«В России меня могут устранить без пыли и крови»

Петербургский художник Петр Павленский стал известен после своих скандальных акций — он зашивал себе рот, прибивал себя за гениталии к брусчатке Красной площади, отрезал мочку уха и голым заворачивался в кокон из проволоки. Все — в знак протеста против системы. Уже семь месяцев он находится в вынужденной эмиграции. В январе акционист покинул Россию после того, как актриса Театра.doc Анастасия Слонина подала заявление о насильственных действиях сексуального характера. Вместе с Павленским уехала его гражданская супруга Оксана Шалыгина и двое детей. Художник рассказал «Росбалту» о том, чем он сейчас занимается, о судьбе уголовного дела и перспективах возвращения на родину.

— Петр, где вы сейчас находитесь?

— В Париже.

— Вы уехали из России еще в январе этого года. Чем в последнее время занимаетесь во Франции?

— Сейчас я занимаюсь журналом «Политическая пропаганда». У нас есть одноименный издательский дом, где мы готовим к выходу пятый выпуск журнала. Это будет книга, но пока еще рано рассказывать, как она называется.

— «Политическая пропаганда» — это история про что?

— Про искусство в политическом контексте. У нас практически все выпуски были на русском языке, кроме четвертого, который вышел еще и на английском. Нас интересует международный контекст: художники со всех стран, в том числе из России, Америки, Израиля, Кубы и существование искусства в различных политических режимах. Журнал мы издаем с 2012 года, и все выпуски довольно сильно отличаются друг от друга. Например, в третьем выпуске мы издали книгу «Бомбастика» Александра Бренера и Барбары Шурц. Во втором было очень много публикаций о польских художниках.

— Искусство в политическом контексте — это ведь и про Россию. В нашем случае речь о взаимодействии или противодействии?

— В России власть всеми средствами стремится контролировать художников и искусство. На это, прежде всего, направлены законы, вводящие маркировку 12+, 16+ и так далее. Например, когда ты приходишь, чтобы договориться с менеджером выставочной площадки, тебе говорят: «Да, это очень хороший материал, мы хотим это показать. Но, понимаете, у нас общественное место, к нам дети ходят, поэтому давайте сделаем выставку, чтобы она подходила под категорию 12+». В итоге экспозиция, которая будет полностью соответствовать закону о защите детей от вредной информации, становится совершенно кастрированной. И делать ее бессмысленно. Разве что для воспитанников детского сада.

В этих условиях полиции и другим контролирующим структурам даже не нужно вмешиваться. Каждый работник боится, что у него будут проблемы с начальством, потому что у каждой площадки и институции есть менеджеры, администрация, дирекция. Менеджеры и администрация зависят от дирекции, дирекция зависит от чиновников. И терять работу не хочет никто.

— В Европе не так? Насколько там сильна цензура?

— Честно говоря, я не знаю. Потому что у меня нет никакого желания начинать сотрудничество с институциями. Возможно, у организаций, контролирующих искусство, тактика подавления здесь более аккуратная, но у меня нет интереса это на себе испытывать.

— Какие акции вы планируете провести в ближайшее время?

— Я никогда заранее не говорю о своих идеях и замыслах.

— То есть это все спонтанно?

— Не стоит болтать о том, что может или не может быть сделано. Лучше говорить о том, что ты уже сделал.

— Хорошо, по-другому задам вопрос — во Франции есть против чего протестовать? Российское телевидение, к примеру, постоянно говорит о близком крахе проекта «Европа» ввиду большого числа внутренних проблем.

— На самом деле беда в другом. Народ Франции лишен возможности политического выбора. Как пример — недавние президентские выборы. Население было вынуждено выбирать между пугалом фашизма, которое представляла Ле Пен, и проамериканским либерализмом в лице Макрона. Примитивная технология, где из двух зол предлагается выбрать меньшее. Огромное число людей почувствовало себя в западне. Они выходили на улицы с криками: «Ni Marine, ni Macron, ni patrie, ni patron» (ни родины, ни хозяина — ни Ле Пен, ни Макрона — «Росбалт»).

Это удивительно — у Франции богатая политическая история, здесь торжествовали децентрализация и самоуправление, были учреждены коммуны. Эта страна дала миру возможность политической трансформации. Но то, что мы видим сейчас, безусловно, регресс. Франция стояла в авангарде преобразований, а превратилась в кладбище для туристического досуга. Ее народ в отчаянии, потому что никто не хочет быть похоронен заживо.

— Где лучше — в России или во Франции?

— Люди везде есть. Как и нелюди.

— Давайте вернемся к истории, из-за которой вы вынуждены были покинуть Россию. В январе заявление об изнасиловании написала актриса Театр.doc Анастасия Слонина. Вы все обвинения отвергли. Известно ли что-нибудь о судьбе уголовного дела и на каком этапе оно сейчас?

— Следственный комитет вынес уже третий отказ в возбуждении уголовного дела. Но оно продолжает оставаться в прокуратуре. Все говорит о том, что они просто ждут выгодного момента, чтобы дать ему ход.

— Почему это дело вообще появилось, по-вашему?

