Мобилизация? Не дождетесь!

В 2014-м, когда настала посткрымская эра и по совпадению навсегда подешевела нефть, прогрессивно мыслящие люди с огорчением заговорили, что раз уж пошли такие чудеса, не избежать и перехода к так называемой мобилизационной хозяйственной модели. Дискуссии на эту тему то разгорались, то затухали, но так до сих пор и не закончились. Хотя рассуждать уже и не о чем. Другие споры на дворе.

Взять, например, думский скандал с министром Орешкиным. За что его шельмовали? За то, что обещает в этом году низкие темпы роста и недостаточно трепетно относится к нацпроектам, то бишь государственным суперинвестициям. А ведь темпы топчутся около нуля уже одиннадцать лет, однако публичных сцен из-за этого до сих пор не закатывали.

Молодой министр прочувствовал глубину афоризма советского экономиста времен первой пятилетки («лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие»). А мы отметим, что превращение рассуждений о больших экономических скачках в инструмент, которым интриганы и карьеристы роют друг другу ямы, — верный признак того, что мобилизационная модель у нас уже работает. Ведь доклады о хозяйственных чудесах — обязательная часть любого мобилизационного сценария. Но нынешний отличается от предыдущих.

Та мобилизационная модель, с которой наша держава до сих пор имела дело, осуществлялась, если брать только радикальные ее формы, примерно четырежды. Естественным и неизбежным порядком — во время тотальной войны с Германией. Порядком волевым — при первой пятилетке (в 1929-м — 1933-м), в 1938-м — 1941-м и на финише правления Сталина во время ожидания им Третьей мировой (в 1949-м — 1953-м). Эти три «мирных» мобилизации мы и сравним с тем, что получается сейчас.

Вот главные составные части сталинской мобилизационной модели.

1. Огромные государственные вложения в современные отрасли, и в первую очередь в те, которые имели военное значение. Внешних инвестиций не искали. Средства выжимались из собственных граждан, уровень жизни которых резко, а часто и катастрофически, падал. Массовые смерти в деревнях и фактический голод в городах рассматривались властями как неизбежная цена проекта.

2. Автаркия. На старте преобразований могли закупаться и ввозиться из-за границы новейшие технологии и целые заводы, приглашаться на работу западные специалисты. Но целью было в кратчайшие сроки добиться полного или почти полного импортозамещения и независимости от иностранных поставок. Со второй половины 1930-х советская внешняя торговля резко сократилась. Места приглашенных специалистов заняли спешно подготовленные собственные кадры. Для комплектации десятков миллионов создаваемых «обычных» рабочих мест организовали массовое обучение и медобслуживание. Высокая рождаемость как источник пополнения рядов трудящихся считалась нормой и закладывалась в планы.

3. Самоизоляция и закрепощение подданных. Заграничные поездки и любые внешние контакты были сведены до минимума. С введением паспортной системы в 1932 году горожане были прикреплены к местам проживания, а крестьянам (кроме мобилизованных на стройки) запрещен выезд из деревень. А в 1940-м запретили самовольное увольнение с предприятий и стали наказывать каторгой за прогулы.

Если бы это было легко сделать, то все перечисленное, пусть в light-версии, устроили бы и сейчас. Но оказалось, что обстоятельства изменились.

Пройдем по тем же пунктам.

1. От внешних инвестиций, в отличие от прошлого, на этот раз не отказались, хотя они сегодня уж точно не в приоритете. Дело Калви, помимо прочего, еще и государственная демонстрация на эту тему.

На вольные частные капиталовложения домашнего происхождения тоже махнули рукой. И правильно поступили. В нашем климате уговаривать частника что-то вкладывать — дело безнадежное.

Поэтому, как и при Иосифе Виссарионовиче, главная ставка сделана на гигантские госинвестиции (нацпроекты). Средства на них дает продажа нефти и затягивание поясов на подданных.

И тут первая загвоздка. Действительно, реальные доходы граждан сейчас процентов на двадцать ниже, чем пять лет назад. Но продолжать выжимать из народа деньги вряд ли получится. Видно, что предел терпения почти достигнут. Это осознали даже наверху. Отсюда и столько обещаний что-то дать по мелочам отдельно взятым категориям нуждающихся и общий осторожный тон новейших высочайших рассуждений на материальные темы.

