жизненно важных интересов России. Вот Беларусь, Украина, Литва, Армения, Азербайджан, Грузия являются. Беларусь и Украину в среде российского истеблишмента принято считать «ошибками истории» и «одним народом» с Россией и великорусами.

С Молдовой — иная история. К «Русскому Миру» ее — да, причисляли — не только Додон, но и патриарх Кирилл. Но вот считать молдаван «одним народом» с великорусами пока еще не приходило в голову никому — даже самому большому сталинисту или путинисту.

Общей границы у России с Молдовой нет. Полноценного выхода к Черному морю, что точно заинтересовало бы Россию, у Молдовы нет тоже. Геополитическая ценность Молдовы — относительна и даже сомнительна.

Да, люди с пророссийскими либо ретро-советскими взглядами есть и в сельских районах Бессарабии, и в Гагаузии, а в Приднестровье — более 200 тысяч человек с паспортами РФ. (Хотя российские у них не единственные — некоторые местные жители наколлекционировали до пяти разных паспортов.)

Да, подавляющее большинство жителей Молдовы (молдаване, гагаузы, болгары, украинцы, часть русских, цыгане) — православные, верные Московского патриархата. Но если в какой-то неопределенно далекой перспективе часть их уйдет в юрисдикцию Румынской православной церкви, для МП это не будет трагедией, сопоставимой с созданием в автокефальной Православной церкви Украины. (Кстати, кто в Молдове неправославные — так это прежде всего некоторые русские старообрядцы — липоване, поморы-беспоповцы, белокриницкое согласие и др.)

И все-таки некоторые российские политологи и политические журналисты уверены, что Россия не должна уходить из Приднестровья и выпускать всю Молдову из зоны своего влияния.

Но какой непосредственный российский интерес есть в лояльной Молдове и в марионеточном Приднестровье?

Во-первых, нельзя допустить интеграции этой страны в ЕС, а особенно в НАТО. Хотя если даже представить невозможное — что Молдова, не имеющая выхода к морю, вступила в НАТО, то как это может повлиять на реальные (а не воображаемые) российские интересы?

Во-вторых, в случае глобального военного конфликта между Россией и блоком НАТО можно использовать Приднестровье и даже всю Молдову как стратегический военный плацдарм. В 1930-х годах Молдавскую АССР (в составе УССР) рассматривали как плацдарм наступления Красной армии на Румынию. Однако сейчас это все «работает» только в случае наличия коридора через Украину, которого нет и не предвидится. Даже если представить себе невозможное — например, вступление Молдовы в ЕАЭС или ОДКБ — это едва ли принесет какие-то выгоды Москве. Так же, как и интеграция Молдовы, скажем, в воображаемый Балто-Черноморский союз, состоящий из Литвы, Украины, Польши и возможно Беларуси, не создаст для Москвы дополнительных вызовов.

В-третьих, Приднестровье и вся Молдова — это ключ к Балканскому региону в целом и балканской политике, как считают многие в России. Но что можно этим «ключом» открыть — большой вопрос. Некоторые российские аналитики конспирологической ориентации считают, что именно Молдова и сопредельные балканские территории могут стать еще одной (после Сирии, Ливии, Туниса, Карабаха и Южного Кавказа в целом) ареной комплексного противостояния России и Турции.

В-четвертых, российский контроль над всей Молдовой нужен ради имперского (точнее, квазиимперского) величия — ведь Россия уже «встала с колен» и не намерена «плясать под чужую дудку» — как в «лихие девяностые». Тем более, «врагам» не удалось «вырвать у русского медведя когти» — отобрать атомное оружие. Имперская логика мышления всегда неумолима, поэтому возразить тут нечего: величие — так величие.

В-пятых, Молдова — это опорная территория в случае борьбы за Константинополь и черноморские проливы. Пожалуй, отчасти да. Но тема войны с Турцией за наследие Византии считалась актуальной во время Первой мировой войны. Сейчас о ней знают лишь историки.

