Смирение нефтеторговцев

Так называемое экспертное сообщество очередной раз попало впросак. Никто или, скажем деликатно, почти никто из платных знатоков нефтяного рынка не предсказал, что девятимесячное (с середины 2017-го до весны 2018-го) продление ограничений нефтедобычи, наложенных на себя большинством государств-нефтеторговцев, отзовется вовсе не ростом или хотя бы стабилизацией нефтяных цен, а пятипроцентным их спадом.

Задним числом эксперты охотно объясняют, что рынок, дескать, ждал большего — то ли добавочной урезки нефтедобычи, то ли продления пакта на двенадцать месяцев, а не на девять. Но еще накануне эти простые мысли почему-то не приходили им в голову.

На самом деле нефтерынок очередной раз доказал, что предсказывать сиюминутные его изгибы и зигзаги никому не по силам. Но примерный диапазон колебаний, а также магистральное направление его развития, оценить вполне можно.

Заключая в конце прошлого года свой пакт, державы-нефтеторговцы исходили из двух не оправдавшихся затем предположений и одного неверного прогноза.

Предположения были такие. Во-первых, что сланцевая добыча в США морально и материально сломлена снижением нефтецен в 2014—2016 годах и не сможет быстро вырасти. Во-вторых, что накопившиеся в мире сверхзапасы нефти и нефтепродуктов резко сократятся и перестанут мешать ценам расти.

В действительности же производство сланцевой нефти ожило очень быстро, ее себестоимость снизилась и продолжает снижаться, а почти каждая новая неделя приносит новости о росте числа американских буровых установок и подъеме там нефтедобычи.

Что же до накопленных запасов, то они и в самом деле понемногу сокращаются, но уж совсем не теми темпами, как мечталось. Ограничения, наложенные на себя нефтеторговцами, не сделали нефть дефицитным товаром.

Поэтому не сбылся и ценовой прогноз, на который соратники по пакту так простодушно ориентировались. Стоимость барреля Brent, вместо того, чтобы двигаться к $70, по-прежнему колеблется около того уровня ($50 с небольшим), на который вышла еще во второй половине прошлого года.

Нынешнее продление ограничительного соглашения происходило уже совсем не в той атмосфере и совсем не с теми надеждами. Не предвкушения каких-то приятностей, а только страхи двигали его участниками. Они понимают, что загнали себя в цугцванг. Не продлить пакт — значит гарантированно обвалить цену где-то до $40, если не ниже. Продлить — значит продолжить свое отступление с мировых рынков.

Юмор ситуации еще и в том, что точных сведений насчет того, насколько скрупулезно соблюдаются условия пакта, на самом деле нет. Цифры сокращений добычи, которыми участники козыряют друг перед другом, независимой проверке не поддаются.

Взять, например, российскую добычу. Она вроде бы должна уменьшиться примерно на 3%. Товарищам по нефтеторговому альянсу наши уполномоченные лица сообщают, что обещанное снижение достигнуто. Ну, или почти достигнуто.

А тем временем наше же статистическое ведомство, которому положено рапортовать об успехах при малейших признаках таковых, докладывает, что добыча сырой нефти в России за январь—апрель выросла на 1,3% по сравнению с теми же месяцами прошлого года. А отдельно за апрель — так даже и на 2,8%. Понимайте как хотите.

Если же брать в целом, то суммарная нефтедобыча стран-участниц пакта, видимо, и в самом деле сократилась. Но не так сильно, как они друг друга заверяют.

Причем некоторые — от сравнительно скромной по своему рыночному весу Ливии и до Ирана, с его гигантским нефтяным потенциалом, — и вовсе собираются наращивать добычу, надеясь почему-то, что это не поколеблет самоотверженности прочих.

Сплотить всю эту пеструю компанию мог бы только уверенный рост цен. Если бы нефтеторговцы увидели, что урезка добычи действительно толкает цены (и их доходы) вверх, это стало бы стимулом взять мир за горло, как это случалось в прошлом, и, сокращая вновь и вновь нефтедобычу, наращивать свои барыши.

Но сегодняшний мир плохо приспособлен к тому, чтобы нефтеторговцы брали его за горло. Нефть становится товаром обычного типа, который подчиняется законам конкурентного рынка. Если часть, пусть даже и значительная, изготовителей рыночного товара сговаривается уменьшить его производство, то они просто освобождают место конкурентам.

Нефтеторговцы так привыкли к нравам двадцатого века, что новизну ситуации осваивают не сразу и только по частям.

По инерции грозят иногда новым раундом сокращения добычи, хотя сами уже понимают, что это блеф. Еще толкуют о какой-то «справедливой» цене. Всего два с половиной года назад «справедливая цена» равнялась $100. Потом ее снизили до $80 и при этом клялись, что меньше ну никак невозможно. Сейчас говорят о желательности $55—60, то есть практически о той цене, какая и так есть.

До полного смирения, то есть признания, что справедлива та цена, которую установит конкурентный рынок, будь это $50 или $40 за баррель, дело пока не дошло, но большая часть пути уже пройдена.

Еще редки, однако иногда уже звучат и открытые признания, что сам этот ограничительный пакт только навредил собственным инициаторам. Не будь его, нефть стоила бы дешевле, но зато ее добытчики сохранили свои рынки сбыта, а сланцевые производители еще несколько лет не имели бы стимулов развернуться.

Поддержав цены около $50—55, пакт предоставил сланцевой отрасли, а заодно и всем производителям альтернативных энергоносителей, субсидию на развитие производства, совершенствование технологий и снижение себестоимости. Времена, когда любые такие пакты станут полной бессмыслицей, только приблизились.

Гордыня и зацикленность на прошлом, присущие вовсе не одному лишь нашему режиму, но, с поправками на местный колорит, и прочим нефтеторгующим собратьям, сослужили всем плохую службу. Тот, кто смиренно признает реальности сегодняшнего мира, раньше других найдет себе в нем место. Это признание можно раз за разом откладывать себе же во вред, но совсем уклониться от него не получится.

Сергей Шелин