«Вместо идеологической у нас теперь коммерческая цензура»

Иван Иванович Тарасюк — живописец, график, скульптор, мастер декоративно-прикладного искусства и художник цирка, заслуженный художник Российской Федерации, обладатель международной премии Антониса ван Дейка. Родился он в 1957 году в Свердловске, окончил Свердловское художественное училище имени Шадра и факультет графики ЛИЖСА имени Репина. С 1981 года постоянно участвует в российских и международных выставках, из них более семидесяти персональных. Его работы находятся в музеях и частных собраниях в России и за рубежом. О роли образования, любви к джазу и атмосфере 1980-х годов Иван Тарасюк рассказал в интервью обозревателю «Росбалта».

— Иван Иванович, как повлияла пандемия на ваш рабочий процесс и психологическое состояние?

— Практически никак. Для творческих людей, конечно, важен зритель, но я зрителем никогда не обделен, и те, кто до карантина постоянно приходил в мою мастерскую — артисты театра и цирка, искусствоведы, представители интеллигенции, — продолжали со мной общаться по телефону и интернету.

И я продолжал работу в мастерской — садился на велосипед на Петроградской стороне, где живу, и ехал вдоль реки Смоленки, работал, воплощал идеи, строил планы и смог многое сделать и соединить. К тому же сейчас мы вместе с «Созидающим миром» — фондом культурно-просветительской направленности, которым руководит Вячеслав Заренков — делаем большую книгу о моем творчестве.

Я полностью смог посвятить себя давним идеям, композициям, которые ждали своего часа, делал мимолетные наброски с натуры, общался с искусствоведами, галеристами и заказчиками, которых интересовало мое творчество.

Если художник не просто умеет держать кисточку, но и живет миром искусства, то его можно оставить один на один с холстом и блокнотом, и он будет рисовать и месяц, и больше. Ему это не наскучит. Он должен выкладывать свои мысли и впечатления в форму и пластику.

Так что на психологическом состоянии пандемия не сказалась, так как работу в мастерской я совмещал с работой на даче в Комарово: рисовал на свежем воздухе, и в уединении негативное влияние извне почти не ощущалось.

— Всегда ли вы воплощаете в своих работах впечатления из жизни или порой пользуетесь исключительно фантазией?

— Для любой фантазии необходимы какие-то идеи и воспоминания, взятые из жизни, которые подталкивают к действию. А дальше ты пишешь как умеешь. Это городские сцены, представления в цирке, который я очень люблю, фильмы, впечатления от путешествий на море, откуда я всегда привожу не менее десяти листов этюдного плана, из которых потом рождаются серьезные работы.

Вообще я ничего не рисую случайно: все, как правило, пережито и близко мне лично. Со стороны кажется, что работа дается легко, но художник ведь не показывает, сколько приходилось сделать эскизов, в цвете, в поиске, с разными пластическими формами, сколько раз что-то не получалось. Но этот поиск интересен сам по себе, каждый набросок важен в контексте всего многолетнего творчества, даже в жизненном и философском плане.

— Как образование помогло вам на творческом пути?

— Художников-самородков в чистом виде очень мало, и даже им необходима профессиональная среда, соответствующий круг общения. Врожденный талант и гены важны, но нельзя недооценивать роль образования. Закончив Свердловское училище, я приехал в Ленинград и поступил в институт Репина, на отделение графики. Мне очень нравилось учиться, наблюдать за рабочим процессом скульпторов, монументалистов, в керамических мастерских, изучать запасники Русского музея и Эрмитажа, сидеть в библиотеках.

Важную роль сыграла и культурная атмосфера самого Ленинграда, архитектура, множество интересных выставок. Образование я получал не только через институт, но и через общение с мастерами, с художественной средой разных направлений, в частности, в керамическом комбинате на проспекте Мориса Тореза.

Очень важно для студента общение с уже состоявшимися профессионалами в той стезе, которая интересна лично ему, как было у меня с керамикой. Мастера на комбинате казались мне волшебниками, а сама керамическая мастерская — сказочным миром.

После окончания института в 1988 году я работал в литографской мастерской рядом с Виктором Вильнером, Семеном Белым, Верой Матюх и другими художниками, у которых можно было учиться артистизму и виртуозности приемов. Когда ты молод, тебе хочется заявить, кто ты, донести свои мысли, и очень важно, чтобы культурная среда помогла «расправить крылья».

— С чего началась ваша любовь к джазу, ставшая одним из лейтмотивов творчества?

