Путин пародирует последнюю советскую утопию

Наша держава живет, как известно, от одной утопии к другой, и некоторые из них потрясали мир. В последний раз проект вселенского замаха был начат шестьдесят лет назад.

Точной стартовой даты у него не было. Но главные решения были приняты в 1958-м, когда составляли семилетний план развития («семилетку») — суперпроект, претендующий преобразить страну и ввести ее в «период развернутого строительства коммунистического общества». В начале 1959-го длинный перечень утопических целей утвердил аврально созванный XXI-й партсъезд.

Так получилось, что в народной памяти остался следующий съезд, XXII-й (1961 год), с его публичным разоблачением Сталина (а если судить по объемам затраченного времени, то, в первую очередь, его приближенных и по совместительству бывших конкурентов Хрущева — Молотова, Маленкова и Кагановича) и торжественным обещанием сдать под ключ коммунизм к 1980 году. Однако к тому времени неудача семилетнего сверхпроекта была уже довольно очевидной и требовала форсированных словесных способов отвлечь от нее внимание, каковые и были найдены.

Вернемся поэтому к самому захватывающему — к комплекту стартовых утопических идей, взятых на вооружение во второй половине 1950-х. Их сравнение с целями нынешней нашей шестилетки (2018—2024) — как прописанными в новейшем «майском указе», так и пропущенными (пенсионная реформа, например) — подтверждает тезис А.С. Пушкина о том, что «бывают странные сближенья».

Именно во второй половине 1950-х советская система, преодолев колебания и внутреннюю борьбу, отказалась от пути, который впоследствии назовут «китайским», и начала новый раунд социалистической революции. Притом с попыткой придать ей человеческое лицо и с искренней верой, что она осчастливит народ, невероятно усилит державу и подаст миру великий пример.

Уже в 1956-м резко увеличили щедрость государственной пенсионной системы, до этого очень скудной. В 1957-м постановили начать массовое жилищное строительство. Прежде благоустроенные дома сооружали только для избранных, а с этих пор хрущевка — упрощенная версия благоустроенного дома — стала народным жилищем, бесплатно даруемым казной и потенциально доступным каждому, кто убедит начальство в своей нужде и отстоит многолетнюю очередь.

В 1957-м глава партии Никита Хрущев победил всех своих партийных врагов, а в 1958-м возглавил правительство. Скорость и размах утопических мероприятий резко выросли.

В порядке ликвидации пережитков прошлого в 1958-м началась широчайшая антирелигиозная кампания. Давили все конфессии, но с особым азартом травили так называемых сектантов. Некоторые из тогдашних агитфильмов, например «Тучи над Борском» (про «сектантов», которые распяли девушку на кресте), надолго остались в памяти сограждан.

В том же 1958-м радикально усилилась борьба с поднявшим голову полулегальным капитализмом. Громили «личные подсобные хозяйства», которые кормили не только крестьян-владельцев, но и — через «колхозные рынки» — большинство жителей малых и средних городов. Душили и так называемую промкооперацию — предприятия полурыночного типа, снабжавшие потребительскими товарами десятки миллионов людей.

Для режима было очевидно, что казенные («социалистические») предприятия в деревнях и городах способны завалить страну едой и товарами, надо только приказать. Обещания за считанные годы утроить производство мяса и обогнать Америку никого не смущали. «Держись, корова из штата Айова!» — писал тогдашний острослов.

Уже набирала ход кукурузная кампания. Именно она стала символом бюрократического разгула, но и на всех прочих участках пробил час фанатиков администрирования, искателей чудо-рецептов и просто карьеристов и агрессивных невежд.

В массовом журнале восхваляли каких-то совхозных энтузиастов, которые организовали беззатратное производство мяса: выпас свиней многотысячными отарами без пастуха летом и содержание их в огромных неотапливаемых бараках зимой. Прилагалась фотография: группа несчастных исхудалых свиней, заросших от холода длинной щетиной.

В ногу с расцветом шарлатанства шла примитивизация среднего образования, подвергнутого в том же 1958-м своего рода демократической (в понимании начальства) реформе: ему придали «политехнический» характер ради «преодоления отрыва школы от жизни».

Все эти новшества, как притоки огромной реки, влились в семилетку, целью которой был огромный скачок во всех сферах — от народного благосостояния до новейших систем вооружения, а инструментами достижения — начальственные импровизации, народный энтузиазм и подавление всего, похожего на частную инициативу и рыночные отношения.

Разумеется, утопия провалилась, причем быстро, уже к началу 1960-х. И постхрущевское поколение вождей преподносило ее как пример не подлежащей повторению авантюры.

Надо, однако, добавить, что провалилось не все. И уровень жизни, и системы вооружений за годы семилетки сделали большой шаг вперед, пусть и отстав от планов. В середине 1960-х страна выглядела гораздо менее архаичной, чем в середине 1950-х.

Роковая тупиковость хрущевской соцреволюции не так уж бросалась в глаза. Разгром всех источников саморазвития и, что еще хуже, уродливая трансформация мышления людей, разочарованных в своих недавних надеждах на госмашину, но только в ней видевших теперь единственный источник благ, — все это делало так называемый брежневский застой неизбежным, во главе ли с Брежневым или с кем угодно другим.

Сравним ту семилетку с нынешней нашей шестилеткой, которая тоже преподносится как проект хоть уже и не вселенский, но все же обновляющий страну.

Вот только семилетка была не просто бумажной утопией, пусть и с гигантским замахом. На первых порах и вожди, и народ принимали ее всерьез. В нее верили.

Верит ли сам Путин в уверенный подъем экономики России, который прописан в майском указе — 2018? Расчеты предстоящих поступлений в Пенсионный фонд, которые были главным аргументом в его телеобращении к народу, подразумевают, что особого хозяйственного роста в эти шесть лет не ожидается. Иначе собираемые страховые взносы возрастали бы вместе с экономикой и зарплатами, и пенсионные расклады были бы совсем не удручающими.

Большого экономического скачка начальство сейчас не ждет. Мысли о подъеме уровня жизни масс от себя отгоняет. На народный энтузиазм не рассчитывает. Но в чем оно совпадает с утопистами шестидесятилетней давности, так это в вере в силу казенного руководства всем и вся и в инстинктивном неприятии самостоятельности и инициативы в любых формах.

Шестьдесят лет назад вера в госинвестиции, пусть авантюрные и некомпетентные, шла рука об руку с близкой к уверенности надеждой на скорую и умопомрачительную от них отдачу. Сейчас расчета на сверхотдачу нет, но любовь нынешнего руководящего круга к госинвестициям, тоже сплошь и рядом некомпетентным, да еще и далеким от общественной пользы, пожалуй, сильнее, чем тогдашнего.

Ведь Хрущев, если и изымал у рядовых людей деньги на эти инвестиции, так только у нелюбимых им «частников», а прочих не трогал. И он верил, что, благодаря его начинаниям, народ в самом скором времени заживет гораздо лучше. По крайней мере, он к этому стремился.

Наш режим — нет. Его утопия не просто бледнее и скучнее прежней. Она не для всех. Она — только для него самого.

Сергей Шелин