РПЦ попала сразу в три ловушки

В каком состоянии застала пандемия коронавируса Русскую православную церковь? С одной стороны, реакция патриарха и иерархии была довольно рациональной. С другой — ощутимое фундаменталистское сопротивление или бунт, протест против закрытия храмов на Пасху, невзирая на смертельную опасность. И много смертей среди духовенства. С корреспондентом «Росбалта» ситуацию обсуждает общественный деятель, главный редактор альманаха современной христианской культуры «Дары» Сергей Чапнин.

— Сергей Валерьевич, как можно в общих чертах охарактеризовать поведение церкви перед лицом пандемии?

— И Церковь, и общество оказались в очень сложной ситуации. Думаю, взвешенную оценку происходящему мы сможем дать только после того, как эпидемия закончится. Пока же мы можем говорить только о тенденциях.

Церковь медленно шла к осознанию всей опасности. Первое заявление Синода от 11 марта — довольно беспомощное, это общие слова, из которых следует, что епископы не понимают всей опасности случившегося. Через неделю, 17 марта, возникает первая инструкция, полностью ориентированная на то, что храмы закрываться не будут. Речь идет лишь о гигиенических нормах, которые необходимо соблюдать в храме в условиях эпидемии.

Третий документ опубликован в Вербное воскресенье. Это распоряжение митрополита Дионисия о том, что доступ в храмы на Страстной седмице и на Пасху будет ограничен. Последний документ опубликован буквально пару дней назад — распоряжение патриарха, с угрозами церковным судом в адрес клириков, которые не соблюдают инструкции, и действия которых могут повлечь заражения и смерть людей.

Получается, что до конца марта РПЦ не рассматривала всерьез ни возможность закрытия храмов, ни даже ограничения по их посещению. Это выглядит неожиданно на фоне того, что везде — как в Европе, так и в Америке — католические, православные и протестантские храмы сразу были закрыты для прихожан. Никакого «люфта» в принятии решений не было: государства приняли очень жесткие решения, и церкви не спорили и не сопротивлялись, а спокойно и быстро согласились.

— Почему так по-разному «у нас и у них»?

Православные фундаменталисты дают на этот вопрос простой ответ: мол, Запад бездуховный, и секуляризованная церковь, как католическая, так и православная, легко отступила под напором государственной власти и прекратила молитву. А у нас, в Третьем Риме, на Святой Руси, возможность ходить в храм на Пасху — это «реальная духовность». Мы не сдадимся!

В итоге мы видим, что священники умирают и в Италии, и в России. Однако в Италии около 60 католических священников заразились вирусом и умерли, окормляя своих прихожан в больницах, находясь в центре эпидемии. Они каждый день помогали страдающим людям и не жалели себя. В России ситуация иная. Священники молились в практически пустых храмах и все равно заразились. Кроме того, некоторые известные монастыри стали очагами массового заражения, а в Москве заболела практически вся верхушка Московской патриархии. И даже патриарх Кирилл фактически находится в режиме самоизоляции.

Это древняя дилемма: Церковь для людей или люди для Церкви? Мы видим, что Запад и Россия отвечают на это вопрос по-разному.

В какую ловушку попала Московская патриархия, а с ней и вся Русская православная церковь? Первая ловушка — «мифологическая»: «Русь тверда своей верой, мы соберем людей в храм, будем вместе молиться, и это смертельное поветрие отступит, как уже не раз было в нашей истории». Вторая ловушка — «магическая»: «В храме никто заразиться не может, продолжайте ходить в храм, молитесь, причащайтесь и Господь вас защитит».

Третью ловушку можно назвать «гигиенической». Да, для мирян введены новые правила причащения: дезинфекция лжицы (ложки для причастия), отказ от целования икон и руки священника и т. д. Но забыли о том, что, помимо причащения мирян, есть еще отдельное, в алтаре, причащение священников. И они тоже могут быть источником заражения. Священник руками передает частицу святых даров дьякону, потом вместе прикладываются к одной чаше — это никак не соответствует гигиеническим правилам в период эпидемии. Но об этом мало кто задумывался. Принято считать, что все священники — это что-то совершенно особенное, они точно не заболеют, но оказалось, что они точно такие же люди.

В итоге есть случаи, когда все духовенство храмов заражено. Массово это происходит только в Москве. В других регионах гораздо мягче, однако большие монастыри тоже стали очагами инфекции. Такова ситуация и в Белоруссии, и на Украине. Священники и монахи умирают везде.

Плюс к этому — патриарха нет, с конца светлой седмицы его никто не видел, ходят слухи, что и он болен. И митрополит Дионисий, и епископ Фома тоже все в больнице. Кто сегодня управляет РПЦ? Остается молодой епископ Савва (Тутутнов). Синод не собирается — да он уже давно декоративный.