— Еще в школе я записался в музыкальный салон и играл там на баяне. Вторым инструментом было фортепиано. Через два года я поступил в музыкальную школу, где занимался до старших классов. Тягу к музыке вообще сложно объяснить, я считаю это чем-то природным. И когда я учился, помимо классической музыки, которая всегда мне нравилась (я и по сей день включаю ее, когда работаю: слушаю Берлиоза, Брамса, Баха, особенно любимого Бетховена), параллельно меня увлекала и альтернативная волна — рок и джаз. Школьником я играл в ансамбле, на органе и фортепиано, а когда уже приехал в Ленинград, ходил на джазовые фестивали в ДК Ленсовета, куда приезжали артисты со всего мира.

Джазовая филармония на Загородном проспекте тогда еще только открылась. Я был потрясен атмосферой на концертах наших и зарубежных музыкантов, не только мелодиями, но и пластикой артистов. Джаз стал мне ближе других жанров во многом потому, что это всегда импровизация, свобода, допускающая условности. Позже это помогало мне находить композицию в фарфоре и керамике, да и вообще работать и жить. Мне нравится рисовать движения музыкантов на сцене, играть с формами в разнообразных инструментах, яркими красками и фонами. Здесь воображению нет предела.

— Еще одной центральной темой Ваших картин является цирк. Как Вы оцениваете перемены, происшедшие в оформлении и атмосфере отечественного цирка за последние годы?

— Цирк мне всегда нравился. Это увлечение началось еще в детстве, когда я в начальной школе ходил в Свердловске в цирк на улице Луначарского, расположенный в деревянном здании. В Ленинградском цирке было, конечно, интереснее, я помню большие очереди, поиск лишних билетов, выступления замечательных артистов.

А сейчас вообще все поменялось, и не все люди из того времени смогли адаптироваться к новому ритму жизни, кто-то все еще надеется, что прошлое вернется. Изменился и петербургский цирк, став после реконструкции ближе к прежнему облику Цирка Гаэтано Чинизелли. Но он по-прежнему собирает много народа, его любят дети, да и вообще российский цирк и его школа живы и все еще популярны за границей.

Недавно проходила большая выставка «Цирк» в Корпусе Бенуа Русского музея. Я был одним из ее инициаторов, и по времени она совпало с приездом легендарного клоуна Олега Константиновича Попова — впервые за много лет. Он был приглашен на открытие выставки и его появление вызвало настоящий фурор в Петербурге.

Сам я много сотрудничал с цирком, рисовал. В 90-е годы делал эскизы к афишам, создавал тематические скульптурные и фарфоровые композиции. Как и в джазе, в этой сфере есть условность, возможность найти аллегорию.

— Если говорить о прошлом и настоящем, то что Вы думаете об актуальности таких техник, как литография и офорт? Есть ли у них место в современном искусстве и возможность развития?

— Здесь нельзя ответить одним словом: сам я сейчас в этих техниках не работаю, но они продолжают развиваться. В этом году, в январе, проходила большая выставка в Союзе художников, посвященная петербургскому эстампу. Там было немало современных работ. Да и на Западе она никуда не исчезла, эстампы по-прежнему выставляются на различных биеннале.

Я попал в золотое время, 80-е годы, когда существовал графический комбинат на Песочной набережной. Там печатались эстампы, мне было интересно заниматься литографией, мои работы выставлялись и покупались. А потом производство стало закрываться и я перешел на керамику, которую любил не меньше, но на тот момент она была еще и хорошим подспорьем. Сейчас ведь все переведено на финансы: вместо идеологической у нас теперь коммерческая цензура, и литография в этом плане не слишком выигрышна.

— Заметно, что Вы с теплотой вспоминаете о 80-х годах. С чем это связано?

— Практически нет такого периода, о котором я вспоминаю с негативными чувствами. Но что касается 80-х, то тогда я учился, постигал новое, было какое-то детское упоение и удивление. Но вообще что-то новое и интересное можно открывать каждый день, не привязываясь к определенному времени. Главное — никогда не сидеть без дела, чему меня всегда учили родители. У меня даже нет телевизора ни дома, ни в мастерской: мне это неинтересно и жаль отрывать время от работы.

— А какие у Вас отношения с интернетом и современными тенденциями в общении?

— Мобильный телефон у меня все тот же, что я приобрел в середине 2000-х годов, другой был не нужен, да и раньше я легко обходился стационарным. Планшет появился лет 7-8 назад, и только для того, чтобы во время работы слушать музыку, смотреть записи спектаклей, хранить свои работы.

Компьютер мне просто не нужен, как и социальные сети — все это только отвлекает. Театр, музыка, выставки, работа на фарфоровом заводе и его профессиональная база мне дают гораздо больше для познания мира и умения воплощать свои замыслы.

Беседовала Людмила Семенова

«Росбалт» представляет проект «Новые передвижники», знакомящий петербуржцев с ключевыми событиями и именами в художественной жизни культурной столицы.

Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.