Американская правда на весах Чернобыля

В начале июня в России закончился показ американского сериала «Чернобыль» от кинокомпаний HBO и SKY по одному из российских телеканалов. Но миллионы людей продолжают смотреть его в Сети. Меня же что-то внутренне сдерживало — мне не хотелось. Это «что-то» было и личным опытом пережитого в то время — моя семья с двумя малолетними детьми проживала в Житомире, а север области как раз и был объявлен зоной поражения и отселения. Все, что происходило и с самой ЧАЭС, и вокруг нее, было напрочь засекречено, закрыто, забито и заколочено властями.

Я работала тогда в местной областной газете «Радянська Житомирщина» и хотела поехать туда в командировку, однако редактор Дмитрий Панчук твердо сказал: «Это не наше дело, не надо туда ехать». Я, конечно, поехала — втайне от редакции и обкома Компартии Украины. И не раз поехала — собирала материал для статьи. Но она у нас не вышла из-за цензуры, а вместо этого на партсобрании спрашивали: «Что это Ярошинская делала в Народичском районе? Ее там видели». Статья «У разоренных гнезд» была опубликована в московском журнале «Сельская молодежь» при редакторе Олеге Попцове — спустя годы, когда прошли первые более-менее свободные горбачевские выборы народных депутатов СССР. А мои поездки в результате — кто ж знал, что все настолько опасно, — закончились для меня не очень здорово.

Мне с трудом, но удалось на первом Съезде народных депутатов СССР (я была избрана от Житомира) «выбить» у Горбачева три минуты, чтобы сказать правду о Чернобыле, но уже после первой минуты ведущий тогда собрание депутатов в Кремлевском дворце съездов Анатолий Лукьянов звонил мне в спину, бубня: «Заканчивайте-заканчивайте». Я публично, в прямом эфире, передала видеокассету о том, что происходит в «запретных» чернобыльских зонах, лично в руки Горбачеву, сидевшему в президиуме форума. Попросила устроить ее просмотр на Совете министров СССР. После этого Михаил Сергеевич прислал к нам в область целую московскую комиссию из 21 человека во главе с Виталием Догужиевым, заместителем Рыжкова, тогдашнего главы советского правительства. После этого началась гласность о Чернобыле, были приняты спустя более трех лет (!) после катастрофы на ЧАЭС первые чернобыльские законы в помощь людям. Создана парламентская комиссия по расследованию и оценке действий должностных лиц во время аварии и после. Но распад СССР помог многим высокопоставленным партийным бонзам, — включая первых секретарей обкомов, ответственных в ЦК КПСС, Компартиях Украины и Белоруссии, а также их прихлебателей из местных СМИ, вравших людям, что их «здоровью ничего не угрожает», — избежать уголовного наказания.

У меня накопился огромный чернобыльский архив — от первого звена медиков, которым запрещали вносить в карточки пациентов (и детей) реальные дозы радиации, до секретных протоколов оперативной группы политбюро ЦК КПСС во главе с Борисом Щербиной, зампредсовмина СССР. Я написала сотни статей для различных изданий — у себя дома и по всему миру. В 1991 г. киевский издатель Юрий Пересунько на свой страх и риск выпустил мою первую документальную книгу «Чернобыль с нами». Затем, по мере моих дальнейших расследований, вышло еще несколько книг, которые переведены на основные европейские языки, а также на японский. И переизданы много раз. Я участвовала в различных чернобыльских кинопроектах — от советских до западных, включая фильм о трагедии от Discovery. В общем, из-за чернобыльского Грааля в моей жизни мне не хотелось смотреть подоспевшее американское (точнее англо-американское) кино о Чернобыле. Ну, что они нового мне могут сказать? И зачем мне опять бередить больное прошлое?