Система управления, созданная Кириллом, в последние дни буквально рухнула. Она и прежде была малоэффективной, но в условиях кризиса оказалось, что патриарх Кирилл и вся церковная администрация буквально обнулились. Нет ни программы действий, ни видения будущего.

Остаются нерешенные проблемы: и церковно-практические, и этические, и богословские. Более того, Церковь проявила социальную безответственность, предоставив полную свободу действий православным фундаменталистам. Говоря церковным языком, Господь посрамил такую позицию Церкви, показав, что на этом пути поражений будет значительно больше, чем побед.

— Насколько силен сегодня этот фундаментализм?

— Православный фундаментализм — явление сложное и плохо изученное. Он вновь ярко проявился в последние пять лет. Патриарх Кирилл боится фундаменталистов, с самого начала своего патриаршества заигрывал с ними, пытался выстраивать отношения. Десять лет назад Патриарх поставил покойного о. Всеволода Чаплина курировать отношения с церковными правыми и фундаменталистами, но теперь куратора от патриархии у них больше нет, и действовать они будут более самостоятельно и активно. Нельзя сказать, что это единое движение — но даже если они не связаны организационно, налицо общее настроение и мировоззрение.

В его основе лежит вера в неизменность церковной традиции. Фундаменталисты воспринимают все церковные практики как нечто окончательно сложившееся, завершенное, окаменевшее, что необходимо исключительно сохранять, никак не меняя и не развивая.

Наиболее острый пример для этих дней — решение дезинфицировать лжицу после каждого причастника. Некоторые фундаменталисты говорят, что они так никогда не будут делать, хотя и не осуждают тех, кто следует указаниям патриарха. А более радикальные предают анафеме всех, кто так делает, включая патриарха. Они убеждены, что неизменность использования специальной ложки — это единственно возможно правило и традиция.

Между тем, лжица появилась в VII—VIII веке, а распространение получила к XI веку. Практически все первое тысячелетие, то есть половину своей истории, Церковь обходилась без нее. Иоанн Златоуст, которому приписывают авторство самой распространенной литургии, никакого представления о лжице не имел. Но православные фундаменталисты об этом даже не подозревают.

— А как тогда причащались?

— Причащались раздельно: в руки вкладывали частицу, и потом был глоток из чаши. Католическая практика «сухого причастия» во многом связана с пережитым опытом европейской чумы.

— У нас такой чумы не было, но тоже ведь были эпидемии.

— И в России Церковь слушала государственную власть и закрывала храмы в случаях эпидемий. Никодим Святогорец в конце XVIII века говорил, что надо дезинфицировать лжицу уксусом. Словом, различные гигиенические практики в Церкви были. Более того, со временем они развивались. И трудно сказать, почему сейчас все оказалось практически забыто.

Однако запрос на приведение церковных практик в соответствие с современными представлениями о гигиене гораздо более глубокий, чем можно было себе представить. Есть немало прихожан, которые открыто говорят, что хотели бы изменений в практике причащения. Однако они об этом не заявляли, опасаясь обвинений в пренебрежении к традиции. Теперь они получили поддержку и будут смелее.

Но фундаменталисты отвечают им жестко: нет, причащение одной лжицей всех — это вопрос нашей веры. Насколько у тебя крепкая вера? Готов ли ты подойти к чаше и стоять плотно с людьми во время эпидемии? Если не готов — значит, ты маловер и не веруешь в таинство Евхаристии — и для Бога чужой! Уходи, ты нам такой не нужен!

Это основной «драйвер разделения» внутри Церкви. Так проповедовал митрополит Павел в Киево-Печерской Лавре, так проповедует главный духовник минского Свято-Елисаветинского монастыря Андрей Лемешонок, так проповедует и самый радикальный из них — схиигумен Сергий (Романов) на Урале. Группы православных фундаменталистов есть по всей России. Вероятно, эпидемия даст возможность разглядеть их более внимательно, они активно используют соцсети, работают с мультимедийным контентом.

— В соцсетях можно встретить немало «интеллектуалов правого крыла», которые возмущаются в таких выражениях: «Магазины, в том числе алкогольные, открыты, и даже абортарии, а храмы закрыты! Нас ниже абортариев опустили! Иерархия безвольно соглашается, что мы — „ролевики“, и вся вера наша вроде ролевых игр, которые никто всерьез не принимает!»

— Да, такая риторика встречается часто. Но эти аргументы несостоятельны. Храмы нельзя сравнивать с магазинами и транспортом. В некотором смысле храмы можно сравнить с кафе и ресторанами, которые были закрыты сразу, и ни у кого никаких вопросов не возникло.

