Александр Бородай: Для русских это не чужая война

Мы с моим помощником двое суток даже не пытались заснуть. Встречались с огромным количеством людей, беседовали, обсуждали. Понятно, что лучше было использовать профессиональные кадры. Но такие, как правило, были тесно связаны с местными элитами. Например, с Ринатом Ахметовым. Их привлекать нельзя было. Другие боялись, что вскоре придут украинцы и всех новых начальников просто перевешают. Поэтому вначале состав правительства ДНР часто менялся.

Моим плюсом являлось то, что я не был замешан ни в какие местные отношения и разборки. Я — москвич и гражданин России, был как бы независимым арбитром. Что в итоге и стало отрицательным фактором, в первую очередь, для мирового сообщества. Когда стало ясно, что республику должен возглавлять дончанин, я оставил после себя Захарченко.

— Почему, выбирая преемника, вы остановились на Александре Захарченко?

— Я с ним познакомился в Ростове. Когда мы чудом прорвались через границу, он встретил нас, не доезжая очень приличное расстояние до Донецка, на блок-посту.

— А вы думаете, что они радуют Захарченко? Любые соглашения между воюющими сторонами — всегда компромисс, система взаимных уступок. Всегда хочется закончить дело военной победой, разгромить врага. Договоренности всегда являются нежелательным решением. Но чем дольше они длятся, тем больше мировое сообщество смиряется с существованием республик. Республики становятся субъектами политики, с которыми надо договариваться. И каждый новый день закрепляет эту ситуацию.

— Сейчас вы руководите Союзом добровольцев Донбасса. В него входят те, кто участвовал в конфликте?

— Те, кто воевал на Донбассе, те и входят. Больше 10 тысяч человек. История не законченная. Поэтому именно союз добровольцев, а не ветеранов. В первую очередь, речь о русских добровольцах, которые с войны вышли. Но есть и те, кто продолжает воевать. Мы принимаем и не российских граждан. И помощь оказываем всем: в лечение раненых, протезы покупаем, семьям погибших тоже помогаем. Кстати, вывоз погибших отнимает у нас немало сил и времени. Памятники. Обычной гуманитаркой, честно говоря, не занимаемся. Дело это дискредитированное, грязное. Никогда не хотелось иметь к нему никакого отношения. Вот специфические медицинские препараты, необходимые на поле боя, наши товарищи поставляют.

— Сколько, по вашим данным, всего россиян участвовало в конфликте на Донбассе, если только через ваш Союз прошло такое большое количество?

— Значительно больше. Но надо понимать, что кто-то заходил на месяц, кто-то на три, а другие — на год. Народа через всю эту историю прошло очень много.

— Кто эти люди: бывшие военные, наемники, «отпускники», романтики?

— Число этих людей настолько велико, что типологизировать их сложно. Нет никакого «среднего» типа добровольца. Есть совершенно разные люди, заходившие с совершенно разными мотивами. Конечно, было очень много людей, которые в прошлом служили в армии или в различных силовых подразделениях, имели реальный боевой опыт. Россия за последние два десятка лет участвовала в массе вооруженных конфликтов. Есть те, кто воевал в Афганистане, потом были Приднестровье, где я сам участвовал еще девятнадцатилетним мальчишкой, Южная Осетия, Таджикистан, где я тоже побывал, Чечня первая и вторая и т. д. Этот боевой опыт давал нам очень существенное преимущество, особенно на первых этапах войны.

— Часто можно услышать, что на Донбассе ополчением командуют российские офицеры среднего и высшего звена.

— Офицеры тоже были, действительно, в большом количестве. Отставные, а не бывшие — офицер бывшим не бывает, но на тот момент с государством не связанные.

— Многие погибли из тех, кто поехал воевать через ваш Союз?

— Довольно много.

— Зачем русскому человеку было гибнуть на чужой войне?

— Сама постановка вопроса является ложной. Русскому человеку на чужой войне гибнуть не надо, но это не чужая война. Совсем. Это война за ту же самую русскую землю. Это кто Донецк отделил и сказал, что это земля-то не русская? Это из-за того, что в 1991 года три каких-то му…ка собрались и каждый себе выделил «феод» размером с большую страну? Жители Донецка — русские. По воспитанию, по духу, по культуре. По крови, хотя это и не так важно.

