Русский народ за свой выбор драться не станет

Ранним утром 19 января 1918-го (по новому стилю) депутаты Учредительного собрания (УС) безропотно прервали свое первое заседание и разошлись по требованию начальника караула, двадцатидвухлетнего матроса-анархиста Анатолия Железнякова. Это заседание оказалось последним. В тот же день Ленин подписал бумагу о роспуске первого в российской истории органа власти, избранного всем народом (включая и женщин, что было тогда радикальной политической новацией).

Созыв УС был официальной и даже сакральной целью февральских революционеров. Исходили из того, что оно, во-первых, найдет решения всех накопившихся у державы проблем, а во-вторых, проведет эти решения в жизнь. Ведь сам народ вручит ему мандат на власть. А с народным мандатом не поспоришь.

Выборы в УС, подготовленные еще при Керенском, состоялись вскоре после большевистского переворота и прошли довольно свободно при участии примерно половины избирателей.

Обычно считается, что именно в день разгона УС Россия, встававшая уже на путь мирного демократического развития, была окончательно сброшена с него большевиками.

Та Россия, в которой это происходило, мало похожа на сегодняшнюю. Но мифология Учредительного собрания жива и стоит того, чтобы в ней разобраться.

Вот что говорит историк Борис Колоницкий, лучший современный знаток событий столетней давности: «Распространенное мнение о том, что разгон Учредительного собрания существенно изменил текущую политическую ситуацию в 1918 году, на мой взгляд, ошибочно. Нет оснований полагать, что это… сорвало установление демократии в России… Довольно сложно предположить, что при таком градусе разногласий между делегатами они могли бы найти общий язык… Опасности угрожали Учредительному собранию не только со стороны большевиков, левых эсеров и анархистов. Шансов на то, что к согласию с Учредительным собранием могли бы прийти элитные группы, на нем не представленные — предприниматели, чиновничество, генералитет — тоже было крайне мало…»

Учредительное собрание родилось под несчастливой звездой. Российская демократия имела к тому времени двенадцатилетний опыт. И это был опыт сплошных неудач. Первые две Государственные думы, избранные в 1906 и 1907 годах хоть и не путем прямого и равного голосования, но по довольно демократичному избирательному закону, всерьез пытались взять власть — и были одна за другой разогнаны монархическим режимом. После чего премьер Столыпин переделал избирательную систему, почти целиком отстранил массы от выборов и превратил парламент в декорацию. Поэтому весной 1917-го, когда был свергнута монархия, Госдума не пользовалась никаким авторитетом и даже не пыталась взять руль в свои руки.

Новое правительство само называло себя Временным, то есть не слишком легитимным. Это правительство, состав которого несколько раз менялся, было альянсом социалистов разного толка и нескольких леволибералов-кадетов. Навязчивой идеей Александра Керенского была борьба за единство всех передовых сил — рецепт, который в России всегда ведет к поражению.

Страна в постфевральские месяцы стремительно левела — если считать левизной стихийную ликвидацию крестьянами помещичьего землевладения, травлю частных собственников в городах и растущее нежелание армии воевать. Ясно, что это приводило в ужас прежние имущие классы и их вооруженный отряд — кадровое офицерство. Поэтому ничего удивительного, что в августе 1917-го оно подняло бунт (так называемый корниловский мятеж).

Говорят, что Керенский допустил роковую ошибку, не сумев договориться с генералом Корниловым и подавив в союзе с левыми, включая большевиков, его выступление. Но за этой ошибкой стояла объективная реальность. Для того, чтобы левые, представителем которых был Керенский, смогли заключить осмысленный союз с генералитетом и офицерством, нужно было иметь достаточное количество системных социалистов. А таковых было слишком мало. Царизм почти не пускал социалистов в легальную политику и держал их в подполье, где они сформировали свой уникальный подход к действительности, из которого потом родился советский образ жизни. Силовая машина старого режима была им глубоко чужда. Какие уж тут альянсы? Тем более что в народе престиж этой машины тоже был очень невысок.