— За «кафе и рестораны» вам может не поздоровиться…

— Но исторически и практически это именно так! Евхаристия — это именно пир веры, и каждый приглашен к участию, а не к тому, чтобы посмотреть. Среди евхаристических молитв центральное место занимает призыв, который в переводе на русский язык звучит так: «Возьмите, вкусите, это — Тело Мое… Пейте из нее (из чаши — прим. Ред.) все, это — Кровь Моя». И в этом смысле сравнение справедливо. Никто же в кафе не приходит просто посмотреть, как едят другие.

Если бы люди просто приходили в храм молиться и стояли на расстоянии двух метров друг от друга — да, можно было бы сказать, что при соблюдении всех норм, это не проблема. А у нас, когда Церковь заявила, что храмы закрываться не будут, и мы будем всеми силами сопротивляться их закрытию — не предусмотрели, что люди в храме не умеют, не привыкли вести себя организованно. Они все равно толпятся, особенно перед Чашей. Личной ответственности у православных, откровенно говоря, довольно мало.

Но «фундаменталистская интеллигенция» — это не самая большая проблема. Гораздо опаснее монахи-фундаменталисты, особенно в больших монастырях. С одной стороны, монашеские общины призваны жить закрытой жизнью, но так уж сложилось, что на постсоветском пространстве мы получили монастыри, которые активно окормляют мирян. У них гигантские приходы, тысячи людей ходят туда именно как прихожане и стремятся жить тем же настроением, что и монахи. И это гораздо более страшная история: они безгранично доверяют своим священникам и позволяют собой манипулировать. Для них куда более авторитетны их монастырские духовники, чем епископы и богословы. Фактически, это своего рода секты, которым очень удобно и комфортно находиться внутри РПЦ.

Характерный пример — Среднеуральский монастырь, основанный схиигуменом Сергием (Романовым). Это большая амбициозная секта со своим, совершенно безумным духовником. А церковная власть боится его наказывать, так как не хочет делать из этого горе-духовника мученика. Если нужно расправиться с либеральными священниками — вопросов нет, их легко закатывают в асфальт.

— Вот, и протодьякона Андрея Кураева в служении запретили.

— По всей видимости, патриарх Кирилл находится на самоизоляции, так как все его окружение заболело. Он нигде не появляется, никаких интервью и комментариев не дает. Но в последних числах апреля публикуется несколько неожиданных, резких документов за его подписью. Я не исключаю, что тот предельно узкий круг, который сохраняет связь с Патриархом, начинает им манипулировать и, в частности, сводить счеты с теми, кто их долгие годы раздражает.

Понятно, что о. Андрей и самого патриарха раздражает уже давно, критикуя и Патриархию, и многих церковных иерархов. Так что жесткие меры были ожидаемы. Печально, что выбран крайне неудачный повод.

— Можно ли признать, что о. Андрей действительно оскорбил новопреставленного протоиерея Александра Агейкина в своем блоге?

— Формально поводом для запрета в служении стала запись в блоге. Да, Кураев высказался жестко, я бы даже сказал, что для клирика чрезмерно жестко. Но проблема в том, что такой стиль общения среди столичного духовенства довольно распространен. И сам о. Александр при жизни, в общем, не стеснялся в выражениях, по крайней мере, полемизируя в социальных сетях. К сожалению, культура общения среди духовенства падает.

Проблема в том, что у патриарха Кирилла после запрета Кураева будет больше репутационных потерь, чем у самого о. Андрея. Наказание несоразмерно тому преступлению, которое ему инкриминируется. Патриарх должен был действовать в соответствии с каноническим правом — передать дело в церковный суд, на заседание которого был бы приглашен о. Андрей, и решение о запрете должен был принять именно суд. Предварительное запрещение в служении говорит о жестокости патриарха. Впрочем, это давно уже не секрет.

— Что будет дальше?

— Проблемы, вставшие перед РПЦ в связи с эпидемией, самые острые за последние несколько десятилетий. Как Церковь с ними справится — открытый вопрос. Внутренние конфликты ослабляют Церковь, желание патриарха выкачивать из приходов деньги уже сталкивается с тем, что денег больше нет, и приходское духовенство начинает открыто протестовать. Жесткая вертикаль власти перестает работать. Словом, уже запущены глубинные процессы изменения церковной жизни, но быстрой развязки ждать не стоит — все будет происходить медленно и долго.

Я вижу два возможных сценария. Вялый: «либеральная» и фундаменталистская группы покритикуют друг друга, поворчат и успокоятся. И второй, энергичный, когда начнутся реформы, возникнет серьезный раскол и церковная бюрократия окажется бессильной.

Беседовал Леонид Смирнов

Чем может закончиться кризис для коммерческих радиостанций в России, в подкасте «Росбалта» рассказывает основатель радиостанции «Серебряный дождь» Дмитрий Савицкий.