Дядя Путин, мы с тобой

Массу откликов и комментариев вызвала песня «Дядя Вова, мы с тобой», исполняемая детишками на фоне Мамаева кургана. Такие лапушки. Хрупкие, беззащитные. А хотят Аляску отвоевать. Видел бы это Станиславский — неделю бы бился в истерике, крича «Не верю!!!» И я не верю. Но многие сейчас верят в агрессивность этих детишек, да и народа в целом, поскольку, надо признать, за последнее время мы не только песенки пели, а еще и делали кое-что для возрождения во всем мире представлений о России как об агрессивной державе. Впору задать вопрос из другой — старой и очень хорошей — песни на стихи Евтушенко: «хотят ли русские войны?»

В свое время Игорь Стрелков сетовал, что ему не хватало добровольцев в Донбассе. А недавно поведал, что среди тех, кто все же записывался в его отряд, подавляющее большинство составляли местные. То есть огромная Россия, на словах, казалось бы, готовая поддерживать борьбу с «бандеро-фашистами», на деле практически ничего не предпринимала. Ни кровью не жертвовала, ни даже деньгами. Нет у нас никаких народных инициатив о сборе личных средств на укрепление армии или поддержку жителей Крыма, не говоря уж о финансировании сепаратизма в Новороссии.

А ведь надо признать, что в российской истории неоднократно военные действия стимулировались самим народом, готовым поддерживать государство деньгами и кровью (ополчение Минина и Пожарского, война с Наполеоном, освобождение славян на Балканах и, конечно, Великая отечественная). Ничего подобного сегодня не происходит. Что бы ни говорили простые люди социологам и журналистам о величии России и коварстве НАТО, на деле народ с радостью ходит на американские фильмы, скупает импортные автомобили, следует моде, рождающейся у иностранных кутюрье. По образу жизни россиянин превратился в человека западного мира, тогда как по риторике остается представителем старой империи.

Как можно все это объяснить? Когда смотришь на российское общество вблизи, а не через телеэкран, начинаешь обращать внимание на неочевидные вещи.

Во-первых, массовые опросы дают информацию только о проблемах, реально волнующих население. Из них можно узнать, скажем, ощущают ли на себе респонденты экономические трудности, или за кого они пойдут голосовать на выборах. Но если человека спрашивают о том, что не относится к его повседневной жизни, он часто в ответ просто транслирует сведения, полученные из телепропаганды — про Крым, про НАТО, про угрозы. Подобные мнения быстро меняются при «отключении» пропаганды или, тем более, при «включении» пропаганды противоположного направления. Мы это наблюдали во второй половине 1980-х, когда после десятилетий антикапиталистической риторики Горбачев стал пропагандировать демократизм и новое мышление. Общество этот курс с радостью поддержало. В вопросах, не касающихся повседневности, Перестройка быстро смогла навязать совершенно иной подход, нежели тот, что доминировал в советской идеологии. И это при том, что в экономике перестроечная пропаганда не сработала и из-за развала хозяйства народ быстро Горбачева разлюбил.

Во-вторых, внимательные зарубежные наблюдатели замечали еще в советское время, что наши обыватели в ни к чему не обязывающих разговорах (например, застольных) склонны к литаниям и ламентациям. Они просто жалуются на жизнь, но ничего не предпринимают для ее улучшения. Сегодняшние литании и ламентации российской интеллигенции часто включают реакцию на «обиды», нанесенные Западом — реальные и вымышленные. Многие люди, недовольные Западом, сами предпочли бы жить в Европе, но не могут из-за низкой квалификации, незнания языков и солидного возраста. Неустроенность повседневной жизни россиян волнует больше, чем размещение американских ракет у границ России, но обвинять себя в собственных проблемах всегда труднее, чем других. И вот жалобы начинают выливаться на страны Запада, причем жалуются люди совсем не на то, что является для них по-настоящему серьезной проблемой.

В-третьих, многие из тех, кто не нашел места в жизни и не ощутил выигрыша от реформ 1980-1990-х годов, нуждаются в идентификации с кем-то сильным и уверенным в себе. Принадлежность к группе, возглавляемой авторитарным лидером, создает иллюзию успеха и позволяет меньше ощущать собственные неудачи. Подобным лидером в России, бесспорно, стал «дядя Вова». Поэтому миллионы людей испытывают сильную психологическую потребность быть вместе с ним, любить его, ощущать своим вождем. А из этого неизбежно вытекает и потребность поддерживать его политику на словах. Этими словами люди как бы заговаривают самих себя. Убеждают себя в том, что коллективный «успех» в крымской истории компенсирует низкую зарплату, плохие жизненные условия и неуверенность в будущем. Если бы Путин дружил с Западом и вместе с ним боролся против международного терроризма, миллионы россиян, желающих идентифицироваться с лидером, были бы настроены скорее против арабских стран, чем против США, Украины или Польши.

В-четвертых, нынешние проблемы, создаваемые российской экономике кремлевской внешней политикой, плохо осознаются широкими слоями населения. Казалось бы, нетрудно понять, что обострение отношений с Западом влияет на инвестиционную привлекательность, на динамику капитала, на создание рабочих мест и, в конечном счете, на уровень реальных доходов. Но многие не видят здесь никакой связи. Более того, они даже не понимают, что связь между репутацией России, инвестициями и уровнем жизни может существовать. Широко распространено представление о том, что Путин и Лавров — хорошие, а чиновники и олигархи — плохие. Люди полагают, что президент и министр — молодцы, поскольку показывают всему миру, насколько мы сильные. Тогда как лица, ответственные за экономику, бездельничают. Они должны энергичнее наводить порядок, строить заводы, контролировать цены, отнимать деньги у вороватых олигархов и передавать государству. При этом представление о том, что госсобственность — это имущество, контролируемое вороватыми чиновниками, тоже не укладывается в головах многих граждан.

В общем, сегодняшний обыватель — это не грозный оккупант, готовый взять в руки автомат Калашникова и вторгнуться на Аляску. Это несчастный человек, получивший поверхностное образование и во многом разочаровавшийся. Он искренне симпатизировал Западу, когда надеялся, что мы сможем его быстро догнать по уровню потребления. Сегодня же он по-прежнему желает иметь все блага западного мира, но понимает, что получит от них лишь крохи.

Если человек образован, имеет свободное время и склонен философствовать, то прибегает к литаниям и ламентациям, виня в своих бедах иноземных лидеров, поскольку со своим вождем — сильным и опасным — он хочет идентифицироваться. Если же человек не склонен к абстрактным размышлениям из-за усталости, плохого образования и каждодневной занятости однообразным трудом, то он часто повторяет тезисы, услышанные от телевизионного комментатора, а затем быстро про политику забывает ради футбола и бутылочки пива.

Впрочем, подобная ситуация вряд ли будет долго сохраняться. Подросшие детишки, озабоченные поиском работы в условиях стагнации, утратят идентификацию с Путиным.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге