Тушим не там, где горит

Чадолюбивая часть российского общества обеспокоена последней инициативой Министерства просвещения (так оно теперь называется после разделения Минобрнауки РФ надвое) в области усыновления и опеки. У многих есть опасения, что усыновлять станет труднее, и часть сирот останется в детдомах.

Речь идет о законопроекте, который подготовил Минпрос для представления в Госдуму. Внимание привлекли два положения этого документа: во-первых, правило, что число детей в приемной семье не должно превышать трех — и это вместе родные и усыновленные. (Правда, тут делаются исключения для случаев усыновления нескольких братьев и сестер либо нескольких детей, ранее воспитывавшихся вместе).

И во-вторых, ужесточаются требования к приемным родителям. Они должны будут представить положительное заключение от органов опеки и обязательно пройти психологического обследование. Обследовать станут и всех членов семьи, которые будут жить с приемными родителями и детьми.

Все это, наряду с некоторыми высказываниями министра просвещения Ольги Васильевой (в частности, ТАСС цитирует слова министра «Мы ужесточим подбор родителей, и ужесточим очень здорово»), часть родительского сообщества уже расценила как дальнейшие шаги государства по пути бюрократизации и закручивания гаек.

В интернете полно возмущенных оценок инициативы Минпроса, включая иронические восклицания типа «Больше трех детей в руки не давать!» Часть публики задает вопросы — мол, что, госпоже Васильевой делать стало нечего после того, как у нее отобрали науку и вузы? Или это маневры аппаратные какие-то?

Между тем, начало разговора по существу несколько охлаждает страсти. Опрошенные «Росбалтом» политологи не находят «политики как таковой» в этой инициативе — в отличие от печальной истории с запретом усыновления российских детей на Запад, случившейся в 2012 году. Вот тогда это была чистая политика — причем, грязная.

Сегодняшняя ситуация совершенно иная. Прежде всего, в деликатной сфере усыновления и опеки действительно назрели правовые и административные изменения. Потому что в последние годы там произошли серьезные перемены.

Как рассказала корреспонденту «Росбалта» профессор МПГУ, член экспертного совета Минпроса по детям-сиротам Галина Семья, в том же 2012 году, вслед за запретом на западное усыновление, прогрессивная часть общества, осознающая, что это катастрофа для многих судеб, добилась существенных облегчений для российских граждан, желающих усыновить детей. «Это был «наш ответ Чемберлену», — заметила собеседница агентства.

И это принесло плоды, причем, можно сказать, революционные \ (о чем далеко не все знают). Если в начале нынешнего века число детдомовцев в России приближалось к 200 тысячам, а на момент 2012 года достигало 125 тысяч, то теперь по детдомам осталось около 43 тысяч детей.

Но что это значит? Усыновили здоровых и наименее «проблемных» детей. Остались — во-первых, больные. А также некоторые братья-сестры, которых закон запрещает разлучать — а усыновлять сразу нескольких мало кто решается. И еще подростки, в том числе «трудные и девиантные».

Но невозможно спорить, что ситуация существенно изменилась. Сократилось количество сирот — но возросли те их «качества», которые делают усыновление куда более трудным.

Ольга Васильева, чьи слова цитируют СМИ, напомнила о случаях убийств и насилия над детьми в приемных семьях. Но дело не только в громких уголовных преступлениях.

Печальных историй «возврата» усыновленных детей в стране случается порядка 5-6 тысяч в год. Вот еще одно обстоятельство, вряд ли широко известное, о котором сообщила Галина Семья: в прошлые годы типичный возврат — это возврат подростковый. Случалось, что ребенок проживал в новой семье несколько лет, и у него начинались подростковые бунты, с которыми приемные родители оказывались не в силах справиться.

Так вот, теперь наиболее типичны стали возвраты первого года. И не в том дело, что приемные родители какие-то «взбалмошные и непостоянные», они просто плохо представляли себе трудности воспитания проблемного ребенка.