В-шестых, Приднестровье важно для России как опорный регион для геостратегической и военной поддержки проекта «Новороссия», созданного на базе южно- и восточноукраинских областей — размером в пол-Украины, а если не получится — то для функционирования «малых форматов» — Одесской и Бессарабской «народных республик». Но в 2014 году проект «Новороссия» от Одессы до Харькова, а также Одесской и Бессарабской «республик» Кремлю реализовать не удалось. А позже — на них был поставлен крест, хотя кое-кто из «ястребов» российской политической журналистики периодически выдвигает идею о необходимости «воссоединения ЛНР, ДНР и ПМР» или о «воскрешении» «Новороссии».

По большому счету, «Новороссия» — это единственная реальная политическая причина — зачем России нужно Приднестровье, да и вся Молдова: как плацдарм на случай полномасштабного либо гибридного конфликта с Украиной. И российские планы по поводу Молдовы могут быть четким индикатором российских же планов по поводу Украины и российско-украинских отношений.

Так что реального (а не декларативного, не пропагандистского) смысла поддержки антимолдавского сепаратизма в Приднестровье и Гагаузии больше нет. Или почти нет. Поэтому не стоит удивляться, если одной из внезапных задач, с которыми столкнется Майя Санду в самое ближайшее время, — станет вопрос о возвращении Приднестровья в состав Молдовы. И даже без очередного «Плана Козака-3» — с обязательством превратить Молдову в ассиметричную федерацию и механизмом блокировки Тирасполем любых проевропейских и прорумынских внешнеполитических инициатив. Президент РФ Владимир Путин на недавней ежегодной большой пресс-конференции сказал, что Россия — за вывод российского контингента — «как только созреет соответствующая обстановка, как только будет налажен диалог между Приднестровьем и остальной частью Молдовы».

Летом 2019 года на суверенитете Молдовы чуть было не поставили жирный крест: «План Козака-2» предполагал (как и аналогичный план 2003 года) превращение государства в асимметричную федерацию, в которой Приднестровье и Гагаузия (и стоящие за ними «Москва — Кремль — Путин») имели бы право вето на любые внешнеполитические решения Кишинева. (По похожей модели сконструированы и «Минские соглашения» по урегулированию ситуации на Донбассе.) Секретную часть договора должны были подписать Плахотнюк и Додон — в посольстве РФ в Кишиневе, в присутствии российского посла.

Но Плахотнюк в последний момент отказался от подписания (как и президент Владимир Воронин в аналогичной ситуации в ночь на 25 ноября 2003 года) и предложил Додону идти на досрочные выборы. Додон согласился, но вот Кремль — нет, ибо досрочные выборы еще больше укрепили Плахотнюка. К тому же кремлевцы поняли, что пока Молдовой будет заправлять Плахотнюк, Додон будет именно его инструментом, а не Кремля.

Такая политическая самоотверженность стоила Плахотнюку очень дорого: его криминальный политический бизнес был разорен, а он сам был вынужден выехать из Молдовы — сначала в США, а далее — в неизвестность.

Многим наблюдателям тогда казалось, что интересы России, ЕС и США ситуативно совпали — в вопросе дерибана суверенитета небольшой трехмиллионной страны. Фактически, это был бы самый большой политический размен за всю постсоветскую историю Молдовы: передача суверенитета группе политических «акционеров» — Москве, Брюсселю и Вашингтону.

Однако размен удался лишь частично, ла и то, пожалуй, на благо Молдовы: Плахотнюк исчез из страны, парламентская коалиция Додона и Санду просуществовала лишь пять месяцев, а федерация на условиях Кремля так и не была создана. Ну а нынешние заявления Санду о необходимости вывода из Приднестровья российского военного контингента как незаконно присутствующего дают понять, что Молдова будет всеми силами бороться за восстановление суверенитета.

