Позвольте нам и дальше не понимать своего счастья

Думаю, единственным толковым ответом, которого взыскует Дмитрий Губин в свой колонке «Петербургское эхо Москвы: капкан полупровинции», может быть изъявление полного с ним согласия. Поскольку он высказывает вещи очевидные и бесспорные.

В самом деле: ребячеством было бы опровергать квалификацию Невзорова как одного из лучших публицистов страны — так и есть. Или: «Эхо Петербурга» — «50 оттенков серого»: ну что тут возразить? (Правда, не очень понимаю, чем так уж мощно «Эхо Москвы». Юлия Латынина — да, крута, но она и без «Эха» крута, зато многие из штатного эховского молодняка — малообразованные болваны.) Или, скажем, какой вменяемый человек станет протестовать против губинской оценки г-на Габрелянова? Как и против того, что «питерская пресса, питерское радио, питерское телевидение — это ни то ни се». И вообще, если принимаешь используемую Губиным систему координат, основанную на соответствующей системе ценностей, остается только возгласить: вы совершенно правы, Дмитрий Павлович, примите уверения в совершеннейшем почтении.

А если не принимаешь?

Еще в 2002 году в газете «Петербургский Час пик» я писал: «Появился целый жанр типа эссе: исследовать разницу между Москвой и Петербургом. Вот недавно один из таких московско-петербургских публицистов, рассуждая в очередном своем урчащем и похрюкивающем тексте про преимущества Москвы, где так замечательно устроилась жизнь его желудочно-кишечного тракта, изрек, в частности, такое: «Обязанность мужчины — улепетывать, уходить с депрессивного рынка… надо удирать в теплые места, сохранять себя, кормить семью, и уже там, в безопасности, рассуждать о причинах случившегося». То есть: ubi bene — там и patria (собственно, это эссе как-то так и называется). Мне тут больше всего нравится «сохранять себя». Что там такое особенное в этом «я» надо сохранять? Какие страшные удары по хрустальному дворцу личности нашего публициста нанесены, чем оскорблены его гордая натура и пронзительный ум? О, ужасная беда приключилась в Петербурге — что-то вроде того, что кредитной карточкой не удалось расплатиться». Тринадцать с лишним лет назад поисковики не достигли еще нынешней сноровки, и я мог позволить себе вставить в текст дословную цитату, не называя автора, но и не имея в виду, что любой желающий, погуглив, немедленно установит его фамилию. Сейчас не скроешь: цитата — из Дмитрия Губина.

Ей-богу, тут прямо что-то психоаналитическое. Годы летят и десятилетия сменяются, а Дмитрий Губин все не охладевает в желании дать Граду Петрову нанашки: зачем ты не Москва?! (не Париж, не Лондон, не… уж не вспомню сейчас, какие города он полагает образцовыми).

Нет, будем справедливы: все же случился в 312-летней истории Петербурга краткий период, когда он умел угодить г-ну Губину. Чем же именно? Тем, в частности, что здесь проходили свое поприще Трахтенберг и Мамышев-Монро. Сейчас — заряжай, готовьсь, пли! — в меня летит отравленное слово: «Провинциал!» Да, аз грешен, не был в «знаменитом нью-йоркском клубе The Box». Потому не мог дать тамошним отлуп нашим Трахтенбергом. Но вообще-то «Хали-Гали» — всего лишь ночной клуб. Индицировать возвышение и падение Петербурга по состоянию ночных клубов чуточку слишком легкомысленно. Не говоря о том, что названные персоны не так уж однозначно достойны стоять через запятую с ДДТ (которая, кстати, никуда не делась, дай бог здоровья Юрию Шевчуку). Есть разные мнения — мое, например, такое: Трахтенберг избрал своей стезей развлекать людей, но это было нисколько не смешно и патологически необаятельно. А также: некоторым мальчикам нравится наряжаться девочками и краситься, но Владислав Мамышев догадался превратить это хобби в прибыльную деятельность. Что свидетельствует о его бизнес-смекалке, однако никак не заставляет считать Петербург без Мамышева гораздо хуже, чем с ним.

Еще Дмитрий Губин ставит в заслугу Петербургу появление «первого российского таблоида» Pulse. Понятно, что Губин одно время «Пульс» возглавлял и это, должно быть, дорогое для него воспоминание. Однако в жизни людского сообщества в целом средства массовой информации вовсе не занимают такого места, как в жизни своих сотрудников и членов их семей. Я, допустим, работал в двух программах канала 100ТВ, но не могу не понимать, что от их отсутствия мой бюджет, конечно, пострадал, а петербуржцы — нельзя сказать, чтобы сильно приуныли. Как и сейчас, когда закрывается весь канал целиком, не видать многотысячных митингов в его защиту. Что ж, по мощам и елей.