Кроме того, среди приемных родителей встречаются и небескорыстные. На приемных детей увеличены пособия. Да, эти суммы (в разных регионах разные) воображения не поражают: например, в Московской области приемным родителям ребенка-инвалида полагается по 25 тысяч рублей в месяц каждому родителю, и еще по 20 тысяч на самого ребенка. Но некоторые из таких родителей умудряются, собрав по нескольку детей и пособий, на это жить — и не только продукты покупать. А потом им не хватает — и они изъявляют желание взять еще детей.

«Пакет психодиагностического обследования кандидатов мы отрабатывали лет 6-7, — рассказала Галина Семья. — Это позволяет выяснить, какие проблемы имеются у будущих родителей, включая склонность к наркотикам или жестокому обращению — и выяснить ресурсы самой семьи. К усыновлению надо готовить всех родственников, в том числе бабушек и дедушек. Мы вообще-то говорим, что вначале надо давать в семью одного ребенка, и если его через год не вернули, можно взять еще одного, а там и еще. Все эти меры выстраданы экспертным сообществом».

«Вначале был порыв: сократить число детей-сирот, дать возможности семьям, — заметила корреспонденту «Росбалта» руководитель филиала «Юго-Западный» Московской службы психологической помощи населению Светлана Успенская. — Сейчас накопленный опыт дает основания как-то этот процесс регулировать».

В Москве, как сообщила Успенская, с 2008 года действует и обязательная школа приемных родителей, и психологическая диагностика кандидатов. В случаях, когда усыновители не справляются с ребенком, подключаются все возможные организации, и ищут пути, как помочь, чтобы ребенок все-таки остался в семье.

Что все-таки настораживает в этих нововведениях? Как заметила корреспонденту «Росбалта» директор благотворительного фонда «Измени одну жизнь», который помог устроить в семьи уже более 14 тысяч детей, Яна Леонова, в законопроекте «есть некоторые здравые зерна» — но «не всегда мы тушим там, где горит».

«Мы как фонд осуществляем психологическое консультирование дистанционно. К нам обращаются родители со всей страны, — рассказала Леонова. — И я совершенно ответственно могу сказать, что у нас страшная нехватка психологов в области сиротства, способных компетентно говорить, что происходит с ребенком, почему он такой, почему он так себя ведет, и как с ним быть. И у меня очень большие опасения, что этот фактор обследования нам ничего не даст. Четко диагностировать человека с неадекватной мотивацией очень трудно».

При такой нехватке специалистов нужного профиля, озаботиться следовало бы их подготовкой прежде всего, а потом уже устрожением условий для усыновителей, полагают многие родители и педагоги.

Яна Леонова обратила внимание на необходимость реформы всей системы органов опеки в стране. «Органы опеки и попечительства сочетают в себе две противоположные функции: карательную и разрешительную, — отметила благотворительница. — Они могут забирать детей, и могут их передавать. Это не очень нормально, от этого страдают сами их сотрудники».

«Орган опеки впервые видит родителя, его пакет документов, и вынужден принимать решения на основании этого пакета. Он не знает ни ребенка, ни родителя. Это не очень нормально. У него есть обязанность проверять условия проживания детей в новых семьях. По большей части имеющиеся специалисты неспособны оценивать эту ситуацию», — считает Яна Леонова.

Что касается числа усыновляемых детей в одну семью, то Леонова считает, что «ресурсы у родителей разные»: «некоторым семьям и одного ребенка много, а некоторым и восемь — нормально». И если мы подозреваем, что восемь детей — это «мини-детский дом», то вероятно, это все-таки лучше, чем просто детские дома по сотне детей?

Яна Леонова рассказала о своих знакомых супругах, которые хотели усыновить брата и сестру. Но по приезде в детский дом мама обнаружила, что «всего их восемь» братьев-сестер. Женщина «поехала домой порыдать сутки», после чего они с мужем приняли решение и усыновили всех восьмерых. Случай, разумеется, редкий, кто бы спорил, но, как видите, и такие случаи бывают.

Леонид Смирнов