Власть и оппозиция идут на таран

Последние события в Москве свидетельствуют о взаимной радикализации в отношениях недовольных политикой Кремля и их оппонентов во власти. И санкционированные, и неразрешенные акции протеста стали настойчивыми и регулярными, а силовики в ответ от точечных репрессий переходят к «условно сплошным» — в ход идут штрафы, обыски, уголовные дела, полицейские обходы, повестки в военкомат, акции запугивания и т. д.

Алексей Макаркин, первый вице-президент Центра политических технологий:

«Когда два самолета летят друг на друга и каждый считает, что другая сторона должна отвернуть, радикализация становится неизбежной.

Просто каждая из сторон вполне искренне полагает, что это другая должна уступить. Оппозиция исходит из того, что власть должна пойти навстречу: зарегистрировать кандидатов, как минимум, а сейчас уже и другие требования выдвигаются. А власть исходит из того, что она уже предоставила оппозиции возможность проведения митинга на проспекте Сахарова — ну и хватит, дальше давайте обсуждать изменения в законах, какие-то другие вещи, но на этих выборах никаких уступок не будет.

То есть в настоящий момент позиции столь различны, что радикализация выглядит вполне понятной. Она может уменьшиться, когда возникнут точки соприкосновения, где можно о чем-то договариваться. Сейчас таких точек не видно».

Илья Гращенков, директор Центра развития региональной политики:

«Обе стороны прощупывают границы возможного. Власть не очень верит в то, что оппозиция выступает, что называется, от чистого сердца, и пытается углядеть в этом некую провокацию и „руку Запада“. Оппозиция, в свою очередь, просто не может добиться от власти конструктивной точки взаимодействия и пытается нащупать некую грань, когда власть не то что испугается, но, по крайней мере, поймет, что вести переговоры более продуктивно, чем все время подавлять.

Насколько я понимаю, все это вызвано некоторой исторической ретроспективой. Когда-то, в Советском Союзе Михаил Горбачев упустил возможности для перестройки, в которой власть была мейнстримом, и отдал ее в руки более радикальных сил. Сегодня ситуация воспринимается примерно в том же ключе: власть очень боится пропустить какой-то момент, когда она не сможет контролировать оппозицию. Поэтому жесткость подавлений продиктована, скорее, желанием не пропустить эту опасную точку, чем какими-то объективными стремлениями. Поэтому радикализация будет продолжаться до тех пор, пока обе стороны не найдут предмет для диалога. Ну, либо они совсем уйдут в два самостоятельных „похода“, когда точки зрения настолько поляризуются, что одни перестанут понимать других. Тогда в дальнейшем будет проведен некоторый водораздел, который либо обновит власть каким-то радикальным противостоянием, либо, наоборот, выяснится, что у оппозиции недостаточно сторонников, чтобы претендовать на какое-то взятие власти, и, соответственно, ее повестка будет этим исчерпана.

Но вот, по крайней мере, сегодня путь в радикализацию — это единственный понятный вектор развития, а поскольку ни одна из сторон не может облечь свои стремления в действенную программу, то это просто эскалация ради эскалации с надеждой, что именно это повышение ставок хоть как-то продемонстрирует вектор поведения».

Даниил Коцюбинский, кандидат исторических наук:

«Ужесточение позиций, на мой взгляд, выгодно власти, потому что она таким образом решает для себя две важные задачи. Во-первых, власть получает повод напомнить обществу, кто в доме хозяин — то есть возродить образ грозного самодержавного правителя, который является единственно легитимным в такой стране, как Россия. Я напомню, что этот образ был немножечко скомпрометирован пенсионной реформой, когда Владимир Путин отчасти себя делегитимизировал, то есть показал себя не отцом родным — одновременно и грозным, и добрым, — а каким-то своекорыстным, далеким от своих возлюбленных чад, правителем. Поэтому сейчас у Кремля возникла задача восстановить утраченные рейтинговые позиции. И вот нынешнее уличное побоище, которое было устроено в Москве и которое могло быть устроено в других городах, в частности в Петербурге, напомнило обществу о том, что власть по-прежнему сильна. По-прежнему она сама себя держит, она независима от народа, и выходить на улицу лишний раз не стоит, потому что ты ничего не добьешься, кроме того, что тебе дадут по голове, а еще и могут посадить.

