Борьба слабоумия с мракобесием

В либерально-демократической стае моих питерских знакомых я — белая ворона. Друзья этой весной собирались на митинги против: передачи Исаакиевского собора церкви, застройки земли возле Пулковской обсерватории, объединения Национальной и Публичных библиотек (а чуть позже протестовали против объединения Мухинского училища с Университетом дизайна). А для меня эти митинги вот что: борьба слабоумия с мракобесием. Или наоборот. И я не знаю, как быть, потому что я знакомых за дураков не считаю. Хотя считаю, что в очевидном оглуплении страны доля их вины есть.

Объясню, — и начну с истории с Исаакием.

Дело в том, что посетители Исаакиевского собора (включая меня) в последнюю очередь ходят туда ради музея. А ходят так же, как во флорентийский (или миланский) Дуомо, или венскую Мариенкирхе, или парижский Нотр-Дам, — чтобы посмотреть интерьеры, составить представление о знаменитом месте, подняться на обзорную точку. Живая церковная служба с этой точки зрения — дополнительный плюс к гению места, спасибо за него отдельное. Зачем бороться с передачей собора? Дополнительное удовольствие (да еще и забесплатно) — всегда хорошо. Церковь не испортит интерьеры и не должна ограничивать доступ на колоннаду. Я не вижу смысла против передачи возражать, и попробуйте найти в моей логике изъян.

Что касается Пулковской обсерватории, то она, по крайней мере, в части оптических наблюдений, давно уже утратила былой смысл. Погоды петербургские вообще облачны, а когда ночи ясные, зарево огней над Питером, то есть световое загрязнение, такое, что наблюдения теряют всякий смысл. Да и оборудование почти все старое: рефрактор, например, 1954 года. Электромагнитные наводки тоже должны быть колоссальными, — и в общем и целом, обсерватории и большие города давно уже несовместимы. И Пулковская обсерватория 1839 года, и, скажем, Парижская 1667-го, — давно уже не учреждения науки (все современные обсерватории мира сегодня располагаются в горах), а памятники науки.

А вот о том, как действуют эти памятники и как соотносятся с нуждами общества, говорить можно и нужно, потому что о современной науке, включая астрофизику, у нас вообще почти не говорят. Тем более, что Пулковская обсерватория на экскурсии к себе вовсе не зазывает. Ее официальный сайт — посмотрите! — детский сад, каляки-маляки. Среди сотрудников я не слышал ни про кого, сколько-нибудь сопоставимого ни с Карлом Саганом, ни (хотя бы) с популярнейшим московским астрофизиком Сергеем Поповым.

Чем вы вообще, ребята, там у себя на Пулковских высотах занимаетесь? Если я и выйду на демонстрацию, то, скорее, против работников обсерватории, игнорирующих общество и не популяризирующих свою науку. Чтобы учились не протестовать против приближающейся застройки (хотя мне она тоже не нравится: мне не нравятся дома, вторгающиеся в парки), а рассказывать о своей работе. Тогда с ними и будут считаться. Не умеете — учитесь у Хокинга. Ему, инвалиду, в сто раз тяжелее, чем вам, но он сделал для защиты и пропаганды науки в миллион раз больше, чем вы. И попробуйте найти в моей логике изъян.

Что касается российских библиотек, то их сегодня можно объединять как угодно и с кем угодно, — хоть Публичную с Национальной, хоть Национальную с Волковским кладбищем. Они своих читателей продули, читатели из них (включая научных работников и специалистов) сбежали из них в интернет-библиотеки. И если руководители крупнейших библиотеки страны говорят, что их фонды непомерно разбухли, что надо объединяться, что не имеет больше смысла обязательный экземпляр отправлять по нескольким адресам, — очень может быть, так и есть. По мне, так вообще смысла нет обязательный бумажный экземпляр куда-либо отправлять: хватит и pdf-файла.

Кстати, то же относится и к объединению «тряпочки» (Университета дизайна) с «мухой» (Мухинским училищем). Это два крайне провинциальных, ни на какие мировые дизайнерские процессы не влияющих, заведения. Их можно объединять, закрывать, поглощать, расширять или сужать: смысла в них ноль, кроме трудоустройства преподавателей и временного пристройства студента. Ну, в «мухе» еще недурен музей декоративно-прикладного искусства, за этим туда и имеет смысл ходить. А если вы с моей логикой не согласны, то зайдите летом в «муху», когда там выставлены дипломные работы. Это такой крепкий областной СССР.

Да, среди выпускников «мухи» порой сверкают бриллианты — например, Петр Павленский со своими огненными вратами ФСБ. Но я не вижу никакой связи между Павленским и его alma mater, — как не вижу и никакой гордости у «мухи» за своего выпускника. По идее, «муха» должна была устраивать перформанс под окнами ФСБ в те дни, когда Павленский сидел в тюрьме. Но им слабо. У них вон, два года подряд зонтики на Соляном переулке перед главным входом развешивали. Два года подряд, — Карл! — одни и те же зонтики!!! Это у них такое декоративно-прикладное искусство библиотечного типа. Но я поддерживать мертвечину не намерен. И вообще, когда в культурной столице кричат о культуре, всегда проверяю, заряжен ли пистолет, — потому что за редчайшим исключением, защищать мне всегда предлагают нечто глубоко вторичное.

…Подытоживаю.

Я не вижу никаких резонов, когда кричат о крахе культуры и демократических ценностей, сразу же примыкать к кричащим. Я вижу резон включать в таких случаях логику. И она поможет понять, что Исаакиевский собор от церкви сегодня защищают те же люди, которые в 1991-м поддержали бы предложение передать собор церкви. Да, Русская православная церковь сегодня не вызывает добрых чувств, потому что вот уже четверть века ведет себя как церковь-хапуга, обслуживающая интересы бюрократии — и церковной, и светской. Но это еще не повод приписывать ей грехи, которых у нее нет.

Да, министерство культуры в его сегодняшнем виде не вызывает у меня ничего, кроме брезгливости, — но это еще не повод солидаризироваться с жертвами министерства культуры.

Когда-то логика жизни в СССР приводила к простенькой идее: что советскою властью гонимо, то и есть на самом деле хорошо. В этом, кстати, причина, по какой интеллигенция в конце 1980-х с такой нежности относилась к православной вере и православной церкви.

Но логика «враг моего врага есть мой друг» глубоко глупа и глубоко порочна, потому что большой и сложный мир, воспринимаемый индивидуально, превращает в простенький мир коллективных дихотомий и бинарных оппозиций.

И, если вам знакомы понятия дихотомии и бинарной оппозиции, попробуйте найти в моей логике изъян.

Дмитрий Губин