Почему в России неуютно

Пожилая дама из моего подъезда (неизменно — шляпка, рюкзачок, две палки в руках, northern walking) кричит у арки во двор: «Кто курит?! Кто опять курит?! В Европах бы так покурили!!!». Я, с приклеенной улыбкой, быстро прошмыгиваю мимо, потому что дама знает о моих поездках по Европам и, чуть что, призывает в свидетели. А что мне отвечать?

Питерская улица, на которой стоит наш дом, — это такой метастаз улицы Рубинштейна. Первые этажи — бары, кафе, пабы, летние веранды. В теплый уик-энд в ночи — музыка. На улице курят все, кому не дают курить внутри. Дым поднимается, затягивается в форточки — попробуйте-ка поживите.

Однако в Европе в этом смысле все то же. Район Байрру-Алту в Лиссабоне и Трастевере в Риме, улица Сен-Андре Дез Ар в Париже — ор, ад, дым коромыслом. И ладно бы только в больших городах! Вот только что провел пару недель у друга в идиллическом городке в Баварии, в эдакой местной Костроме (даже маковки церквей в виде луковок). Квартира в самом центре, и под окнами по ночам туристический гам, а в пять утра приезжает грузовик за мусором, а в семь начинают бить башенные часы, а к восьми на работу подтягиваются служащие в офисе напротив (высунувшись из окна, до их окон дотягиваешься рукой). В обед же все едят в кафе на террасе — и курят, и дым вверх.

Никакой разницы с Рубинштейна. Даже хуже. И я понял, отчего мой друг решил перебраться на окраину. Хотя когда-то уверял меня, что жить может только в центре (и я его точку зрения разделял).

Однако есть разница между европейским и петербургским переездом из центра. Моя соседка так злится на курящего завсегдатая бара, потому что в Петербурге ей некуда переезжать. Петербург как город (то есть как набор инструментов для комфортной жизни) существует лишь в пределах дельты Невы и Обводного канала — а дальше никакого комфорта нет. Дальше есть набор домов с квартирами, куда аборигены торопливо ныряют из автомобилей или метро. И в Москве точно так же (кроме центра — больше ничего!), и в Костроме, и в любом другом российском городе. Центры наших городов еще как-то законсервировали советское (а отчасти и дореволюционное) представление о том, что такое комфорт. Я пешком хожу в оперу, джогингом занимаюсь в парке со статуями, место для обеда выбираю среди трех десятков харчевен, а книжку читаю под сенью дерев в одном из тайных садов-закутов. Но современных урбанистических кунштюков в центре Петербурга нет — не говоря уж про окраины.

На окраинах все современные удобства загнаны внутрь торговых комплексов (там, где комплексы есть). Можно издеваться над семьей с улицы Дыбенко, проводящей выходные в «Меге», но куда ж ей еще податься? Либо ехать на экскурсию в далекий центр — либо в до боли знакомую «Мегу» с фудкортом, кинотеатром, аниматорами. Больше в спальных русских районах делать нечего. Ни в один из этих районов никто по доброй воле, просто так, ради нового впечатления не поедет. Жители новых районов — это рыцари своих парцелл внутри многоэтажных крепостей, отрезанных от мира.

В Европе выбор совершенно другой. Новая квартира моего друга находится вне старых городских стен и под стенами бывшей фабрики. Мы ездили это жилье смотреть, и я поначалу скривился. Эдакое метро «Фрунзенское», только масштаб пожиже. Однако фабрика вступает в финальную стадию конверсии — там уже есть жилье с садами на крышах, кафе, магазины, спортзалы: считай, та же «Мега», но уютная. Бывший сточный канал превратился в игриво журчащий ручей, вокруг — лужайки, скамейки, кущи, все доступно всем. Тут же — велодорожки. Мы были как раз на велосипедах, и через пять минут очутились в дремучем лесу со специальными тропками со скошенной травой для бегунов, идущими параллельно, скажем так, велоавтобанам. На каждой велоразвилке — указатели. Повернули налево — обнаружился роскошный ботанический сад, в теплое время открытый для ночных джазовых концертов. Повернули направо — там искусственный канал с порогами и перекатами для тренировок на каноэ. Плюс теннисные корты, озера с обычными пляжами и пляжами для натуристов, плотины и мельницы — матерь божья, красота! Ах да, на обратном пути узнал: новая сцена местного театра переезжает сюда же, на окраину, в цеха бывшего завода.

