Чем дело Голунова опасно для режима

Историю с журналистом Иваном Голуновым многие расценивают как промежуточную победу над авторитарным режимом. Протест был настолько массовым и активным, что суд ограничился в отношении Голунова домашним арестом. Причем огласка всех перипетий этого дела помогла быстро понять, насколько у силовиков, которые хотели бы пресечь работу журналиста, не сходятся концы с концами.

Любопытно, что за последнее время под домашний арест посадили еще двух известных людей — бизнесмена Майкла Калви и режиссера Кирилла Серебренникова. Хотя на первый взгляд эти три случая очень разные, в действительности их многое сближает. И все они показывают, каким образом в России может зарождаться сила, способная всерьез надавить на Кремль.

Многие из тех, кто знает сегодня про Голунова, наверняка не слышали про Калви. В защиту бизнесмена не проводились одиночные пикеты. Судьба его не обсуждалась столь интенсивно в социальных сетях. СМИ о нем рассказывали, конечно, но лишь в ряду прочих новостей, то есть без того надрыва, который был замечен в последние дни в связи с судьбой арестованного журналиста. Однако для деловых кругов значение дела Калви было огромным. Все бизнесмены ощущали, что «Мы — Майкл Калви» в еще большей степени, чем журналисты сегодня ощущают, что «Мы — Иван Голунов».

Дело в том, что журналистов преследуют, если они пишут опасные для власти вещи. А бизнесменов хватают вне зависимости от их симпатий к Кремлю. Их сажают не за политические взгляды, а для того, чтобы отнять собственность. И если сегодня за решетку отправляется крупный иностранный инвестор, то бизнес воспринимает это событие как сигнал, означающий, что завтра такая участь может постигнуть любого.

Конечно, недовольство бизнесменов было не столь заметно, как активно протестовавших журналистов и читателей. Но в закрытой для внешнего наблюдателя зоне личного общения бизнеса с властью бурление было чрезвычайно сильным. Иногда оно неожиданно прорывалось наружу. Даже абсолютно лояльный Кремлю парламентарий-единоросс Андрей Макаров иронично сказал на ПМЭФ: «Третий день форума идет, а ни один инвестор еще не арестован!» Вот до чего довели бизнес — ждут арестов почти непрерывно. Странно, что в такой ситуации российская экономика находится в десятилетней стагнации, а не в свободном падении.

Возмущение актерского «цеха» делом Серебренникова было значительно более шумным, чем недовольство бизнеса, но менее бурным, чем реакция на дело Ивана Голунова. Актеры и режиссеры много чего тогда говорили публично. Особый резонанс получила речь Чулпан Хаматовой, в которой она призналась, что у нее появилось чувство страха. Протестовать на улицу известные артисты не выходили, возможно, просто потому, что понимали: к ним тут же рванут фанаты, превратив персональную акцию в запрещенное массовое мероприятие.

Тем не менее беседа крупного бизнесмена в коридорах Кремля с представителем президентской администрации, публичное обращение известного актера к Владимиру Путину и массовый выход журналистов в одиночные пикеты — явления одного порядка. Каждый «цех» на доступном ему языке объясняет властям, что так больше жить нельзя. И добивается в итоге весьма схожих результатов: Голунов, Калви и Серебренников находятся под домашним арестом, а не в тюрьме.

Стоит заметить, что в отношении Алексея Улюкаева, Виктора Ишаева и Михаила Абызова подобного эффекта добиться не удалось. «Министерский цех» оказался значительно слабее актерского, журналистского и предпринимательского. То же самое можно сказать и про коллективную силу губернаторов, в ряду которых за последнее время были немалые потери. В принципе, это неудивительно. Министры, губернаторы и генералы сильны личными связями с начальством, которое их продвигает. Коллективной солидарности в этой среде нет. Скорее, наоборот — есть желание скушать друг друга. И потому, если начальство (Путин с Медведевым, в первую очередь) оставляет своих подчиненных на съедение силовикам, то судьба страдальцев оказывается незавидной.

Актеры, журналисты и бизнесмены цеховую солидарность проявили. Результат их действий нельзя считать революционным. Дела не прекращены, виновники наездов не уволены и не посажены. То есть политическая система по-прежнему строится на том, что можно прессовать практически кого угодно. Путин не рискует демотивировать своих силовиков — они нужны ему злыми и голодными. Однако последствия их действий смягчаются, чтобы не усугублять и без того сложную внутриполитическую ситуацию. «Одомашнивание» людей, которых вчера еще «назначали» злодеями, становится, похоже, одной из форм работы с населением. Если вы невиновны и за вас многие заступаются, дело можно спустить на тормозах.

Естественно, когда видишь такое, возникает вопрос: не зашатался ли режим? Способна ли цеховая солидарность привести к демократизации общества в целом? Может ли «коллективный Иван Голунов» пошатнуть символического Владимира Путина?

Вероятность этого пока довольно мала. Крупнейшие «цеха» страны безмолвствуют и вряд ли захотят высказаться в ближайшее время. Классический протест последних десятилетий, когда движение снизу привело к падению политического режима, — это Польша 1980-х. Но там основную активность проявлял рабочий класс. Интеллигенция его лишь поддерживала и, в известной мере, организовывала. У нас же рабочий класс вообще не выступает. Столь же пассивны работники сферы услуг — скажем, миллионная масса продавцов, кассиров, водителей и автомехаников. Дрожат перед лицом грозной власти учителя — и тихо идут фальсифицировать выборы в разнообразные избиркомы.

Кто-то скажет, что вчера еще от представителей «второй древнейшей профессии» сложно было ожидать такого массового протеста, а сегодня журналисты вновь стали совестью нации. Так, может, завтра «проснется» и пролетариат?

Увы, это тоже маловероятно. Есть у нас два разных мира.

В одном живут люди, следящие за событиями в стране. Среди этих людей может быть множество конформистов, но все они, вне зависимости от политической позиции и личной смелости, говорят на одном языке. Журналисты знают, кто такой Майкл Калви. Бизнесмены следят за судьбой Кирилла Серебренникова. Артисты беспокоятся за Ивана Голунова.

А в другом мире люди смотрят бесконечные сериалы, беседуют о грибах, бане и рыбалке, послушно воспринимают с телеэкрана «информацию» о разнообразных угрозах, которые несут нам американцы, украинцы и либералы. В этом мире даже не понимают, что же на самом деле происходит в России. Люди из этого мира не делятся на радикалов и конформистов — они вообще не имеют собственного мнения, благодаря которому можно уйти в тот или иной лагерь. И потому распространение протеста вширь, по всей видимости, остановится там, где проходит граница первого мира со вторым.

Впрочем, я бы не стал воспринимать все это слишком трагично. То, что мы видим сегодня, на самом деле закладывает основы позитивных изменений в будущем (пусть и не слишком близком). Если мы все чаще видим, что россияне протестуют по корпоративному признаку, а не в соответствии с политическими взглядами, это значит, что все (или хотя бы большая часть) чувствуют угрозу своему положению вне зависимости от симпатий к демократии, либерализму или европейским ценностям. И в элитах постепенно формируется представление, что путинский режим плох. В том числе потому, что из него проистекает опасность даже для тех, кто хотел бы его восхвалять.

Ну а из этого следует, что мало найдется желающих воспроизводить нынешнюю систему власти в дальнейшем. Слишком многие предпочтут ее трансформировать, чтобы она не содержала в себе такого числа угроз.

Дмитрий Травин