Posted 7 сентября 2018, 16:00
Published 7 сентября 2018, 16:00
Modified 30 марта, 18:48
Updated 30 марта, 18:48
Новейший британский демарш по делу Скрипалей, максимально конкретный и подкрепленный изображениями и именами подозреваемых, казалось бы, предельно упростил ситуацию для наших официальных кругов.
Впервые за полгода вздохнув с облегчением, они могли бы, наконец, выбрать один из двух реалистичных способов выхода из кризиса.
Если обвинения британского премьера и британских спецслужб — клевета, то теперь она запросто опровергается ввиду своей конкретности. Оболгали двух безобидных туристов? Так нет ничего проще, чем показать их всему миру и подробно рассказать об их безобидной жизни, навсегда опозорив лондонских врагов. И не надо для этого просить у недругов «отпечатки пальцев». При оформлении загранпаспортов наши граждане сообщают о себе вполне достаточно сведений.
Если же туризм тут ни при чем, то неудача есть неудача, и когда она становится необратимой, ее следует признать уже из чисто прагматических соображений. Просто чтобы уйти от еще худших бед. Ведь одно только ожидание нового пакета санкций уже раскачало нашу экономику и финансы. А теперь этот пакет обещает стать еще хуже. Причем пострадает не только простонародье. Олигархи и бюрократия тоже огребут неприятности, и большие. Самое время постараться это предотвратить. Для улаживания таких проблем есть много способов — открытых и подковерных.
Но вместо того, чтобы хладнокровно взвесить все «за» и «против» и с улыбкой пойти по одному из этих двух путей, наш режим очередной раз уходит в глухую несознанку, будто на кону какие-то пустячки. Вся МИДовская рать острит и балагурит. Агитмашина пляшет и веселится. Подтянуты все резервы, вплоть до «британского политолога Александра Некрасова».
Хотя на внутреннем политическом рынке отдача от этого вымученного веселья сегодня невелика, а на внешнем оно было воспринято как признание вины. Заявление, подписанное плохо ладящими друг с другом Трампом, Макроном, Меркель, Трюдо и Мэй, изобилует необычно прямыми обвинениями и угрозами («Мы полностью доверяем британской оценке, согласно которой оба подозреваемых были сотрудниками российской военной разведки, известной как ГРУ, и что эта операция была, с высокой долей вероятности, одобрена на самом высоком правительственном уровне… Мы уже приняли совместные меры, чтобы решительно помешать деятельности ГРУ посредством коллективной высылки агентов разведки под прикрытием»).
Путин пока не ответил коллегам, а отпор, даваемый им госпожой Захаровой, не имеет значения ввиду несопоставимости весовых категорий. Обсуждение в Совбезе ООН выявило большинство согласных или почти согласных с британцами и меньшинство (во главе с Китаем), которое уклоняется от выбора позиции, но строго осуждает применение боевых отравляющих веществ и наставляет стороны, чтобы во всем разобрались.
Легко угадать, что в Пекине должны быть довольны изоляцией России, поскольку она увеличивает ее зависимость от Китая. Но Москве-то зачем играть в заведомо проигрышную игру?
Причина в том, что ничего другого наше начальство просто не умеет — категорически и ни в чем. Ни во внешней политике, ни во внутренней.
Среди главных событий недели программное выступление главы государства даже не заняло первого места. Лидерство по-прежнему удерживает сама по себе пенсионная реформа, о которой с неприязнью упомянули 26% опрошенных. А дальше, с большим отрывом: телеобращение Путина (12%), смерть Кобзона (10%) и гибель Захарченко (9%).
После речи путинские индикаторы по сравнению с предыдущей неделей либо немного поднялись (например, количество положительно оценивающих его «работу на своем посту» выросло с 63% до 66%), либо в пределах погрешности остались прежними (скажем, президентский рейтинг составил сейчас 46%, а до речи был 47%).
И, что очень важно, практически не улучшились показатели доверия, которые, казалось, должны были особенно хорошо отреагировать на слова вождя: «Дорогие друзья! Я предельно объективно, подробно и абсолютно искренне доложил вам…»
Но если число частично доверяющих Путину слегка увеличилось, то доля «полностью доверяющих» (25%) не изменилась. А доля тех, кто утверждает, что за последнее время стал «меньше доверять» Путину, даже выросла с 36% до 38% (число ставших ему «больше доверять» осталось таким же, как и до речи — 16%).
Понятно, что скромные послабления, которые были обещаны, особого восторга вызвать не могли. Но почему доверительное общение с народом не отозвалось хотя бы ростом доверия?
А вот почему. «В 2005 году… я прямо сказал, что до окончания срока моих президентских полномочий подобных изменений не будет. В 2008 году, когда я оставил пост президента России, базовые положения пенсионной системы полностью сохранялись. И сейчас считаю, что на тот момент времени такая позиция с экономической точки зрения была обоснованной, а с социальной — абсолютно оправданной и справедливой… Многие эксперты считают, что мы слишком затянули с решением вопросов, которые обсуждаются сегодня. Я так не думаю. Просто мы не были к этому раньше готовы…»
Вряд ли люди оценили разъяснение, что они когда-то просто не уловили сокровенного юридического смысла в давнем обещании вождя не повышать возраст выхода на пенсию, пока он президент. И, видимо, еще меньше им понравился тезис, к тому же повторенный несколько раз, что он всегда был прав — и раньше, когда не допускал повышения возраста, и сейчас, когда на этом повышении настаивает.
Признание ошибок, если оно воспринимается как искреннее, — очень сильный политический ход. Иногда им с успехом пользовался Ельцин. Пенсионная тема просто требовала чего-то подобного. Но тут ведь другой случай. В координатах путинской системы признаний вины и извинений вообще не существует.
По мере того как идет время и накапливается масса внешних и внутренних, деликатно выражаясь, промахов, неспособность извиниться и отыграть назад превращается в растущую системную слабость. Количество тупиков, в которые зашел наш режим, растет, а возможность выйти хотя бы из некоторых он заранее себе заблокировал. Хотя платить за эту неспособность приходится все чаще и все больше.
А вы говорите: Скрипали, Скрипали. Это просто частный случай. Только очень дорогостоящий.
Сергей Шелин