Подозреваю, г-н Губин исходит из распространенного заблуждения, будто человеку от природы положено смотреть телевизор. Следствие: значит, телевидение должно быть хорошим, и качественное местное телевидение — предмет патриотической гордости, тогда как упадка телевидения надо стыдиться и от него страдать. Это не так. Это, как сказал бы Невзоров, ненаучно. Это нисходящий тренд. Человеку от природы положено есть, пить, спать, отправлять естественные надобности. И все больше людей преспокойно и с удовольствием обходятся без телевизора. Состояние телевидения — уж никак не критерий оценки Петербурга.

Кстати, о том, что человеку положено есть. Вообще — положено. Но нигде не сказано, что непременно в ресторане. «Не идут рестораны высокой кухни», — сетует Дмитрий Губин. Вот мы и подобрались к системе координат. Она такова: «столичное» — синоним прекрасного. Кушая салат «Столичный» или глуша «Столичную» водку, провинциал приобщается к блеску кремлевских звезд. Следствие: хочешь избавиться от провинциализма — заведи столичные манеры, выставки, театры и предприятия общественного питания. «А вот в Нью-Йорке в The Box… — Да вы че? Правда, что ли?! Ой, Люба, запиши за товарищем, мы тоже так оборудуем!»

На самом деле нет ничего более провинциального, чем такие координаты. Потому что провинциальность бывает только в одном — в мышлении. А оно наконец-то освобождается. Например, оперно-балетные театры в крупных уральских городах смотрят сейчас не на Москву, а на весь мир, и их горизонтальные связи куда содержательнее и плодотворнее, чем прежнее желание «показаться в столице». Кстати, Дмитрий Губин малость передергивает в своем принципе «кого люблю — того дарю». Я был в Перми на фестивале современного искусства Марата Гельмана: он оказался на 90% таким же шарлатанством, как все остальное «современное искусство» (будем точны: на 91,6%). Зато базирующийся в Перми оркестр Теодора Курентзиса «Musica Aeterna» работает на таком уровне, а Дягилевский фестиваль, где Курентзис худрук, предлагает такие программы, что Пермь сейчас — вовсе не мировой закоулок, каковым она, по мнению Губина, обречена была стать без Гельмана, а один из европейских музыкальных центров. Просто Дмитрий Павлович, судя по всему, не в курсе.

И рестораны в Перми нормальные. Я ведь совсем не против ресторанов. Даже за. Нет ничего дурного в стремлении есть-пить вкусно, спать сладко. Если ты гурмэ — радуйся искусству мэтра Дюкасса (пусть и не в Петербурге). Просто материальные ценности становятся мещанскими в отсутствие других. Удовольствие от мастерства повара и наслаждение красотой мысли — все-таки не одно и то же. Поскольку лишь духовная деятельность придает смысл нашему существованию, без нее оно сведется к отправлению естественных надобностей. И когда вы пойдете пешком от Суворовской площади через Троицкий мост или, наоборот, по нему же с Петроградской, доберетесь до середины, вдохнете, приготовитесь и окинете взглядом Петропавловку, Стрелку и Дворцовую набережную — вы испытаете тот почти непереносимый восторг, какой умеют причинять разве что некоторые строчки Пушкина. Позволю себе словцо, при котором почти каждый нынче схватится за пистолет, — метафизика. Перед метафизикой Петербурга, если вы ее ощущаете, делаются совершенно ничтожными соображения насчет того, позорнее ли столовые ресторанов haute cuisine и отчего некоторым региональным газетам не хватает шика.

Кстати, о Пушкине. Как известно, все, что нас интересует, уже случилось в русской литературе. «Лопахин. Только, конечно, нужно поубрать, почистить… например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад… Раневская. Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом…» Дело совершенно не в том, что я родился в Институте Отта почти на Стрелке Васильевского острова, а Дмитрий Губин - в Иванове. Такого рода аргументы - пошлость несносная. Не паспортные данные удостоверяют, петербуржец ты или нет, а Город сам это решает. Как известно, главные создатели его метафизики в нем не родились — ни Пушкин, ни Гоголь, ни Достоевский. И сейчас честь петербургской культуры составляют «понаехавшие»: режиссер Александр Сокуров, философ Александр Секацкий, композитор Леонид Десятников. Даже первое перо Петербурга и его изумительный знаток литератор Самуил Лурье, хоть и сын ленинградских филологов, родился в эвакуации в Свердловске. Но они не понимают своей жизни без Города — и это абсолютно избавляет от тревог насчет того, что в нашем провинциальном болоте безнадежно вязнут все восхитительно инновационные, призванные сделать нас счастливыми московские начинания и know how.

«Этот текст я пишу, сидя в Москве», — сообщает Дмитрий Губин. Как правильно! Счастливо там и оставаться.

Дмитрий Циликин