Передохнули? Готовьтесь к новым битвам!

В начале нынешнего года я писал, что 2017-й, пусть и без гарантии, но имеет все-таки шанс оказаться более спокойным, чем 2016-й — мировой кризис рассчитан надолго и не раз будет проходить через обманчиво спокойные стадии.

Речь шла о том, что на выборах во Франции и Германии у власти останутся системные круги, Brexit тихо забуксует, в США кое-как привыкнут к новому президенту, государство джихадистов на сирийско-иракских землях будет идти к своему разгрому, а российско-украинский конфликт останется примерно на том же уровне, что был, и объектом какой-то великой сделки «Путин — Трамп» не станет.

Сейчас начну признавать ошибки. Однако сперва напомню, что все эти пять прогнозов сбылись. Зато другие великие события подоспели, не дожидаясь окончания календарного 2017-го. Да, не ждал всего этого так быстро.

«Спокойная стадия» закончилась уже в прошлом, а отчасти даже в позапрошлом месяце. Составные элементы великого глобального кризиса XXI века созревают быстрее и говорят о себе громче, чем воображала та часть толкователей событий, к которой принадлежу и я — расположенная где-то посередине между катастрофистами, ежедневно предсказывающими апокалипсис, и оптимистами, толкующими о близости и неизбежности золотого века.

Так что запишем очко в пользу катастрофистов. Надеюсь, это не придется делать слишком часто.

А теперь, не претендуя на составление графика событий, перечислю несколько явлений, способных в случае чего потрясти мир или отдельные его части. Заранее предупреждаю, что список неполный.

1. Растет число режимов, полагающих, что окружающий мир состоит в заговоре против них, и готовых действовать, исходя из этой гипотезы. По совпадению, которое не назову случайным, они почти сплошь ядерные.

Объективность требует первым назвать наш собственный режим. Но с уточнением, или, если хотите, с надеждой, что он уже прошел через пик своих чувств этого рода и даже успел от них малость устать. Применительно к начальству говорю это с меньшей уверенностью, относительно широких масс — с большей. Хотите спокойно помечтать в малолюдном месте? Сходите в кино на фильм «Крым».

На противоположном полюсе — Северная Корея. Она грозит атомной войной, и, кажется, ей можно поверить хотя бы наполовину. Способен ли ракетно-ядерный кризис существовать постоянно, как рутинная часть международной повестки? Не уверен. Но если да, то это будет уже другой мир. Тем более, что общее смирение с одним таким кризисом неизбежно наплодит еще несколько в других краях.

Вот мы дошли и до Ирана. Все есть — и государственная паранойя, и без пяти минут готовая атомная бомба. Правда, иранский режим считают более адекватным, чем северокорейский, но какой линейкой измерить разницу?

2. Режимы с имперским прошлым один за другим приходят к мысли, что пора тряхнуть стариной.

Наш записывать в эту группу не стану, несмотря на несколько локальных войн, а то его упоминание превратится в постоянный ход. Каковы бы ни были тому причины, но чего-то, действительно похожего по масштабам на попытку реставрации СССР, не произошло.

А вот аппетиты Турции, и еще больше — упомянутого уже Ирана, не просто велики, а растут на глазах. Обсуждаемые более или менее всерьез планы Ирана расширить свою империю до Средиземного моря (в прошлый раз это у него получилось две с половиной тысячи лет назад под руководством Кира Великого) гарантируют, при попытке своей реализации, войну непривычного масштаба, в которую неизбежно втянутся не только местные, но и мировые державы.

3. Поднялась новая волна попыток создать национальные государства — от Каталонии до Курдистана.

Нет ничего наивнее, чем подходить к таким событиям с рациональной меркой — рассуждать об экономической природе недовольства, о несовершенстве организационных процедур и т. п.

Если на это смотреть проще, то скорее поймешь. Стремление людей к созданию однородных в этнокультурном смысле стран, как к нему ни относись, является постоянным. Поэтому каждая очередная мировая встряска рождала новые национальные государства. Видимо, так будет и дальше.

В благоустроенных и свободных странах иногда получалось предотвратить (или, может быть, отложить) отпадение мятежных регионов ценой предоставления им частичной государственности. Как Квебеку или Шотландии. В случае с Каталонией либо будет найден такого же рода компромисс (т.е. неполное ее отделение), либо она в исторически короткий срок отделится безоговорочно. Ссылки на конституционные запреты, а равно и попытки доказать невыгодность подобного шага, не имеют никакого смысла там, где в действие пришли массы. А устройство сегодняшней Испании не позволит задавить сепаратизм террором и этническими чистками.

Но зато именно такие методы активно используются на Большом Ближнем Востоке. Если бы не они, можно ли было бы даже в условном смысле говорить сегодня об Ираке, Сирии, Ливане и еще нескольких странах, сохраняющих иллюзорное существование лишь благодаря внутреннему или внешнему насилию.

Но и там нынешний раунд войн кое-что даст самым решительным. Курдам, например. Пятидесятимиллионный курдский народ — не только самый большой разделенный народ в мире, но и крупнейший из не имеющих официальной государственности. Формально или нет, но эта государственность сейчас укрепляется, как минимум, на базе курдонаселенных территорий Ирака и Сирии.

С одной стороны, национально-государственное строительство — это объективный процесс. А с другой — оно приводит в понятное исступление все режимы, которых задевает, и тем самым накаляет мировую кризисную атмосферу, которая и без того уже горяча.

4. Евросоюз пытается преодолеть свой системный упадок, но убедительных решений все нет и нет.

Новый французский президент, претендующий на роль перестройщика Европы, предлагает разнообразные централизаторские меры, клонящиеся к пошаговому превращению Евросоюза в супергосударство. Часть из них выглядит вполне разумно. Разве Европе не нужна, к примеру, единая погранслужба? Но чем больше будет власти у центральных европейских структур, тем непонятнее база их легитимности. У ЕС нет властных и авторитетных представительных учреждений, которые их узаконили бы.

Многие из европейских государств, легитимность которых не вызывает никаких сомнений в глазах их собственных народов, совершенно не склонны жертвовать в пользу невыборных властей ЕС все новыми и новыми кусками суверенитета. А как обходиться с государствами, охваченными расколом, наподобие мадридско-барселонского, руководящая машина Евросоюза просто не знает. Эта ситуация ей как-то непонятна. При том, что повторение ее в других странах ЕС совсем не исключено.

Системным силам Евросоюза нет причин ликовать по поводу своих не блестящих германо-французских электоральных побед. Да, их противники не выдвинули убедительных для избирателей альтернатив, но это вовсе не повод воображать, что так будет всегда. Консолидация Евросоюза, вызванная нелепым выходом из него Британии, не может быть долгосрочной. Запас времени для выдвижения новых идей еще есть, но вряд ли велик.

5. Новый президент США — или, лучше сказать, американский руководящий слой — по-прежнему не может органично вписаться в тот неизбежный упадок, который Америка должна пережить в XXI веке. Быть единственной сверхдержавой, как в конце прошлого столетия, эта страна больше неспособна. А избавиться от непосильной части прежнего бремени, сосредоточив всю мощь на разрешимых задачах, не удается уже давно.

Не получилось ни у Буша с его военными приемами, ни у Обамы с его мирными метаниями. Не получается и у Трампа с его «Твиттером». Нет ощущения, что США знают, какова их стратегия на Большом Ближнем Востоке, хотя силу применяют там чаще прежнего, и иногда это действует.

Нет даже уверенности, что они действительно готовятся усмирить Северную Корею. Возможно, впечатление их беспомощности и обманчиво, но оно ведь может закрепиться в умах и начать восприниматься как политический факт. А это значит, что гигантский восточноазиатский регион изменит свои понятия о действительности, сложившиеся в середине прошлого века, а за ними — и линию поведения.

Слагаемых у глобального кризиса больше, чем тут перечислено. Но это не повод переквалифицироваться в катастрофисты. Длящиеся десятки лет кризисы — такое же нормальное явление мировой жизни, как и эпохи затишья. Опасны те моменты, когда назревшие перемены теряют плавность, и словно бы разом воспаляются все болячки. Этот момент пока не настал и неизбежностью не является. Но глупо отрицать, что он ближе, чем казалось еще недавно.

Сергей Шелин