Честно — я обзавидовался. Потому что у нас, повторяю, из этого всего на окраинах — ни-че-го.

У нас активный горожанин скачет козлом вокруг торчащего, как турнепс в благородном собрании, небоскреба «Газпрома», но не думает о том, что бороться надо не с небоскребом, а за то, чтобы каждый окраинный район был уникален, — чтобы в него хотел ехать человек с любого края земли.

В той же Конной Лахте разумнее было не тянуть за уши к луне газоскреб, а, если хотите, рыть каналы. Петру не удалось превратить Васильевский остров в Венецию — но отчего бы окраинный район не превратить в Амстердам? Что, строительных технологий за 300 лет не появилось? А вот в Испании, на полпути из Кадакеса в Фигейрос, такую Венецию отгрохали — называется Эмпуриабрава. Вырыли каналы, протянули от моря воду, к любому дому можно и подъехать, и подплыть: катера даются в прокат всем желающим.

Хорошо, дорого рыть каналы — ну давайте хотя бы устроим в каждом районе по открытому плавательному бассейну! Это ведь стыд и позор — что в пятимиллионном Петербурге нет ни одного открытого бассейна с подогревом (да и закрытых — кот наплакал). Когда я ездил по Баварии, во всех крохотных городках натыкался на эти открытые бассейны. В каком-нибудь Ингольштадте, где нет ничего, кроме завода, производящего Audi, да медклиники, произведшей на свет Франкенштейна, таких бассейнов то ли два, то ли три. И не сетовать на наш климат! В финском городке Рийхимяки, идеальном для проведения всемирного съезда сторонников эвтаназии, есть же прекрасный открытый бассейн! Получается, Питеру до финской глубинки — как утюгу до неба…

Можно делать и совсем недорогие вещи, чтобы жизнь «на районе» была действительно жизнью, а не прозябанием, при мысли о котором жителя центра бросает в дрожь. Почему, скажем, в Красном Селе нет лыжероллерной трассы? В Астане такую сделали… Почему не уложить хоть одну публичную гаревую дорожку, упругую, идеальную для бега? В Европе такие есть, а в России я по такой бегал только раз, в университетском кампусе на острове Русский во Владивостоке, но там посторонних охрана отстреливает еще на дальних подступах (хотя в Европе и Америке университетские кампусы открыты для всех, и наличие кампуса району тоже в плюс…) Господи, да у нас зимой во всем Петербурге нет ни одной уложенной ратраками, с искусственным снегом, освещенной в ночи лыжни! Вот в Иматре такие трассы есть. У нас — не дождешься. Стыд и позор, а никакая не культурная столица, потому что «культура» — это не музей, а стиль жизни, уклад.

Это все идеи комфортной современной городской жизни — и это только те идеи, что собраны в моей голове, не самой ученой по части урбанистики. И идей этих можно собрать множество. Можно Муринский ручей, который только привыкший к безнадеге житель Гражданки считает «милым местечком», превратить в парк всех несостоявшихся питерских архитектурных проектов — от кронштадтского арки-маяка до Мариинского театра Доминика Перро. Можно Кировский район повсеместно засадить сакурой, чтобы весной за ночь заваливало сугробами из лепестков: все бы приезжали на такое чудо смотреть, а местные бы гордились. Это обойдется дешевле, чем обошлось превращение живого и милого Летнего сада в нынешнюю смесь Версаля с Аушвицем.

Причем печально даже не то, что всего перечисленного у нас нет, — а то, что ничего никому и не надо. Вот передо мной газета, опросившая крупных девелоперов, как для них выглядит город будущего. «А у нас на территории закрытого комплекса будет детская всепогодная площадка», — ответили герои рубля и железобетона. Тьфу.

Современный город, повторю — это не небоскребы, не торгово-развлекательные центры и даже не велодорожки (и детские площадки, хотя и они). Это когда каждый район — с изюминкой, которая превращает жизнь в любой части города в кайф.

Сейчас же и булка, и изюм исключительно в центре, а по краям пустота. На окраине невозможно жить, потому что там ничего нет, — а в центре невозможно жить, потому что все прут в центр оттуда, где ничего нет.

Ну, собственно, копия России в миниатюре.

Дмитрий Губин