Однако напор вопросов со всех сторон — «А что ты скажешь, со своим опытом, о фильме?» — заставил-таки меня погрузиться в то время. Главный вывод после просмотра — для меня лично, конечно, ничего нового авторы фильма не сказали. Более того, — они много чего важного в своем главном лейтмотиве — как власть обманывала народ, — пропустили. И все же — фильм удался с точки зрения эмоциональной. Кому-то пришла в голову великолепная идея — показать пошагово, в лицах, как все это было. Если бы просто прочитать озвучку этого кино, то текст вряд ли бы произвел такое впечатление. Однако передать глубокие эмоции — переживания, страх, боль, отчаяние вплоть до потрясения — помогли картинки с мельчайшими деталями той жизни и разыгравшейся трагедии в зале АЭС, где проходил злополучный эксперимент, а также — после взрыва. Фильм тяжелый, и не все готовы в него погружаться.

Некоторые критики пишут, что в кино прослеживается ложь. Громоотводом его создателям служит то, что фильм не документальный. Однако же в нем есть реальные люди с реальными фамилиями — Дятлов и другие сотрудники АЭС, пожарные, Щербина, Горбачев и, конечно, главный герой ученый Валерий Легасов. Этот нездоровый микст и вводит многих в заблуждение — если фильм художественный, то зачем реальные фамилии? (Замечу, что американцы зачастую так и поступают. Например, художественная книга Тома Клэнси «Игры властей. Политика» начинется описанием того, как российский президент Борис Ельцин забросил в рот три таблетки аспирина, запил их стаканом водки и умер.)

Для меня достоинство этого кино заключается в том, что авторы, не сказав абсолютно ничего нового, сумели сказать все старое и давно известное так, что зацепили многих за живое. Именно раскрепощенный жанр художественной картины и позволил это сделать. Уверена, что молодое поколение, которое ничего не знает о трагедии в СССР 33 года назад, именно так, как изложено американцами, и будет потом оценивать и эту историю, и жизнь в СССР. Хотя на самом деле все было так, если следовать только фактам катастрофы, но и не совсем так, а зачастую и вовсе не так, — если оценивать картину в общем.

Самый главный недостаток американского сериала, с моей точки зрения и опыта расследования катастрофы не сейчас, когда это уже свободно можно обсуждать, а когда это было запрещено и опасно, — это тональность всей картины. Она в корне не верна. Создателям удалось достоверно отразить быт советских людей — в смысле одежды, антуража в квартирах, больнице, улицы Припяти, но им не удалось проникнуться главным — духом того закрытого общества. Это как голландская роза — вот она красивая, но совсем без запаха. Роза без запаха — мертвый цветок. Это кино во многом с превратными (неверными) запахами. Или же — с превратными представлениями о «запахах» той советской эпохи. И если на человеческом уровне авторам удалось преодолеть искусственность (например, история семьи пожарного Игнатенко), то во многом остальном (даже в показе героизма маленького советского человека), увы, они зачастую просто смешны.

Вот, например, Щербина, зампредседателя Совмина, назначенный главой оперативной группы политбюро ЦК КПСС по Чернобылю, закатывает такое Легасову в вертолете по дороге на ЧАЭС: «Как работает ядерный реактор (рассказывайте мне), или солдат выкинет вас из вертолета!» Дальше — больше. Легасов отговаривает Щербину лететь над разрушенным зданием: это опасно, объясняет. Щербина в ответ выдает: «Летите над зданием, или я вас застрелю!» Ну, чистый бред. В нашей тогдашней (да и сейчас тоже) жизни таких диалогов на таком уровне быть просто не могло. Это не наше, не советское. Это западное, голливудское.

Искажена и фигура Горбачева (мы с ним знакомы, начиная со Съезда и заканчивая приватными разговорами — уже после распада СССР). На заседании группы по Чернобылю, где присутствует первый раз Легасов, Горбачеву докладывают, что «все хорошо, прекрасная маркиза». Все встают, чтобы уходить, но упрямый Легасов вдруг говорит, что нет, не все хорошо и что он хочет рассказать, что именно не так. Все застыли в изумленном недоумении, смотрят на него и на Горби. А тот отвечает: «Разрешаю!» Ну не мог так ответить Генеральный секретарь. Не мог. Он сказал бы что-то в таком духе: «Ну что ж, давайте послушаем товарища». Или вот обращение Легасова по телефону к Горбачеву: «Мы просим у вас разрешения убить трех человек». (Речь о трех людях, которые пошли по подземным коммуникациям, залитым радиоактивной водой, открывать у баков вентили.) Затем Щербина сам лично присутствует на собрании рабочих станции, из которых и надо выбрать троих для этой смертельной миссии. Уговаривает их: «Смиритесь! Вы идете в воду, потому что так надо!» Только люди, мало что знающие про СССР, могли подобное «подложить» в кино.