— Я могу обрисовать ситуацию, сложившуюся в России. Сегодня против меня там есть три рычага контроля. Первый — это штраф и иск. Результатом этого стала ситуация, когда я, оказавшись на территории страны, попросту не смогу выехать оттуда. Второй — это уголовное дело по побоям, которое из себя вообще ничего не представляет. Оно настолько небольшой тяжести, что о нем можно было бы и не упоминать. Но по этому делу меня можно арестовать, если я, например, живу в другом городе или не по прописке. А когда я уже за решеткой, то остается в зависимости от политического климата, не торопясь, решать, возбуждать ли дело по насильственным действиям сексуального характера, и на сколько лет меня закрывать в лагере. Как видите, диапазон контроля достаточно широк — от ограничения границами РФ до 10 лет режимного лагеря.

Это я к тому говорю, что теперь в России за недостаточно благонадежные слова и действия эти три рычага позволяют устранить меня совершенно не за то, что я делаю. Для этого не нужно будет никакой крови, пыли, похищений и излишнего садизма. Все совершенно официально и на законных основаниях. И, чтобы задействовать все три рычага, достаточно политической воли того, кто сочтет, что я мешаю государству.

— А какая в этом логика? Мы же видели примеры героизации людей, которые являются противниками власти. В истории с Pussy Riot народ стал вступаться за тех, кто им в общем-то не близок.

— Логика проста — устранить помеху. Работает машина пропаганды, на нее же затрачиваются ресурсы. И тут возникает какая-то помеха, которая показывает события с иного ракурса. Значит, ее надо устранять. Потому что государство в любом случае создано для того, чтобы подчинить людей своей политической воле.

— Хорошо, но все мы помним, что после предыдущих акций вроде «Фиксации» или поджога двери ФСБ вы не скрывались от правоохранительных органов. А в этом случае вы все же решили покинуть страну.

— Ситуация принципиально другая. Я всегда сознательно отвечал за те действия, которые осуществлял. Я ставил вопрос о том, что мои действия вообще не были преступлениями. Поэтому мне было не важно — окажусь я в психиатрической больнице, тюрьме или где-то еще. Но у меня нет желания сидеть за то, чего я не делал, тянуть за собой своих близких, свою самую близкую подругу и детей. Потому что тогда я оказываюсь в роли жертвы, когда кто-то что-то где-то придумал, а я сижу за чью-то фантазию. То, в чем меня попытались обвинить, не является частью моей жизненной позиции. И в этом очень большая разница.

— Но по тем делам ведь на вас до сих пор «висит» штраф. Вы его не собираетесь оплатить?

— Штраф — 500 тыс. рублей и иск в 481 тыс. Нет, конечно, не буду. Мы же не на рынке находимся.

В том судебном процессе шел разговор о довольно серьезных вещах: о культуре, ее уничтожении, о том, что можно называть терроризмом. И весь этот диалог просто перевели в дискурс рынка: «Мы продавцы, и мы продали тебе акцию. За сколько купишь — миллион или полтора?» Как будто мы за прилавком торгуемся.

— На днях СМИ сообщили, что за вами не числится никакого имущества, а также денежных средств на банковских счетах. Аскетизм — это сознательный выбор?

— Я просто не хочу перегружать себя, вот и все. Весь этот хлам тяжело утащить, и в конечном итоге ты оказываешься его рабом. Даже не важно, сидишь ты в квартире, заставленной мебелью, или у тебя просто много вещей. Зачем это нужно? Надо стремиться к тому, чтобы было легче в жизни. Это даже не аскетизм, потому что аскетизм, наоборот, связан с религиозными течениями и сознательным усложнением жизни. У меня этого, безусловно, нет.

— На что вы сейчас живете? Что помогает удержаться на плаву в чужой стране?

— Жить в Париже гораздо проще, чем в России. Транспорт контролируется довольно слабо. Охранники в магазинах тоже не особенно внимательны. Сейчас мы взяли себе небольшой дом. Но мы никого из него не выгоняли, бывшие хозяева действительно куда-то переехали. Они появились вместе с полицией только после того, как соседи стали им жаловаться на наше присутствие. Однако в Париже полиция не может штурмовать здания без санкции суда. Скоро должен начаться суд. Имущественный спор — это длительный процесс, и в любом случае, если дом оставили пустым, то справедливо, чтобы в нем кто-то начал жить.

От пособия и социального жилья мы сразу отказались, потому что для нас неприемлемо жить там, где укажут, и получать корм из рук государства. Поддержку от людей мы принимаем, но только как свободное проявление индивидуальной воли. То есть, если какой-то человек хочет нас поддержать, то мы не запрещаем.

— Один из следователей, который вел ваше дело — Павел Ясман, в 2015 году уволился с работы, после чего стал адвокатом. И даже выступал в вашу поддержку…

— Это был настоящий поступок. До этого Ясман порядка 8 лет работал следователем и мог бы продолжать выслуживаться и делать карьеру. Это было тяжелое решение уйти, его принимают раз в жизни. В любом случае лучше, если человек выступает на стороне защиты, нежели на стороне обвинения.

— Это, скорее, исключение?

— Я с такими ситуациями не сталкивался. Думаю, что, к сожалению, это не часто происходит.

— В Россию вы собираетесь возвращаться?

— Сейчас точно нет. Я не хочу быть заложником чужой воли.

Беседовал Илья Давлятчин