Путин: самодержец, но не царь

Только что опубликованный опрос ВЦИОМа явно задуман как финальный аккорд в дискуссии о желательности введения монархии в России, начатой главой Крыма Сергеем Аксеновым.

Народный вердикт, полученный путем «телефонных интервью по стратифицированной двухосновной случайной выборке», занятен своей кажущейся ясностью: 88% опрошенных предпочли для России республику, а монархию — только 8%.

Не стану уходить слишком уж далеко в конспирологическое русло. Хотя предположения о наличии сценарной разработки напрашиваются сами собой.

14 марта Аксенов сообщает, что России нужна монархия.

15 марта спикер Госдумы Вячеслав Володин признает аксеновское право на такую точку зрения, но все же советует «смотреть в будущее, а не в прошлое».

В тот же день пресс-секретарь президента Дмитрий Песков с ноткой двусмысленности сообщает, что его патрон «относится без оптимизма к предложениям вернуть в России монархию». То есть вроде как не отрицает эти предложения наотрез.

И сразу же вслед за этим сам застрельщик дискуссии уточняет свой тезис: он, собственно, даже и не за монархию, а только за пожизненное президентство Владимира Путина — «национального лидера, который уравновешивает интересы всех политических и финансово-промышленных групп».

Наконец, на сцену выходит ВЦИОМ — опросная служба, которая ничего не делает зря. 16 марта начат опрос, 18 марта он закончен, а еще через несколько дней, ушедших, возможно, на согласования и утряски, — опубликован. Дискуссия пришла к финишу. Так и быть, Россия останется республикой.

Независимо от того, является или нет это симпатичное шоу одним из плановых мероприятий, готовящих переизбрание Владимира Путина на очередной срок, оно весьма познавательно и многое рассказывает о том, каким наверху видят наш общественный строй.

Доктрина Аксенова, как уже говорилось, сводится к тому, что Путин выражает не народные чаяния, а интересы каких-то верхушечных групп, будучи «единственным модератором, который в состоянии удержать все процессы под полным контролем». То есть без него магнаты передерутся.

А ВЦИОМ, беседуя, как вы понимаете, не с магнатами, а с простыми людьми, заставляет их выбрать лишь между двумя системами — «монархией, при которой верховная власть передается по наследству», и «республикой, при которой правитель избирается голосованием на выборах». Сам Аксенов не сформулировал бы лучше: или династическое правление, или неограниченная персональная власть, время от времени переутверждаемая на выборах. Других вариантов решили не предлагать.

Надо заметить, что в странах, считающихся демократическими, даже если высшее должностное лицо напрямую или почти напрямую избирается народом, как во Франции или США, его обычно не называют «правителем» (ruler, souverain). Видимо, потому, что его полномочия совсем не безграничны.

С другой стороны, «передающаяся по наследству верховная власть» сохранилась сегодня лишь в очень немногих государствах, вроде Саудовской Аравии или Северной Кореи. А монархии в странах с демократическими режимами вообще не попадают во вциомовскую классификацию: британская королева или шведский король по наследству получили вовсе не «верховную власть», а только ее регалии.

И непонятно, куда деть республики парламентского типа. Немецкие президент и канцлер избираются собраниями политиков, а не народом напрямую. Не говоря о том, что слово «правитель» в этой стране к употреблению вообще не рекомендовано.

Но ясно, что такие вопросы здесь лишние. «Монархическую» дискуссию затеяли совсем не для того, чтобы протестировать отношение широких масс к ценностям народоправства или, наоборот, легитимизма.

Это была по-своему милая в своем простодушии попытка сформулировать принципы российского общественного устройства, желательные не для низов, а для верхов. А опрос устроили для того, чтобы создать иллюзию народной поддержки этих принципов.

Существующий у нас сословно-кастовый режим, при всем своем архаизме, явно не нуждается в наследственной власти. Поэтому бюсты последнего царя мироточат, но люди, являющиеся или называющие себя его родственниками, на попадание в российскую номенклатуру рассчитывать не могут.

Внутри самой же номенклатуры по наследству передаются привилегированные статусы, а не должности. Сын генерала, если хочет, запросто становится генералом. Но пост министра обороны не резервируется за сыновьями, дочерями или зятьями прежних министров обороны. Им и без того есть где разгуляться.

В обществах, где тоже сильны наследственные привилегии, но система власти, в отличие от нашей, имеет четкую структуру и работает по правилам, династический принцип легче прокладывает себе дорогу.

В Индии династия Джавахарлала Неру дала уже трех премьер-министров и двух кандидатов в таковые. В США династия Бушей задавала тон двадцать лет и даже сейчас еще не совсем сошла со сцены. Глава Китая Си Цзиньпин, как и половина прочих членов высшего руководства, принадлежит к так называемым принцам, потомкам вождей, — его отец занимал высокие посты еще при Мао Цзэдуне, а при Дэн Сяопине состоял в Политбюро.

Но во всех этих державах власть открыта также и для других династий и даже отдельно взятых претендентов, а полномочия первого лица не абсолютны. У нас же сколько-нибудь внятных правил нет. Кое-какие ограничители для власти главы государства существуют, но они совершенно неформальны, а выглядит он вполне самодержцем — и именно в качестве такового с большей или меньшей охотой почитается высшим слоем.

Отсутствие наследственной передачи власти в глазах значительной части этого слоя выглядит хоть каким-то ограничением его амбиций. А необходимость время от времени обновлять его мандат через народное голосование в их глазах — переэкзаменовка на статус самодержца, ценимого именно за способность «удержать все процессы под полным контролем».

С помощью дискуссии о монархизме-республиканизме руководящее сословие, так сказать, сверило часы на своем пути к марту 2018-го. А вот с выяснением подлинного отношения народа к нынешней системе правления решили не заморачиваться. Независимо от того, стоит за этим избыток или недостаток их уверенности в себе, это явная ошибка.

Сергей Шелин