Первая пятилетка тоже была временем массового, хотя и в основном пассивного, городского недовольства и локальных деревенских бунтов. Но ведь у людей тогда отнимали все. Какие 20%? Изымали не только крестьянскую землю, скот и инвентарь. Из-за инфляции и повальных дефицитов в разы упала реальная зарплата. Отбирали накопления, валюту, ценности. Развалили финансы и систему снабжения, ввели нищенскую карточную систему. Все это складывалось в национальное бедствие, в котором власть видела только временные трудности, а взамен козыряла суперстройками и бешеными темпами производственного роста. Сами по себе тогдашние отчетные цифры, как правило, были липой, но многое действительно делалось.

Сейчас сверхрасходы есть, а отдачи почти нет. Первый ударный год шестилетки, 2018-й, даже решено изъять из общего счета, настолько он нетриумфален. Старт 2019-го тоже ничем не впечатляет. Если что-то и выросло в январе—феврале, то добыча сырья и немудреная продукция первых переделов — нефтепродукты и металлы. А в целом обрабатывающие производства упали на 1% по сравнению с январем 2018-го. Против начала прошлого года снизилось производство машин и оборудования, металлических изделий, транспортных средств, компьютеров, электрооборудования.

Зато уже налицо фирменная примета мобилизационного сценария — инфляция. В годовом исчислении (февраль 2019-го к февралю 2018-го) индекс потребительских цен вырос на 5,2% (годом раньше было всего 2,2%). По меркам сталинских пятилеток, скачок совершенно пустяковый, однако для российского общества XXI века и это явный перебор. Финансовые власти бьют себя в грудь и обещают скорое возвращение к четырехпроцентной норме. Это возможно. Но только если удержать в берегах мобилизационный авантюризм и убавить болтовню о темпах. Все равно повторение дорогостоящих сталинских скачков не получится, как бы громко думцы ни кричали на беднягу Орешкина.

2. С автаркией тоже все идет не так. Да, экспорт товаров в 2018-м достиг $444 млрд и вырос на 25,6% (в основном из-за временного удорожания нефти). Но импорт, пусть и несильно (на 4,6%), тоже увеличивался, составив $249,1 млрд. Это примерно одна шестая российского ВВП в текущих ценах. То есть ввоз иностранных товаров в страну с каждым годом растет. Совсем не по-мобилизационному.

Не может перекрыть потоки заграничной еды даже сельское хозяйство — при всех госвложениях, сказочных привилегиях и эмбарго-вакханалиях. В 2018-м, после великолепного урожая предыдущего года, вывоз продовольствия из России достиг $25 млрд, а ввоз, увеличившись на пару процентов, все равно был больше — $30 млрд.

Пятилетняя битва за импортозамещение, идущая на всех экономических фронтах, обошлась дорого, принесла довольно скромные успехи, снизила качество товаров и технологий, используемых в России, и была целиком оплачена из кармана рядовых граждан, явно не расположенных еще больше на нее раскошеливаться. Ничего похожего на сталинскую автаркию не получилось.

И на кадровом фронте тоже. Специалистам высшей квалификации проще уехать, нежели вступать в карьерное соревнование с потомками начальствующих лиц. Чем выше престиж образовательного центра, тем больше вероятность, что его питомцы будут искать себя за границей.

Сталин считал свою державу неиссякаемым резервуаром рабочих рук. А сегодня бросается в глаза нехватка людей даже и на местах, не требующих квалификации. Приток гастарбайтеров как минимум не растет. Это видно на глаз. Росстат уверяет, что он даже уменьшается, но в этом пункте его сведения недостоверны. Зато вполне достоверны отчеты о быстро растущей естественной убыли. В январе прошлого года смертность в России превысила рождаемость на 30 тысяч, а в нынешнем январе — уже на 44 тысячи. Не о мобилизации бы начальству думать.

3. Что же до политики изоляции, то, при всем разнообразии попыток перекрыть выезд за границу различным группам наших граждан, в 2018-м россияне совершили 42 млн зарубежных туристских поездок (рост за год на 5,9%), в том числе 35 млн — в страны так называемого дальнего зарубежья (рост на 7%). Трудовая миграция внутри страны растет, а о прикреплении выпускников вузов к рабочим местам разглагольствуют только пустозвоны, знающие, что их не станут слушать.

Вот такой нынче получается мобилизационный сценарий. Ни большого скачка, ни автаркии, ни даже настоящей изоляции. Не потому, что начальство не пыталось. Оно живет в прошлом веке и будет и дальше настаивать на своем. Но изменились страна и мир. И другой мобилизационной модели у нас для них нет.

Сергей Шелин