Передача собора — почти революция

Один умный, но немного недалекий московский комментатор советует без споров согласиться с тем, что Исаакиевский собор, как он выражается, «вернут верующим». И притом согласиться, не задаваясь вопросом, как они затем станут с ним обходиться. А просто потому, что надо смыть грех давних отобраний храмов и глумлений над верой.

Начинаю с этого, чтобы стало видно, насколько легко все можно запутать, если называть вещи не своими именами и в упор не видеть, что вокруг происходит на самом деле.

РПЦ — организация иерархическая, которая никоим образом не стремится подражать радикальным течениям западного протестантизма. Голосования верующих как способ выражения коллективной воли в ней не практикуются. Как, добавлю, и референдумы наших горожан, которые, правда, формально разрешены, однако фактически не допускаются.

Исаакиевский собор поэтому передается вовсе не сообществом петербургских граждан сообществу православных верующих, а одной структурой — другой структуре. Светские власти отдают его властям церковным.

Причем именно отдают, а не возвращают. Потому что вернуть можно только то, что раньше отняли. А при царизме Исаакиевский собор, ввиду своего гигантского государственного значения, управлялся не духовным ведомством, а министерством внутренних дел.

Нынешний статус собора, когда присмотр за зданием осуществляет светская организация, а церковь ежедневно устраивает там богослужения, как раз и является продолжением исконной традиции. А вот изгнание из этого храма светских служащих — настоящий переворот, глубинное значение которого, по-моему, стараются упростить и тем самым приуменьшить.

Принято говорить, что РПЦ берет Исаакий якобы ради доходов — в первую очередь, туристических. Вероятно, меркантильные соображения тут тоже присутствуют. Но давайте посмотрим на Казанский собор, уже почти двадцать лет управляемый РПЦ. Большие ли туристические доходы он приносит? Открыт ли для людей светских или иноверующих?

Задачи этого храма с полной прямотой изложены его настоятелем протоиереем Павлом Красноцветовым: «Кончилось царство зла и воссияло солнце добра. Храм возрождается на средства благотворителей, верных чад Русской Православной Церкви. По милости Божией мы вновь имеем возможность ежедневно совершать богослужения и возносить молитвы о здравии и спасении всех православных христиан».

Вы видите здесь хотя бы намек на желание пригласить не то что туристов, а просто лиц, не во всем соответствующих строгим критериям настоятеля? Я — нет. Вполне допускаю, что скоро и Исаакиевскому собору четыре миллиона посетителей, пришедших не для молитвы и воспринимаемых теперь как люди чужие, станут не нужны. Или, как минимум, нужны гораздо меньше, чем до сих пор.

Российская светская власть, в том числе и во времена, когда православие было государственной религией, в отношениях с церковью всегда оставляла последнее слово за собой. Посчитав, например, нужным изъять из церковного управления и передать под контроль придворного ведомства древнюю святыню — московский Архангельский собор, без колебаний сделала это в 1895-м.

И сегодня, разумеется, соборы Московского Кремля управляются вовсе не церковью. Время от времени в этих храмах совершаются богослужения, но подчинены они Государственному историко-культурного музею-заповеднику «Московский Кремль». На сайте которого москвичам и гостям столицы сообщается: «Единый билет на посещение архитектурного ансамбля Соборной площади дает право осмотра Успенского, Архангельского, Благовещенского соборов, церкви Ризположения, Патриарших палат с церковью Двенадцати апостолов…, а также посещения текущих выставок. Стоимость билета (без предоставления скидок) — 500 руб.».

РПЦ уживается с этим музейным комплексом и с туристическими потоками самым мирным образом, и легко понять, почему. Кремль — твердыня светской власти. При всех ее симпатиях к церкви, она не согласится административно соседствовать с нею на равных.

Но то, что невозможно в старозаветной якобы Москве, стало вдруг реальностью в Петербурге — городе, изначально задуманном как форпост Европы, как место, где светскость и церковность будут сосуществовать по-новому.

Когда Петр Первый устанавливал здесь на общее обозрение скульптуры обнаженных женщин, то многие воспринимали это не просто как эстетический изыск, но и как богохульство. Однако со временем привыкли, а потом и полюбили. Исконные петербургские традиции стоят на том, что церковный взгляд на мир не является монопольным.

И вот сегодня начальствующие лица города и РПЦ берут на себя смелость эти традиции перечеркнуть.

Не люблю рассуждения о символических вещах, но тут они просто напрашиваются. В ответ на призыв Михаила Пиотровского к патриарху Кириллу повременить с ходатайством о передаче собора, протоиерей, ведающий в Петербургской епархии «взаимоотношениями церкви и общества», посоветовал всемирно известному ученому «больше заниматься историческими традициями Эрмитажа…, а не устраивать там провокационные выставки, подобные выставке Яна Фабра».

Вот вам и запоздавшая на три века отповедь Петру Великому, основателю не только Петербурга, но и Кунсткамеры, рядом с экспонатами которой работы Фабра — невинная забава для воспитанниц Института благородных девиц.

Спор, повторю, идет вовсе не о вере (в музее «Исаакиевский собор» нет сегодня даже и намеков на что-либо атеистическое или антиклерикальное), не об ограниченных якобы возможностях для богослужений (договороспособность музейщиков по этим поводам буквально не имеет границ) и даже, возможно, не о материальных притязаниях.

На первом месте притязания идеологические, и по своему замаху — революционные. Речь идет о планомерном и монопольном занятии командных высот, знаковых объектов и символов города. О том, чтобы Петербург перестал быть тем Петербургом, каким был задуман.

Сергей Шелин