Но один важный вопрос остается без решения даже при Майе Санду: об исторической судьбе Молдовы. Необходимо ли и возможно ли объединение Молдовы с Румынией? И если да, то с Приднестровьем или без? И если без, то какова его судьба? Стать независимым малым государством? Присоединяется к Украине — как это было до 1940 года? Стать регионом России анклавного типа — как Калининградская область?

Консенсуса по этим темам в Молдове нет, ответов на эти вопросы также нет, и в ближайшие годы они вряд ли появятся.

Майя. Из Золушки — в принцессы. Пока без королевства

О будущей политике Майи Санду пока можно судить лишь по ее непродолжительному опыту на посту премьер-министра, более продолжительному на посту министра образования, а также — по ее предвыборным обещаниям и послевыборным заявлениям. Понятен общий вектор — на интеграцию страны в ЕС, на формирование качественно иной политической реальности, чем была при Додоне и Плахотнюке, — рациональной, основанной на ценностях, профессиональном подходе и конкуренции, в которой власть и собственность максимально разведены. Но непонятно, хватит ли для этого энергии, последовательности, политической воли, сторонников, решимости идти до конца?

Кишиневский политолог Виталий Андриевский выделяет в Молдове два типа политиков: тех, кто сам непосредственно осваивал коррупционные потоки и схемы, и тех, кого освоили коррупционеры. Майя Санду пытается явить Молдове третий тип политика — никак не связанного с мздоимством и изгоняющего коррупционеров из власти. Она заявила о том, что останется жить в собственной 74-метровой квартире и радикально уменьшит бюджетные ассигнования на содержание президента.

Но как все эти преобразования осуществить в реальных молдавских условиях — вопрос вполне гамлетовского масштаба.

Как распустить парламент, который пока никак не хочет распускаться? Как сформировать правительство, в котором были бы не только политические соратники, но и профессиональные управленцы, да еще с перспективным видением будущего? Как правильно выстроить отношения с Андреем Нэстасе и Ренато Усатым? Где взять команду креативно мыслящих людей, способных стать штабом реформ и не слепо копировать неолиберальные «рекомендации» международных институций, а создать в стране «субъект развития»? Сработают ли в Молдове неолиберальные рецепты МВФ или можно реализовать инновационный модернизационный эксперимент с переходом к солидаристской экономической модели и к солидарным видам собственности? Как привлечь в страну международные кредиты и инвестиции и при этом — не стать заложниками кредиторов? Как очистить госаппарат, правоохранительные органы и судебную систему от коррупции? Как превратить Молдову из failed state, где каждый шестой житель планирует уехать на заработки в течение ближайшего полугода, в современную успешную страну, в государство солидарных собственников? Задача невероятной сложности. Из области нерешаемых. Потому и интересная.

Планка ожиданий по отношению к Санду максимально поднята — на постсоветском пространстве она — несомненный лидер среди глав государств — по масштабу вмененных надежд.

Иное дело — как хрупкой (без необходимых властных полномочий), юной (особенно по политическим меркам) и одинокой (без экспертной команды, без реалистичного плана реформ, с небольшим количеством сторонников в парламенте) Майе реализовать предвыборные обещания и превратить в Молдову фактически с нуля в «страну святых чудес» — в пример для подражания на всем постсоветском и восточноевропейском пространстве? Да и как ей самой из бывшего управленца и нынешнего начинающего политика превратиться в государственного деятеля?

Кстати, музыкальным лейтмотивом фильма Эмира Кустурицы «Жизнь есть чудо» (2004) стала замечательная сентиментальная композиция в мелодических и гармонических традициях румынского фольклора под названием «Moldavian Song» — в исполнении The No Smoking Orchestra.

Вот и нынешняя Молдова нуждается в чуде — но вполне реальном и рациональном, которое могут создать лишь сами молдаване — мозгами, волей и честностью собственной элиты, а также упорным трудом собственного народа.

Андрей Окара