После поражения Корнилова установление лево-социалистического режима в России стало неизбежным. Оставалось выяснить, кто его учредит — большевики или эсеры. Эсеры, за которых голосовало крестьянство, были партией большинства и поэтому надеялись встать у руля с помощью Учредительного собрания. Несмотря на их антипомещичий и антикапиталистический дух, эсеровский режим был бы более мягок и менее тоталитарен, чем большевистский.

Но большевики были сильны в столицах и в армии, обладали вождями, которые выглядели людьми дела, а не слова, и осенью 1917-го воспринимались массами как сила, способная дать народу все, что он требует, и при этом готовая драться за свое господство зубами и ногтями. Первое из этих впечатлений потом оказалось ошибочным, а второе — совершенно правильным. Решительность и политическая деловитость большевиков, совершенно не озабоченных единством передовых сил, перетянули на их сторону сотни тысяч революционных активистов, в том числе и левое крыло эсеров.

На выборах в УС большевики и их левоэсеровские соратники получили 30% мандатов, а остальные эсеры и их союзники — больше 50%. Но ничего, кроме формального большинства в УС, эсеровская коалиция противопоставить своим противникам не могла. В чем состояли идейные различия между теми и другими, рядовой человек, не различавший оттенков левизны, понять на тот момент не мог.

Лозунг «однородного социалистического правительства», т. е. коалиции всех социалистов, которую муссировали небольшевистские левые, выдавал их растерянность и желание переложить ответственность на других, а внешним наблюдателям обещал продолжение бессмысленной говорильни и нескончаемых споров на фоне катастрофического общественного распада.

Именно поэтому Учредительное собрание было разогнано с такой легкостью. Эсеровские победители выборов не создали никакой силовой организации для защиты этого учреждения, хотя несколько недель рассуждали между собой о том, что неплохо бы ее организовать. Собравшись вечером 18 января в Таврическом дворце на единственное свое заседание, они не провозгласили ни одного лозунга, которого до этого не выдвинули бы большевики.

Со стороны дело выглядело так, что две очень похожих революционных коалиции не могут поладить друг с другом. Всеобщего желания поддержать УС в Петрограде не было. Рассказы о стотысячных демонстрациях — вымысел. Несколько тысяч человек действительно вышли и были довольно легко разогнаны теми небольшими, но организованными силами, которыми на тот момент уже располагали большевики.

В июне 1918-го в Поволжье группа эсеров — депутатов УС создала Комуч (Комитет членов УС) и попыталась править окружающими областями. Но эсеровский организационный потенциал вновь оказался слабым, а главное — почти повсеместно провалились попытки мобилизовать крестьян в свою армию. Не оспаривая легитимность собственных избранников, земледельцы отказывались воевать за них против большевиков, которые обещали им примерно то же (обман вскрылся позднее). А машину принуждения, в том числе и к мобилизации, Комуч, в отличие от большевистского режима, построить не сумел.

И в ноябре 1918-го пал легкой жертвой белых. Адмирал Колчак разогнал их и в дальнейшем никогда об этом не жалел. Старые привилегированные классы были затем разбиты новосозданными вооруженными силами Ленина и Троцкого. Но тех левых, кто не захотел или не сумел вооружиться, они перед этим придушили запросто и затем вспоминали о своей победе с этаким мазохистским удовольствием.

Извлечь из этого моральные уроки каждый может на свой вкус. Ясно только, что демократическая избирательная процедура сама по себе вовсе не создает демократический режим, и что формальную легитимность от реальной власти может отделять пропасть. Ну, и можно еще найти нечто поучительное в том, что председатель Учредительного собрания глава эсеров Виктор Чернов, который без борьбы сошел со сцены в 1918-м, спокойно обитал в изгнании до 1952 года, надолго пережив всех своих главных противников.

Сергей Шелин