— Но если Крым и Севастополь Россия присоединила, то с Донецком и Луганском так не произошло.

— Вы имеете в виду российское государство, российскую власть. Но есть еще и нормальный подход мужчины, который если увидит, что на улице насилуют женщину, вступится, даже рискуя собственной жизнью. Хотя с точки зрения приземленной рациональности это и будет неправильно.

— Но Киев считает, что русские не «вступились за женщину», а «жену украли».

— Нынешняя киевская власть пришла на насилии, организованном сравнительно небольшой группой лиц. Финансировали это украинские олигархи, испугавшиеся того, что Янукович в своих личных целях отнимет у них власть. Тогда в нескольких регионах против этого поднялись люди. Без всякого пинка, и не имея никаких гарантий поддержки российского государства. Мы за них не заступиться не могли — это противоречит обычной человеческой совести, что и являлось основным мотивом добровольческого движения. Наверное, были и другие аргументы. Кто-то просто любит воевать — это естественно для нормального мужчины, кто-то оказался не у дел по жизни и имел свободное время. Но все это лишь дополняет главный посыл: было бы бессовестно оставить своих в таком тяжелом положении.

— Но это же вы на митингах выкрикивали лозунг: «Донбасс — это Россия!» Давая надежду на присоединение по крымскому сценарию.

— Мы надеялись. В 2014 году эти надежды не оправдались. Но есть логика исторического процесса, она явно показывает, что Донбасс — это Россия. И Донбасс будет Россией, включая территории, временно находящиеся под контролем Украины. Тенденция ясна: Россия себе русские земли возвращает. Не принципиально даже, кто в этот конкретный момент командует. Русский народ стремится к воссоединению в рамках единого государства.

— Но в окопах по другую сторону фронта также много людей, называющих себя русскими.

— Да, это братоубийственный конфликт, гражданская война. Далеко не первая в истории человечества. Я тогда не обещал лучшей жизни, лишь говорил, что лучше даже умереть достойно, чем жить, как собаки. Я не знаю, доживу ли сам до момента, когда историческая справедливость восторжествует.

— Первоначально сравнительно немногие жители Донецка пошли в ополчение. Значит ли это, что они не поддержали идею создания ДНР?

— Многие люди не быстро принимают такие решения. У одних на это ушли месяцы, у других — годы. Те, кто был очень нужен в 2014 году, пришел только в 2015-м. Активных граждан всегда немного. Большая часть, даже поддерживая то или иное движение, все равно предпочитают, чтобы решения принимали и воплощали за них.

— Могут ли, на ваш взгляд, в дальнейшем происходить серьезные военные обострения на линии соприкосновения?

— Военные обострения вероятны.

— Сколько сейчас российских добровольцев участвуют в боевых действиях на Донбассе?

— Довольно мало. Никто не ехал на Донбасс жить там вечно. Правда, в конце июля и в августе 2014 года я был уверен, что останусь там навсегда. Правда, не жить. По моим тогдашним прикидкам, шансы выйти живым из той заварухи были минимальны, но я с этим смирился. Сейчас республики уже справляются сами, имеют собственные боеспособные вооруженные формирования. Поэтому там остались только те, кто инкорпорировался в местное общество: те, кто женился, нарожал детей и прочее. Таких людей немало. Они продолжают воевать и погибать. Тогда приходится по просьбе семей и родственников, часто весьма стесненных в средствах, помочь в транспортировке тел. Мы в этом помогаем.

— Если предположить, что в России к власти придут силы, которые решат сделать все для возвращения Донбасса под власть Киева. Каковы, на ваш взгляд, могут быть последствия?

— То, что при Владимире Путине это невозможно — я уверен. Для того, чтобы к власти пришел человек, который отдаст приказ отдать Донбасс, должна произойти революция, переворот. Я готов сделать все, чтобы в России этого не случилось.

Беседовал Георгий Александров