«Боюсь, как бы „дела врачей“ не начались»

Все, кто в последние месяцы оказался в больнице с коронавирусом, никогда не забудут врачей, медсестер, санитарок, буфетчиц — хотя их лиц не разглядеть под масками, очками, а имена написаны синими фломастерами на белых защитных костюмах. Большинство из них не получат государственных наград, да и не для этого они работают. Поэтому так важно помнить о них, когда все закончится.

Виктор Золотов — один из тысяч петербургских врачей, которые уже четвертый месяц борются с COVID-19. Ему 27 лет, он заведующий 3-м инфекционным отделением на новой площадке 20-й городской больницы, которая за время эпидемии поставила на ноги более 2,5 тыс. заразившихся. Через отделение Золотова прошло уже несколько сотен пациентов.

О том, зачем была нужна изоляция, как пандемия изменила отношения врачей и пациентов и как долго врачей будут считать героями, он рассказал в интервью обозревателю «Росбалта».

— Как для вас началась эпидемия коронавируса?

— Поначалу, пока эпидемия бушевала в Китае, нам казалось, что угроза далеко. Но когда коронавирус проник в Европу, стало понятно, что и Россию, конечно, накроет.

Наша больница никогда не работала с инфекционными заболеваниями и даже лицензию на лечение гриппа не получала. Но темпы прироста заболевших очень быстро стали напоминать снежный ком, и в Петербурге начали перепрофилировать стационары.

Правда, сначала больницы разделили на те, что принимали ОРВИ и пневмонию, и те, которые отдали под ковид. Идея, похоже, оказалась ошибочной, поскольку 80% пневмоний уже были ковидными — просто результаты тестов опаздывали. Но врачи еще не понимали, что нельзя работать в легкой защите, без полных СИЗОв. Где-то их попросту не хватало. Кто знал, откуда может появиться контактный больной?

— Коек в городе требовалось все больше и настал черед вашей больницы?

— Она стала инфекционной 16 апреля. Первой ночью «скорые» шли одна за одной, загрузили два отделения — более ста человек. Я то утро вспоминаю с дрожью.

Понимаете, тогда еще даже не было примерных рекомендаций, которые сейчас Минздрав седьмой раз перевыпускает с учетом опыта.

А тогда мы были как новобранцы на войне: нам раздали оружие, и мы пошли. Лечили сутками, там же жили, не считали, кто сколько работает.

Наш главный врач, Татьяна Викторовна Суровцева, организовала на одном из отделений чистую зону — общежитие для медперсонала. Каждый ночевал в отдельной комнате. Еду в холодильник загружали, уборку постоянно делали, чтобы только врачи не отвлекались и полностью погрузились в работу. Из больницы вообще не выходили. Лично я первый раз выскочил 9 мая на три часа — и назад. Энтузиазм тогда был отчаянный.

Правда, нас старшие коллеги не зря предупреждали: порыв поутихнет, когда первый из вас попадет «под трубу» (так медики называют ИВЛ — ред.).

Так и случилось. Заболел наш хирург, Александр Костыгин. У него были вены плохие и диабет, и семья решила его перевезти в 40-ю больницу. Он сам дошел до машины, а там его состояние ухудшилось. Мы вообще теперь поняли, что длинные перевозки для ковидных больных крайне вредны. Нельзя даже между площадками перевозить — пациенты резко «ухудшаются». В 40-й больнице Александр Иванович умер, почки отказали. Чуть позже в Боткинской больнице скончалась наша заведующая лабораторией Татьяна Геннадьевна Зайко.

— Теперь понятно, что у докторов почти не было шансов избежать вирусной нагрузки?

— Да, я, например, заменил заболевшего заведующего отделением. Я сам чувствовал себя отвратительно: ночами не спал, чуть не бредил, две недели температура какая-то странная. В общем, понял, что перенес ковид, когда меня отпустило. До этого момента считал, что погано, потому что ситуация тяжелая. К нам, на Гастелло, каждую ночь везли больных.

Тем, кто переболел, теперь проще работать. Сначала было действительно страшно. Ты ведь не знаешь, как перенесешь вирус, если заболеешь. Недавно во 2-й больнице умер коллега-офтальмолог, ему было 33 года. Так что-то, что ты молодой — вовсе не гарантия. Болезнь коварная. А переболел — и все, слава Богу.

Хотя сейчас я замечаю, что нагрузка тяжелее дается. Например, не могу заснуть без снотворного.

— В мае заболевших в Петербурге становилось все больше. Ежедневно, как сообщал комитет по здравоохранению, госпитализировали по 700 человек. И тогда было принято решение перепрофилировать под прием пациентов с COVID-19 поликлинику № 42 на улице Ленсовета, 54. То, как за месяц типовую поликлинику переоборудовали в современный стационар с боксами, оснащенными кислородом койками, большой реанимацией, иначе чем подвигом не назовешь…

— Причем в эти дни и главврач больницы Татьяна Суровцева сама заболела, но с тяжелой головой, болью в мышцах, кашлем неустанно контролировала процесс, в котором нельзя было допустить огрехов.

Когда она мне предложила возглавить отделение на новой площадке, я поначалу испугался. Ведь заведующий должен быть самым опытным доктором. Однако я понял, что обязан справиться. Когда мы пришли сюда за две недели до открытия, рабочие еще двери навешивали. Мы после работы по вечерам приезжали и все вместе мыли полы, палаты, тумбочки собирали, мебель таскали с шестого этажа без лифта… Одним словом, дневали и ночевали там.

Я стал набирать персонал, позвал своих друзей, знакомых медсестер и санитарок. Это очень важно. Сейчас у нас на каждом из четырех отделений есть терапевт, а всего работает двадцать пять врачей. Мы шутили, что нам, терапевтам, повезло: мол, ковид вызывает пневмонию, а вызывал бы маточное кровотечение, пребывали бы сейчас в растерянности. А так мы, терапевты, оказались самыми подготовленными.

Со мной работают ординаторы Мария Степаненко, Кристина Климова, Марина Сенчик и ЛОР-врач Сергей Юдин, старшая медсестра Иванова Елена Сергеевна. Отличная медицинская сестра Настя Немцева перешла из Елизаветинской больницы — мы с ней еще в реанимации работали вместе. Очень важно, чтобы санитарки были ответственные. В общем, наше отделение было первым готово принимать больных. И вот с того времени лечим.

— Сколько людей вы вылечили за это время?

— В нашей больнице пролечилось более 2 тыс. пациентов. А мы с каждым днем набирались опыта. Стало понятно, что картина с легкими хороша видна на компьютерной томографии. И что ковидная пневмония лечится не как бактериальная. Мы боролись с лихорадкой, цитокиновым «штормом», снижением кислорода в крови, отеком легких. За два месяца выработали протокол, схему лечения, хотя каждый больной реагирует на атаку вируса по-своему.

Мы знаем, что популярный для лечения ковида гидроксихлорохил — тоже не панацея. Он дает много осложнений, в частности, на сердечно-сосудистую систему. И с ИВЛ стало понятно, что интубировать нужно только в самом крайнем случае — и это почти всегда билет в один конец.

Зачастую действовали эмпирически. Ведь никаких правильных исследований еще не успели сделать — статистика только формируется. Мы постоянно общаемся с коллегами в России и за рубежом.

— Врачи сейчас получают хорошие зарплаты?

— Никогда мы столько не получали. Доплачивают «президентские», «губернаторские» и за счет расширения объема работы в больнице. Деньги используются из вакантных ставок. С СИЗами тоже проблем не было.

— Что-то новое для себя вы поняли за время борьбы с ковидом?

— Возникла другая модель общения пациента и врача. Например, раньше приезжает больной с гипертонией. Но у медика-то ее нет, он в комфорте. Здесь же и мы болеем наравне с пациентами. Они, в свою очередь, нам сочувствуют. Мне в принципе нравится с людьми работать. Но сейчас все как-то по-особому.

— Потому что все оказались в одной лодке?

— Жизнь до ковида как будто была другой. Раньше тридцать человек в приемном покое казались большой нагрузкой. А здесь за сутки принимали 105 пациентов. Мы пытались приостановить поток, но это было невозможно. Людей все везли и везли… И надо же всем помочь — ведь все очень серьезно.

— А вы как-нибудь представляете себе этот коронавирус — зеленый шарик, «чужой», враг?

