О введении монархии в России

Митрополит Иларион на днях заявил, что РПЦ готова принять участие в дискуссии о восстановлении монархии в России, если наше общество для этого созреет. Сегодня подобная постановка вопроса многим кажется абсурдной, однако есть два обстоятельства, которые заставляют всерьез задуматься над этой проблемой.

Во-первых, в расколотых многолетним противостоянием обществах восстановление монархии (конституционной, естественно) как символа национального единства служит примирению конфликтующих сторон. Именно так обстояло дело в Испании при короле Хуане Карлосе Бурбоне. Судьба Испании в ХХ веке очень напоминает судьбу России: кровопролитная гражданская война, долгая диктатура, медленная либерализация… Монарх, пришедший в 1975 году на смену генералиссимусу Франсиско Франко, сумел стать компромиссной фигурой, удовлетворившей разные стороны и способствовавшей построению европейской демократии.

Во-вторых, для Владимира Путина существует проблема сохранения власти после 2024 года, поскольку маловероятно, что он захочет отойти от дел. В той или иной форме — президент, премьер, монарх, национальный лидер и т. п. — Путин, наверное, постарается продолжить управлять страной. Для него это вопрос одновременно и самореализации, и личной безопасности. В расколотом обществе без экономических перспектив с каждым годом будет появляться все больше людей, желающих спросить с кого-то за наши неудачи (реальные и мнимые), за возвращение в застой, за падение репутации России. Лучший способ не стать козлом отпущения в кризисной ситуации — это не отпускать бразды правления вообще.

Теоретически можно представить себе три варианта восстановления монархии в России, каждый из которых, правда, обладает существенными недостатками.

Вариант Хуана Карлоса. Допустим, Путин возвращает в Россию принца Георгия Романова (царевича Гошу, как шутят в кругах «особо приближенных»), берет его под покровительство, учит правильному русскому языку («мочить в сортире», «мозги вам заменить надо», «от мертвого осла уши вы получите»), раскручивает в медийном пространстве — и, наконец, заявляет, что после смерти завещает возлюбленному своему народу отдать страну Богом избранному монарху. Георгий I, взойдя на престол, становится символом, соединяющим Русь царскую (Первая империя), Русь сталинскую (Вторая империя) и Русь путинскую (Третья империя). Кратковременные большевистская и перестроечная интермедии теряются где-то в глубине веков, и у новых поколений с тщательно промытыми от истории мозгами формируется представление, что никаких отклонений от единственно правильного курса никогда не было. Правнуки большевиков и правнуки демократов — все являются наследниками Империи.

Однако на пути подобного варианта национального примирения встают две проблемы. Обе связаны с тем, что Георгий Романов — никак не Хуан Карлос Бурбон.

Во-первых, испанский принц был внуком короля, про которого все еще помнили, причем монархия формально не устранялась даже при правлении Франко. У нас же прямых наследников Николая II не осталось. К тому же времени много прошло с момента трагической гибели царской семьи. Пофантазировать о монархии наш народ, конечно, может. Но реального ощущения, что царевич Гоша, про существование которого подавляющее большинство населения, по-видимому, даже не знает, является Богом данным монархом святой Руси, ни у кого нет. Так ведь, глядишь, возникнет ощущение, что царь-то ненастоящий.

Во-вторых, внутри самой семьи Романовых существует серьезный раскол. Значительная ее часть воспринимает царевича Гошу как седьмую воду на киселе. Он ведь Романов лишь по женской линии. Помнится, лет десять назад я с группой российских журналистов был в гостях у князя Дмитрия Романовича Романова в его доме под Копенгагеном. Так он не называл Георгия иначе, как принц Гогенцоллерн. Если же вместо спорного принца попробовать возвести на престол другого Романова, то сопротивление будет, соответственно, с другой стороны. Проблема легитимности в любом случае сохранится.

Вариант призвания на царство. Но, может быть, Путин сам захочет поцарствовать и разыграет комедию, как с избранием Бориса Годунова, когда народ (или, точнее, хорошо проплаченные его представители) станет слезно просить Владимира Владимировича не оставлять нас сиротами и принять престол в условиях враждебного окружения, происков ЦРУ, бандеровской угрозы и тому подобных напастей. Иногда кажется, будто все происходящее в последние годы готовит нас именно к подобному повороту. Выйдет утром на крыльцо Грановитой палаты Вячеслав Володин — как истинный представитель народа — повернется лицом к путинскому кремлевскому кабинету, рухнет на колени, шмякнет шапку оземь, потрясет депутатским мандатом и начнет бить челом о предварительно положенную на камни бархатную подушечку, умоляя Владимира Владимировича взойти на престол. А Кирилл с Иларионом уже распахнут двери Успенского собора, где, собственно, и помазание может произойти.

Здесь, правда, тоже неувязочка может получиться. Мы иногда то ли в шутку, то ли всерьез называем Путина царем, однако на самом деле существует серьезное различие между легитимностью Богом избранного монарха и легитимностью демократически избранного президента. Общество не путает одно с другим. Народ в XXI веке считает себя источником легитимности власти, а потому готов хоть 10 раз переизбирать президента-харизматика, но не симпатизирует откровенной узурпации этого его права. Можно, конечно, в очередной раз промыть телезрителям мозги ради превращения президента в царя, однако технологически, думается, Путину проще использовать любой другой, менее циничный способ сохранения власти.

Проще говоря, сегодня, в отличие от времен Бориса Годунова, не народ должен кланяться в ноги вельможе, прося взойти на престол, а вельможа должен кланяться в ноги народу, прося избрать его президентом. Хотя разница между реальными полномочиями царя и президента у нас в стране незначительна, но формальная процедура очень важна.

Вариант заезжего принца. Есть, наконец, и еще один способ создать монархию, широко использовавшийся некоторыми европейскими странами в XIX веке (Греция, Румыния, Болгария) — в период становления национализма. Пригласить на престол какого-нибудь зарубежного принца. Почему бы и нет? Он хоть и не русский, зато из по-настоящему легитимной династии.

Взять, скажем, английского принца Гарри, практически не имеющего никакого шанса унаследовать родной престол из-за наличия старшего брата Уильяма. Всем этот Гарри хорош. Во-первых, симпатяга. Во-вторых, сын чрезвычайно популярной у нас принцессы Дианы. В-третьих, зовут его как еще более популярного у нас Гарри Поттера. Думается, за такой вариант вполне могли бы выступать российские западники. Подобный пришелец, впитавший с молоком матери традиции британской конституционной монархии, где король не может вмешиваться в демократический процесс, служил бы символом власти, тогда как сама власть перешла бы в парламент и в формируемое им правительство.

Вот только, боюсь, Запад введет санкции на экспорт в Россию принцев до тех пор, пока мы не выполним Минские соглашения. Это, конечно, шутка. Серьезные же аргументы здесь вообще вряд ли нужны. В условном Гарри никто у нас не заинтересован, кроме западников, да и те, понятно, предпочтут обычную парламентскую республику необычной конституционной монархии. А варианты, которые не поддерживаются никакими группами интересов, в политике обычно не рассматриваются из-за своей утопичности.

Таким образом, первый вариант введения монархии у нас не проходит из-за отсутствия подходящего наследника престола. Второй — в связи с тем, что Путину проще решить свои проблемы менее экзотическим способом. Третий — в силу очевидной его утопичности. Похоже, митрополиту Илариону не суждено включиться в дискуссию о воссоздании монархии в России.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге