На пороге бытового фашизма

Одна из самых опасных мотиваций для медицинской и социальной реабилитации людей с инвалидностью звучит так: «Этот человек тоже может приносить обществу пользу». Проблема вся в том, что, как правило, слово «польза» здесь понимается в очень узком смысле: «Вот мы его реабилитируем, дадим ему различные вспомогательные средства, и он тоже сможет создавать материальные или интеллектуальные ценности, которые мы сможем потреблять».

Но среди людей с инвалидностью есть пациенты со столь тяжелыми нарушениями, что никакого «производства» от них ждать не приходиться в принципе. И вообще, если планируя те или иные меры поддержки нуждающихся, вот так делать акцент на «пользе», кто-то всегда окажется «за бортом» и совершенно «бесполезным».

Пока нами руководит вульгарный прагматизм, мы всегда стоим на пороге бытового фашизма. Понимаю, что слово «фашизм» затасканное, зато звучит громко. А о том, о чем я здесь веду речь, нельзя говорить вполголоса. Потому что даже «социал-дарвинизм» звучит куда скромнее и, увы, не вызывает у многих отрицательной реакции.

Но ведь вышеупомянутые разговоры о пользе можно услышать даже от родителей детей с инвалидностью. И новая инициатива Министерства здравоохранения, в результате которой законодательно закрепляется категория пациентов, у которых нет «реабилитационного потенциала» и для которых реабилитация не предусмотрена — это в итоге тоже о том, что помогать якобы нужно только тем, кто сможет что-то дать взамен.

В прошлом году сотрудники и волонтеры Санкт-Петербургской благотворительной общественной организации «Перспективы» по своей личной инициативе занимались похоронами молодого человека, которого они сопровождали еще в детском доме-интернате, и который по достижению совершеннолетия переехал в психоневрологический интернат для взрослых. Этот человек был слепым, не мог самостоятельно передвигаться, к восемнадцати годам весил меньше двадцати килограммов — у него были хронические заболевания, которые мешали ему усваивать нормально пищу и расти. Говорить он тоже был не в состоянии.

Все, что он мог — это мимикой, голосом или неловкими движениями тела как-то выразить свои эмоции. И на теплое к нему отношение он реагировал — поворачивал голову на голос, улыбался. Но он никогда не смог бы выполнять хоть какую-то работу, что-то производить. До новых правил молодой человек не дожил — не то попал бы в число не имеющих реабилитационного потенциала. Но у тех, кто о молодом человеке заботился, были с ним близкие личные отношения. И это, пожалуй, единственная реальная польза, которую он принес за свою жизнь.

Но именно без такой вот пользы наш мир перестает быть миром людей. Без нее происходит массовое расчеловечивание. Мы, люди, пока способны не только заботиться, но и считать членами нашего общества самых немощных представителей вида homosapiens, в том числе и тех, кто практически не в состоянии нам ничего дать.

Польза «бесполезных» в том, что они дают нам возможность быть по-настоящему бескорыстными. А если для нас такой возможности не будет, то исчезнет и желание, и тогда мы вернемся к «закону джунглей». Полагаю, немногие из нас, людей цивилизованных, хотят по этому кодексу жить — так что для заботы о самых слабых есть и вполне прагматические соображения: страшно жить в мире, где действует правило «умри ты сегодня, а я умру завтра».

Так что, если кому-то в этой ситуации все же нужны прагматические объяснения, то можно говорить и о пользе, которую приносят самые «бесполезные». А также о том, что вот этим «бесполезным» может оказаться любой условно здоровый и благополучный — в результате травмы, болезни. И какого бы отношения к себе хотел человек? Кому понравится мысль, что его, беспомощного, могут просто оставить доживать в изолированном от благополучных людей казенном учреждении, где у него не будет даже собственного нижнего белья? Или — при более удачном стечении обстоятельств — он останется дома на попечении близких, но в средствах реабилитации ему откажут?

Наше нынешнее государство позиционирует себя как социальное. И попытка ввести новые правила для людей с инвалидностью, согласно которым некоторым пациентам вообще не нужны никакие реабилитационные мероприятия — это попытка сегрегации тех, кого, по сути, объявят бесполезным. Среди них, кстати, окажутся далеко не только те, чьи ситуации схожи с вышеописанной ситуацией человека, умершего в ПНИ, но и множество детей и взрослых, способных на куда более сложную коммуникацию — особенно, если проводить с ними специальные занятия и обеспечивать их нужными средствами.

Забота о немощных, в том числе и о тех, кто вообще никак не способен что-то дать взамен нам или кому-то еще, — это признак здорового человеческого общества. Такую заботу мы можем проявить не только непосредственно ухаживая за людьми с тяжелыми нарушениями развития — понятно, что на это способен не каждый. Но осознанное решение принять их как членов общества, а не как некий балласт, почему-то на этом обществе висящий, готовность к тому, что часть наших налогов пойдет на создание для них достойных условий жизни и на максимально возможную их реабилитацию — тоже проявление заботы. А также некий показатель нашей нормальности.

Игорь Лунев

«Росбалт» представляет проект «Все включены!», призванный показать, что инвалидность — это проблема, которая касается каждого из нас. И нравственное состояние общества определяется тем, как оно относится к людям с особенностями в развитии.