Сочиняли Конституцию, а вышла вертикаль

Ровно четверть века назад, 5 июня 1993 года, Борис Ельцин собрал в Москве Конституционное совещание (КС). Пять недель спустя он одобрил проект, составленный его рабочими группами. А еще пять месяцев спустя, после небольшой добавочной правки, этот документ был утвержден всенародным голосованием и стал той Конституцией РФ, которая официально действует сегодня. Правда, в промежутке в Москве произошла небольшая гражданская война, в которой тогдашний депутатский корпус («хасбулатовский парламент») был разгромлен Кремлем.

Среди наших думающих людей широко распространены и даже, пожалуй, господствуют три тезиса.

Во-первых, что депутаты 1993 года, руководимые Хасбулатовым и Руцким, даже и не будучи носителями идей прогресса, были все же борцами за демократию. А сторонники Ельцина, пусть, возможно, и более передовые, принесли авторитаризм.

Во-вторых, что именно действующая Конституция, сочиненная ельцинистами и пошедшими к ним на службу либералами, дала первому и последующим российским президентам необъятную власть.

И в-третьих, что сегодняшний наш режим эту Конституцию систематически нарушает, поскольку не приемлет прописанные в ней многочисленные права, свободы и демократические принципы.

Все три этих тезиса неверны. Они принимают декорацию за суть.

Советский Союз был государством с последовательно выстроенной и довольно четко работавшей властной вертикалью. Когда эта система пала, избранный народом российский президент со своим окружением, а равно и правители регионов, и народные депутаты всех уровней, инстинктивно стремились ее так или иначе восстановить (не говорю «все поголовно», но большинство из них). Они искренне не понимали, что права начальства могут быть ограничены и уж, тем более, разделены. «Разделение властей» в их лексиконе, разумеется, присутствовало, но в душе воспринималось как временное неудобство. Оставалось только разобраться, кто вернет стране вертикаль.

Борьба заняла примерно два года. И одним из главных фронтов был в ней фронт конституционный. Кремль и Белый дом боролись за право дать стране основной закон, который не то чтобы прямо увековечивал господство одного из этих учреждений, но был бы с ним достаточно совместим.

Конституционные идеи, которыми в 1991—1993 годах перебрасывались две конкурирующие власти, депутатская и исполнительная, не так уж отличались друг от друга. Но подлинный спор велся вообще о другом. То, что основной закон должен быть современным, демократичным, с разделением властных ветвей, с независимыми судами, с правами и со свободами, и прочая, и прочая, было очевидно и тем, и другим. В той революционной атмосфере, что была тогда, вслух провозгласить что-то иное было просто невозможно.

Но и те, и другие понимали, что любую конституционную статью, если руль у тебя в руках, легко перетолковать и повернуть в свою пользу. Главным было найти способ увековечить властную вертикаль с собою во главе и перестать зависеть от подданных. Народные избранники всех ветвей категорически не хотели обращаться к народу с просьбой на конкурентных выборах подтвердить их мандаты.

Двадцать пять лет назад это столкновение демократических слов и «вертикальных» мыслей как раз и достигло своей кульминации.

Кремль только что (25 апреля 1993 года) выиграл навязанный ему врагами-депутатами референдум «да-да-нет-да». Точнее, не совсем выиграл. Большинство избирателей одобрили политику президента и правительства, но их ответы на вопросы, надо ли заново избрать нардепов и президента, допускали разное толкование. Ясно было только, что заменить своих депутатов народ хочет сильнее. Но и идея новых президентских выборов собрала половину голосов.

Демократическим выходом из этого тупика было бы решение махнуть рукой на формальности и объявить досрочные выборы и депутатов, и президента. Хасбулатовский парламент не только не хотел, но и не мог этого организовать даже технически. Но Кремль-то мог, и даже с неплохими шансами заново утвердить Ельцина на посту.

Роспуск парламента с объявлением перевыборов обеих враждующих властей прошел бы в те дни бескровно. Кто рискнул бы возражать? Помимо прочего, это означало бы реальное осуществление принципа разделения властей. Но ни выборов, ни разделения властей не хотели ни та сторона, ни другая. Народные избранники срослись со своими ролями и категорически не желали испытать на себе силу демократии. Не пожелал этого и Ельцин, именно тогда сделав исторический выбор, который на десятки лет вперед определил характер нашего режима.

Вместо выборов он собрал в начале июня 1993 года Конституционное совещание, на котором его враги во главе с Хасбулатовым почувствовали себя в меньшинстве и не стали засиживаться. Главной бедой стал вовсе не автократизм сочиненного там конституционного проекта. Автократизм как раз и не был в нем всеобъемлющим и неодолимым.

Достаточно перечитать действующую Конституцию, в основном воспроизводящую этот проект. Да, контроль президента над правительством прописан очень жестко. Но уверенное в себе парламентское большинство, готовое обратиться к народу и поэтому не боящееся роспуска Госдумы, вполне в состоянии навязать главе государства тот кабинет, который считает нужным.

Президентская администрация мельком упомянута, но нет даже намека, что эта структура уполномочена курировать все и вся в центре и на местах.

Сказано, что любой судья независим и служит только закону, и следовательно, в своей работе не подчинен ни следствию, ни вышестоящему суду.

Содержащееся там указание на вертикаль — «единая система исполнительной власти» — касается не любых, а именно исполнительных органов на местах, и только в сферах совместного ведения РФ и ее субъектов. А о местном самоуправлении отдельно говорится, что оно частью системы органов госвласти не является.

Главная беда была вовсе не авторитарных перегибах этого документа. Живую политическую конкуренцию, реальную свободу и действующее разделение властей не могут заменить никакие документы, как бы умно они ни были написаны.

Попытка подменить демократическую борьбу созывом КС, изготовлением складного проекта и последующими попытками утвердить его путем верхушечных интриг с неизбежностью привела к осенней мини-войне 1993 года, которая и разрешила спор о том, кто главный. Не из идейной борьбы и не из народного выбора родилась тогда властная вертикаль, которая в несколько этапов выросла в ту, что есть у нас сегодня.

Конституция, узаконенная в качестве побочного продукта силовой победы одних над другими, с самого начала могла существовать только в качестве фасадного украшения вертикали. Это не значит, что ее не соблюдают. Но полноценный основной закон имеет не только букву, но еще и дух. А относительно нашего о каких-то покушениях на его дух никогда всерьез говорить не приходилось. Вот о букве — пожалуйста.

Записано, допустим, что граждане «имеют право собираться мирно, без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование». Скажете, у нас нет «собраний, митингов, шествий и пикетирования»? Ну конечно, есть, и даже много. Может быть, совсем не там, где хотят митингующие? Но нигде не сказано, что они сами выбирают место. Пикетчиков арестовывают? Так ведь не за факт пикетирования, а за какие-то нарушения. И не по произволу начальства, а вердиктом независимого суда. Как формальный документ, Основной закон и сегодня чаще соблюдается, чем нет.

Дать людям что-то большее он не способен по самим обстоятельствам своего рождения. Так что юбилей созыва КС — подходящий повод вспомнить и об этих обстоятельствах, и о тех днях, когда страна встала на ту дорогу, по которой идет до сих пор.

Сергей Шелин