В других эпизодах — такое же примитивное (если не сказать убогое) американское представлении о том, как работала советско-партийная Система и как общались внутри нее подчиненные-начальники. Улыбку вызвала сцена в ЦК Белоруссии, когда к секретарю приходит сотрудница Минского ядерного института Хомюк (вымышленная героиня), чтобы предупредить, что надо раздать населению йодные таблетки, а секретарь сидит за столом с графином (причем, это штоф), наливает и пьет водку стаканами в ее присутствии. Это уже полный бред. Такой же, как и эпизод с министром угольной промышленности СССР Щадовым, приехавшим на встречу с шахтерами, чтобы отправить их на АЭС — прорыть подкоп под реактор. Когда шахтеры спрашивают, куда их повезут, министр отвечает, что это секрет. Тогда рабочие ему смело в пику: «Стреляй! Всех не перестреляете!» Такое придумать можно, конечно, только в кино. Голливудском. В СССР в 1986 г. за подобное все еще сажали в лагеря.

В этом же ряду и голые киношные шахтеры на ЧАЭС, один из которых спрашивает у Щербины: «Когда все кончится, о них позаботятся?» Мол, когда они (шахтеры) умрут. Щербина отрешенно отвечает: «Я не знаю». Не говоря уже о полной невозможности подобного диалога, грамотные консультанты могли бы и подсказать создателям, что по-русски в СССР так не говорили («кто-то позаботится») — это чисто калька с американской фразы. Так же, как в другом месте фильма кто-то кому-то желает хорошего дня. («Have a nice day» — типичная дежурная американская фраза, о существовании которой в 1986 г. в СССР даже и не подозревали. Но в «Чернобыле» зрителям ее «впаривают».) До кучи и сам суд над Дятловым и компанией, где судья и присные долго разглагольствуют про принципы ленинизма и значение съездов партии. У живших в то время людей такие сцены в фильме, кроме недоумения и смеха, ничего не вызывают. Лубок, да и только.

Если в первых сериях создатели кино еще как-то держались, несмотря на обозначенные ляпы, то в последних перешли уже без стеснений к антисоветской пропаганде. Чего стоит только сцена, в которой некий КГБист допрашивает Легасова: «На этом посту (руководителя Курчатовского института — А.Я.) вы ограничивали продвижение еврейских ученых?» И тот покорно и обессилено отвечает: «Да» (Родственникам Легасова уже советуют подать в суд на подобные безбашенные киноизыски.) Не удержались и вложили в уста 82-летней женщины даже слова про голодомор. Но если бы забитая сельская бабушка и говорила про то время, то сказала бы просто «голод». И, конечно, она никак не могла произнести «немецкие мальчишки, советские мальчишки» — всегда в подобных случаях говорили, и сейчас тоже: «немцы» и «советы». Лексика фильма во многих случаях не выдерживает никакой критики.

Исторически неверная общая тональность сериала (ложная гиперагрессия, гротескные события, окарикатуривание главных персонажей, негативно влияющая на восприятие лексика), непонимание тонкостей функционирования той Системы и отношений внутри нее — власть и народ, — скатывание к тупой антисоветской пропаганде, — все это умаляет достоинства фильма, претендующего на правдивость и честный показ событий, изменивших на самом деле весь мир. Ну что? Теперь ждем голливудских откровений про Фукусиму, отравляющую мировой океан ежедневно в течение многих лет радиоактивной водой из поврежденных американских реакторов. Там японские власти, скажу я вам, недалеко убежали от советских.

Алла Ярошинская