То, что власть при этом себя ведет подчеркнуто беспредельно — это не свидетельство того, что власть чего-то боится. Это свидетельство того, что власть ничего не боится. Таким образом она и показывает, что может нарушить любой формально написанный закон, чтобы доказать, что общество существует по единственному реальному закону — по закону самодержавного произвола и беспредела. Это закон, на котором русская история базируется на протяжении ее пятисот лет. Поэтому здесь ничего нового не происходит.

Почему стилистика этих событий отчасти отличается от того, что произошло на Болотной площади в 2011—2012 году? Тогда власть столкнулась с гораздо более многочисленным выступлением, и тогда она себя вела не то чтобы чуть более осторожно, но чуть менее демонстративно беспредельно. Она тогда все-таки оппонировала толпе, которая сама себя вела активно. А сейчас агрессии даже не стали дожидаться, а задавили бунт в зародыше. Политический смысл произошедшего такой же самый, как и в 2011—2012 году. Власть, которая немножечко потеряла в рейтинге, чтобы восстановить утраченный авторитет, продемонстрировала опричный мастер-класс. Сейчас произошло все ровно то же самое, ничего нового не случилось.

Почему оппозиция себя так ведет каждый раз — выводит людей на заведомо бесцельные и провальные митинги, не требующие отставки правителя? Оппозиция состоит из лидеров двух сортов. Первый сорт — это те лидеры, которые сохранились еще с 90-х годов, и когда-то им казалось, что они являются независимыми политиками. Но за прошедшее время они превратились в добровольных спарринг-партнеров полицейского государства. Ну, а вторая часть — это просто созданные самой властью гомункулусы, которые инфильтрованы в общество, чтобы периодически в качестве козлов-провокаторов водить людей на показательные бойни, после которых на несколько лет снова наступит политическое успокоение».

Алексей Синельников, политолог:

«Есть известный анекдот: мужик в шапочке из фольги жалуется, что его облучают инопланетяне. Мужика забирают, потом поднимаются на этаж выше, а там сосед четырьмя микроволновками действительно пытается «глушить» того сумаcшедшего, что ходит в шапочке из фольги.

Наше общество разложилось на два этажа, мы больше не понимаем друг друга. Это абсолютно ясный факт. Мы больше не нация. Посткрымское единство больше не существует.

Это очень опасная ситуация, потому что неизвестно, кто и как будет восстанавливать нацию. Мы имеем сегодня востребованную валентность, которая может реализоваться как угодно, самым причудливым и неожиданным образом. В этот вакуум может зайти что угодно.

Для власти сегодня правильно было бы откровенно «съехать», у них есть запас легитимности, который позволяет признавать ошибки. Но с каждой субботой этот запас будет истончаться. Надо идти на разговор.

Проблема власти в том, что там некому разговаривать, все делают вид, что их конкретно ситуация не касается. А в чем ситуация? В том, что надо переходить из режима имитации политики в настоящую конкурентную политику. Это сложно, потому что на имитации наживаются целые группы, которые продают места в представительных органах власти. Это целая институция, которая живет за счет фальсификаций, за счет "иллюзорных выборов". Кто сегодня во власти готов произвести "революцию сверху"? Не понятно. По идее, это может сделать Путин. Но он молчит. И с каждой неделей это молчание разрушает легитимность власти.

"Если не Путин, то кто"? Мы привыкли к этой формулировке. Но если не Путин, если Путина нет, он в Сирии, на Украине, или еще где-то там, то этот вопрос – "Кто?" – он найдет ответ. Нация не может жить в таком состоянии. Люди ждут».

Дмитрий Ремизов