Нуреев и член партии

Не знаю, в чем реальная причина отмены балета «Нуреев» в Большом театре, — единственный мой знакомый из числа участников, постановщик Кирилл Серебренников, молчит как рыба. Вероятно, не без резонов.

Вполне допускаю, что спектакль пока еще и правда сырой, и что по графику сыграть премьеру раньше чем через год не получается. Но допускаю и то, что в Большом театре попросту сдрейфили, увидев на русской сцене эпохи застоя очень современный и очень европейский балет.

Все, что достоверно о постановке известно, — там на заднике в какой-то момент появляется фото обнаженного Рудольфа Нуреева. С большим, кстати, членом. Но лично я видел балет и с полной сценой голых танцоров: «Галантная Индия» Рамо шла в Большом театре, только в Бордо, и запись периодически крутят по каналу ARTE. Актер (и танцор) — это человек, который торгует телом публично, так чем одни части тела хуже других? Такая работа, и пошли все ханжи в Эрмитаж.

Поэтому повторю: вполне возможно, что спектакль и в самом деле не задался, такое случается. А то, что балет посвящен не скрывавшему своей гомосексуальности Нурееву, и то, что его показывают голым, — это простое совпадение, а не причина отмены.

Однако никак не идет из головы анекдот про мужика (неголого), который три раза падает с крыши многоэтажки и остается жить. Как это называется? Первый раз — удача. Второй раз — совпадение. А третий — уже привычка.

У нас в стране театральные постановки что-то слишком часто стали падать с крыш.

Все знают про скандал с кулябинской постановкой Вагнера в Новосибирске (в Сибири «Тангейзера» запрещают, Карл!) Бесконечно идут наезды на спектакли Богомолова и на него самого в МХТ. Выселяют из одного помещения за другим Театр.doc (который поставил спектакль про дело Магнитского). Все больше проблем у того же Серебренникова в Гоголь-центре. И так от запада до востока нашей любимой необъятной страны. В Калининграде в Тильзит-театре убрали сцену про попа и попадью, в Петропавловске хотели запретить «Золушку», ибо там король переводил стрелки часов назад.

И ведь каждый раз — абсолютно разные резоны, часто технические. Но все они удивительным образом напоминают тот, что был обкатан в Ленинграде 1936 года, когда грохнули оперу «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, — и хорошо, что хоть самого Шостаковича не грохнули.

«Леди Макбет» — потрясающая авангардная опера, ошеломляющая и сегодня. Но чтобы испытать полный катарсис, нужно представить ее именно в Совдепии 1930-х (премьера прошла в 1934-м). Это не-воз-мож-но! Совершенно передовая мировая музыка — никакого советского оптимистического нафталина. Более того: в «Леди Макбет» впервые в мире музыкой полноценно изображен полноценный же половой акт, от предварительных ласк до оргазма — действие 1, картина 3. До Шостаковича на это никто не решался, а Шостакович в свои 26 лет взял и сделал. И я очень долго не мог понять: ну как такая музыка могла появиться в Ленинграде? А потом стало ясно. Портовый Ленинград тогда в смысле музыки был окном в Европу. Там берговского «Воццека» ставили и оперы Шрекера, туда западные дирижеры и оркестры приезжали, и МАЛИГОТ (будущий Михайловский театр) был чем-то вроде Гоголь-центра в Москве сегодня.

И когда товарищи Сталин, Молотов и Жданов, приехав в Ленинград из Москвы, эту авангардную музыку услышали, они не поняли в ней ни черта. И решили, что авангард пусть остается Западу, а товарищ Шостакович пусть пишет понятное. Вон, вальсы у него недурно выходят, музыка к кинофильмам — «кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?»…

Именно эта ситуация повторяется с театром в России сегодня. Нельзя сказать, что авангард и эксперимент под запретом. Но они доверены исключительно приезжим с Запада: вот вам, пожалуйста, постановки Роберта Уилсона, а вот — гениальной Саши Вальц. Но то, что можно им, нашим нельзя. Ни Серебренникову, ни Богомолову, ни затравленному в России Чернякову, который ставит теперь оперы исключительно за границей. Потому что Уилсон и Вальц, при всем своем эстетическом безумии, в России политически нейтральны, — так бы и мы осторожничали в чужой стране.

Наш постановщик всегда видит у нас границу запретного и часто хочет ее переступить, но ему нельзя — он должен быть в меру консервативен, в меру прогрессивен. Шаг вперед, два назад — как и вся наша жизнь в нашей стране в наше серое время.

Образцовая конструкция для современной России — Мариинский театр. Пять составов оркестра, до дюжины спектаклей в день, порой даже Гергиев за пультом, домкультуровского пошиба «Евгений Онегин» и «Пиковая дама», зато «Кольцо Нибелунгов», «Драгоценности» и «Весна священная» крайне хороши. Не театр — а сетевой супермаркет. Импортные мандарины замечательны, отечественный творог сгодится для бабушек, но такого, чтобы о премьере говорил весь мир, давно нет.

Но в Москве театр еще живой, окно в Европу — настежь. Через это окно приносит многое. Всякие там снимки в духе Мэпплторпа и монологи вагины, и голое тело никакой не грех, и вовсю идут игры гендеров. Вот постановщику Серебренникову да хореографу Посохову Европой «Нуреева» и навеяло.

Понятно, что окно в целях борьбы со сквозняками будет потихоньку прикрываться. А что при этом оконной рамой Серебренникова-Посохова стукнуло — так ведь не очень-то и больно. Кости-зубы целы. Шостаковичу, вон, пришлось любимого Прокофьева публично предавать да становиться членом компартии.

И эта динамика, конечно, крайне утешительна.

Дмитрий Губин