«Идет расслоение и структуризация художественного сообщества»

Виталий Виноградов родился в 1957 году в Одессе, где окончил мореходное училище, занимался внедрением портовых механизмов, работал монтажником-высотником в разных портах. Затем по распределению в Северное Монтажное Управление переехал в Ленинград. В Северной столице он заинтересовался изобразительным искусством и йогой, решил поступать в Академию художеств. Потерпев неудачу на экзаменах, Виноградов пошел в Академию работать лаборантом, обучался как вольнослушатель, а затем смог поступить на скульптурный факультет. Долгое время жил он жил в Англии, занимался предпринимательством и поиском новых изобразительных решений, а с начала 90-х годов заинтересовался электронными проектами, пластификацией (печать на акриле) и разработал собственный стиль — схематизм. Сейчас живет и работает в двух городах — Санкт-Петербурге и Лондоне.

О том, чего не хватает современным галереям, творчестве в любой профессии и чего должен добиваться любой художник, Виноградов рассказал в интервью обозревателю «Росбалта».

— Виталий, ваш путь в изобразительное искусство был извилистым и разнообразным. Когда и как Вы поняли, что хотите посвятить себя творчеству?

— Я считаю, что творчество есть во всех сферах деятельности. Когда я работал в порту, сначала монтажником-высотником, потом мастером и прорабом, в этом тоже было немало творческих элементов, и мне очень нравилось. Я не вижу особой разницы между специальностями и везде получаю удовольствие.

С художниками мне довелось познакомиться, когда я ездил по командировкам на Дальний Восток, на Крайний Север, заинтересовался камнями, резал из них поделки. На этой почве я встретился со скульпторами из Академии художеств, и они вдохновили меня на то, чтобы заняться рисованием, оставить прежнюю работу в Северном Монтажном Управлении и поступить в Академию. С первого раза я не прошел, но решил там работать, а позже смог поступить на скульптурный факультет.

— Какие наиболее яркие воспоминания у вас сохранились о том периоде?

— Трудно выделить. У меня, к счастью, хорошая память, и удалось запомнить все, практически каждый день. Появились друзья, с которыми и по сей день поддерживаю отношения. Я занимался в группе йоги на базе Академии художеств, преподавал в керамическом кружке, в небольшом подвальчике на 19-й линии Васильевского острова. Там я оборудовал мастерскую и обучал детей.

Ко мне приходили и студенты из Академии, и уже состоявшиеся художники, и происходил постоянный обмен знаниями и идеями. Делалось много интересного для украшения города: например, мозаичные фонтанчики во дворах. Нередко студенты занимались сквотингом, чтобы жить поближе к академии, общаться, говорить об искусстве, о судьбах художников в России. Тогда было не так много источников информации, как сейчас, но тем более интересно было обсуждать искусство. Жизнь в Питере в то время была очень художественной и насыщенной, а Васильевский остров был настоящей творческой фабрикой. Наша мастерская на мансарде аптеки Пеля и мастерская друзей на Пушкинской, 10, постоянно обменивались идеями, устраивали тусовки.

— Особое место, стоит полагать, в этом занимал «Сайгон»?

— Да, это была отдельная традиция, каждый вечер кто-нибудь именно там мог пригласить, например, на выставку «Сексуальное начало в творчестве Матисса» или на выставку Соломона Россина. Это невероятно вдохновляло: после часа, проведенного на таких мероприятиях, хотелось работать ночами.

— Сейчас в Петербурге много арт-пространств разного формата. Можно ли сравнить их атмосферу с духом «Сайгона»?

— Как ни странно, большое количество арт-пространств расслабляет. Когда оно было одно — это было и плохо, и хорошо. В «Сайгоне» была концентрация идей, единство, а сейчас все как-то размазано. Очень много стало галерей, арт-кафе, пространств, которые вроде бы на что-то претендуют, что-то в них происходит, но при этом они ничем не наполнены, варятся в собственном соку.

Идет расслоение, структуризация художественного сообщества. С одной стороны хорошо, когда есть выбор, а с другой — «Сайгон» был глотком воздуха свободы, а сейчас дыши сколько хочешь, но при этом создать что-то по-настоящему яркое и неповторимое в разы сложнее. Художники входят в историю, только создавая что-то новое — стили, материалы, идеи, концепции. А сейчас, с появлением многофункциональных инструментов, у них появилась масса возможностей, но они ими пользуются, только чтобы производить поделки и имитации, пусть и очень качественные.

— Есть ли у вас любимые техники среди всего, что вы пробовали на творческом пути?

— В Академии я учился как скульптор, какое-то время работал в бронзе и дереве, потом перешел на живопись и графику, а позже на компьютер и мультимедиа. Это было в 90-е годы, когда компьютерная графика у нас только начиналась, — 3D, маппинг, в которых я был одним из первопроходцев. Я старался создать свой стиль, для чего нужны были базовые элементы: прямая линия, круг, угол 45 градусов. Из этого создавался орнамент, а на его основе уже делался фарфор, ювелирка, мода, живопись. Мне помогало много людей, но все же я могу сказать, что это мой уникальный стиль, который я назвал «схематизм».

— А какое значение в вашей жизни имели занятия йогой — духовное или спортивное?

— По крайней мере благодаря ей сорок лет назад я стал вегетарианцем, хотя вообще никогда не копал глубоко в духовной составляющей. Я делал упражнения, которые мне нравились, и они требовали отказа от мяса. Вот я и отказался, хотя тогда это было гораздо сложнее сделать, чем сейчас. А потом, живя на Западе, уже достаточно легко к этому привык.

— Вы побывали в очень многих странах, в том числе бедных и неразвитых. Есть ли в них место культуре или все занимает борьба за выживание?

— Самые страшные впечатления остались, конечно, от Африки. Но люди везде живут. В Кении, например, вдоль железнодорожных путей натянута проволока, чтобы останавливать детей, которые попрошайничают у поездов, бегая быстрее, чем сами эти поезда. Так что не случайно кенийские бегуны самые быстрые в мире.

Но вообще везде, куда бы ты ни приехал, интересно найти местную культуру и ее артефакты. В любой стране общество разделено на тех, кто интересуется культурой, и тех, кто борется за выживание. В той же Кении масаи охотно демонстрируют свои танцы, необыкновенно красивые ткани с удивительными рисунками. В Сирии потрясающие раскопки, в Израиле — бронза, в Италии вообще кладезь изделий, фресок, мозаичного декора. Везде есть на что посмотреть, и я всегда все коллекционирую и откладываю в памяти.

— В каком городе вы проводите большую часть времени?

— До пандемии я много жил в Италии. Там у меня небольшой домик на скале, куда круглый год приезжают друзья, там же и моя мастерская. Иногда еду в Лондон, а остальное время провожу в Петербурге, в основном за компьютером. Сейчас у меня много планов, но все зависит от возможностей, финансов, той же ситуации с пандемией. Надеюсь, что удастся воплотить в жизнь задуманные маппинг-проекты, в том числе скульптурные, по моей новой задумке.

Беседовала Людмила Семенова

«Росбалт» представляет проект «Новые передвижники», знакомящий петербуржцев с ключевыми событиями и именами в художественной жизни культурной столицы.