— Я представляю взвесь, миазмы. Как в фантастическом кино. Когда я выхожу из больницы в город, то вижу — вокруг течет нормальная жизнь. Еду в метро домой, а голове крутится: не исключено, что в вагоне у кого-то вирус и значит остальные дней через десять заразятся. Кто-то в легкой форме, а кто-то в тяжелой — и лучше бы им в масках быть. Очень уж высокая контагиозность.

Поначалу пандемия вообще была похожа на фильм «Чернобыль»: люди не понимали, что на самом деле происходит. Очевидно же, что выявляемость больных не могла быть 2-3 человека в день…

— Люди были очень недовольны карантином и закрытием парикмахерских, фитнес -залов, баров, кинотеатров…

— Правильно, что вводили изоляцию. Она предназначена не для того, чтобы все пересидели, не заразились, а потом, когда болезнь ушла, дружно все вышли на работу. Просто от нагрузки больницы бы захлебнулись. И так едва справились с огромным потоком больных, вспоминать тяжело.

Сейчас все понемногу открывается. Без сомнения, большинство в итоге переболеет, хотя многие и в легкой форме.

— Вам нравится, что на рекламных щитах висят портреты врачей?

— Я спокойно к этому отношусь. Все же рано или поздно закончится.

У нас ведь так устроено: по телевизору скажут любить врачей — будут любить, Потом объявит их кругом виноватыми — снова жалобы и претензии. Специальные доплаты продлили до августа, но потом вряд ли врачи будут получать много. Все мои друзья-медики сейчас деньги не тратят, откладывают.

— Думаете, врачи недолго в героях проходят?

— Боюсь, как бы «дела врачей» не начались. Кто-то ведь должен будет за пандемию ответить. Не китайцы же и не нулевой пациент. Вот и начнут страховые компании истории болезней пациентов проверять и штрафовать, как всегда.…

— Но вы же лечили больных экстренно, в невообразимых условиях, в неизвестности…

— В медицине, увы, так всегда бывает: прорывы происходят во время войн и эпидемий. Может, через пару лет, узнав о ковиде больше, мы будем с изумлением вспоминать, как сейчас работаем. И многое будет казаться дикостью — как лечение давления кровопусканием.

— Что будет дальше? Короновирус теперь с нами навсегда?

— Главное — набраться уверенности и опыта. За месяц здесь, на Ленсовета, 54, мы уже вылечили почти шестьсот человек. Когда окажется, что можно справляться силами нескольких больниц, ковид перестанет казаться таким страшным, спрячется в очаге, как грипп, который тоже убивает тысячи людей. Как только будет снижаться иммунная прослойка, возможно, эпидемия вспыхнет снова. Будет сезонная инфекция, потом появится вакцина. Человечество научится с ним бороться.

— По правде говоря, в регионах ведь все еще наблюдается рост заболевания…

— Да, в моем родном Петрозаводске сейчас «петербургский май». Но там нет такой скученности людей. Врачи справятся, лишь бы лекарства были. Это главное.

— Как вы представляете себе жизнь врачей после ковида?

— Наверное так: нам сообщат, что больше нет ввоза, мы выписываем последних пациентов, уходим на пару недель в отпуск, больницу за это время дезинфицируют. А потом возвращаемся, лечим пациентов — как обычная больница.

— Для вас коронавирус с точки зрения науки интересен?

— Я пишу диссертацию по биологическому возрасту. Только сейчас не до науки. Мой руководитель тоже в очаге работает в больнице Святого Георгия. Может быть, напишем статью на основании нашего опыта. Но это не главное.

А вот когда мы вытаскиваем людей — это важно. Стоит всех зарплат. Привозят в реанимацию тяжеленных пациентов, а мы их выхаживаем и выписываем. Вот в понедельник домой поехала пациентка, которая десять дней в реанимации мучилась. Сатурация у нее сейчас 98, температура 36,5, анализы нормальные, ушла на своих ногах. Безумная радость для всех нас!

Сейчас на нашем отделении мы учим молодых ребят, которые пришли работать прямо после выпускных экзаменов. Они говорят, что будут потом детям рассказывать, как с пандемией боролись.

Наталия Сергеева