Как Россия станет объектом борьбы США и Китая

Что ждет человечество в будущем? Грозят ли ему войны и кризисы? А может, напротив, планета станет более благоустроенной? Сможет ли Россия вписаться в новую обстановку или пойдет своим путем? "Росбалт" продолжает публикацию цикла статей "Мы не узнаем наш мир".

Место России в XXI веке определяется не только тем, насколько эффективна наша экономика или жизнеспособен наш политический режим. Россия зажата между Западом и Востоком. По большому счету – между Америкой и Китаем, двумя полюсами XXI века. И если мы дистанцируемся от одного полюса, нас неизбежно начинает притягивать другой, поскольку собственный экономический и политический вес России сегодня недостаточно велик для самостоятельного, внеблокового существования.

В настоящее время быстро обостряющийся конфликт с Западом объективно сдвигает нас на Восток. И самое главное в этом движении – отнюдь не декларации высокопоставленных российских политиков. Декларации можно оперативно поменять. Захочет, например, Запад отдать нам с потрохами всю Украину, и тотчас же Кремль заговорит об уважении к европейским ценностям, о величии американской демократии, о совместном давлении на Сирию, Иран и прочие режимы, нелюбимые Вашингтоном.

Но что уже вскоре будет не изменить, так это жесткую экономическую привязку России к восточному полюсу. Сейчас, кажется, уже мало кто из здравомыслящих людей верит в то, что российская экономика сильна чем-то еще, кроме продажи энергоносителей. Наше благосостояние полностью зависит от направления наших трубопроводов. Если мы качаем ресурсы на Запад, то играем по западным правилам, если на Восток – по восточным.

По мере истощения западносибирских месторождений Россия начинает ориентироваться на ресурсы Восточной Сибири. На сегодняшний день заключено соглашение с Китаем о строительстве газопровода «Сила Сибири», по которому пойдет в Поднебесную газ с Чаяндинского и Ковыктинского месторождений. По всей видимости, в обозримой перспективе мы договоримся с Китаем о строительстве еще одного трубопровода, который даст возможность перекидывать туда газ из Западной Сибири, поскольку Европа будет диверсифицировать систему снабжения энергоносителями, увеличивать долю сжижженного газа и, по возможности, минимизировать роль российских поставок. Западносибирские ресурсы потеряют традиционного покупателя и отправятся в Китай - если Пекин готов будет хоть что-то за них заплатить.

Путь в мышеловку

В отношениях с Китаем у нас возникнет сравнительно редко встречающаяся в экономике ситуация монопсонии – монополии не производителя, а потребителя. Китайцы при необходимости смогут отказаться от поставок энергоносителей из России, заменив наш газ на тот, который предоставит им другой поставщик. Но наша страна не сможет перекинуть свой продукт в ином направлении, поскольку будет жестко привязана газопроводами только к одному потребителю.

Уже сегодня Китай получает газ из Туркменистана. Огромными запасами «голубого топлива» обладает Иран - рано или поздно его ресурсы тоже окажутся в Поднебесной. Месторождения газа обнаружены в районе Парасельских островов, которые Китай фактически отторгает у Вьетнама. Наконец, велики потенциальные возможности получения Китаем сжижженного газа через морские порты. В общем, через пару десятилетий, когда мы окончательно рассоримся с Западом, Пекин, напротив, будет иметь высокодиверсифицированную систему поставок топлива.

Если Россия станет получать основную долю свой валютной выручки от Китая, наша страна может утратить возможность осуществлять самостоятельную политику. Мы окажемся в своеобразной мышеловке, которую фактически сами себе сейчас и устраиваем. В руках у Пекина будут инструменты для оказания давления на Москву сразу по нескольким основным позициям.

Во-первых, Китай окажется способен диктовать цену, по которой он покупает у нас газ. Естественно, как всякая монопольная цена она не сможет изменяться абсолютно произвольно. Китай вынужден будет платить России, как минимум, столько денег, сколько необходимо, чтобы система добычи и транспортировки газа нормально функционировала. Люди должны получать зарплату, иначе они перестанут работать и сбегут из Сибири на другие предприятия. Однако Москве чрезвычайно трудно будет добиться того, чтобы цена за газ кроме покрытия необходимых издержек давала еще хорошую прибыль «Газпрому» и такие налоговые поступления в бюджет, которые позволяли бы поддерживать дотационные регионы.

Кремлю эти регионы нужны, поскольку в них живут избиратели, отдающие свои голоса правящему режиму в обмен на финансовую поддержку или в ответ на промывание мозгов через ТВ. Однако Пекин вряд ли захочет платить за газ такую цену, которая позволяла бы российскому бюджету направлять дотации в Чечню или даже в Тамбов.

Во-вторых, Китай в определенный момент может прийти к выводу о необходимости оказывать на Россию серьезное политическое давление. Сегодня мы даже можем примерно предположить, каких целей станет добиваться Пекин. Как ни парадоксально, материал для таких предположений дают нам события, происходившие в 2014 году на Украине.

Чего в первую очередь требовала Москва от Киева? Совершенно, казалось бы, безобидной вещи – федерализации. Москва не стремилась присоединить к России Донецк и Луганск, но настаивала, чтобы Киев обеспечил этим регионам весьма высокую степень самостоятельности. Можно сказать, даже не самостоятельности, а независимости при юридическом пребывании в составе Украины. При такой федерализации Кремль, скорее всего, получил бы возможность большего влияния на руководство так называемой «Новороссии», чем то, которое сохранялось бы за киевскими властями.

Думается, примерно тех же целей и теми же средствами будет стремиться в перспективе достигнуть Пекин относительно богатых ресурсами регионов Сибири и Дальнего Востока. Популярный сегодня тезис о прямой китайской угрозе на Востоке не вполне верен. Маловероятно, что Пекин постарается отторгнуть какие-то российские территории военными средствами. Скорее, он будет оказывать на Москву давление в целях поддержки регионов, желающих оставлять себе львиную долю выручки от продажи ресурсов за рубеж. Проще говоря, выгоду от продажи ресурсов будут делить между собой получающий их Китай и российские регионы-добытчики, тогда как федеральный бюджет останется с носом. А если Москва попытается на регионы давить, как давила Украина на Донбасс, Китай сможет взять на вооружение те же средства, которыми Москва в 2014 году помогала Донбассу в борьбе с Киевом.

В-третьих, политическое давление на Россию может касаться не только региональных проблем, но и устройства всего нашего политического режима.

Понятно, что нынешнее руководство России, сделав ставку на противостояние с Западом, не сможет и, скорее всего, не захочет проявлять строптивость при возможном обострении отношений с Китаем. Москва фактически уже сейчас превращает себя в младшего партнера Пекина и будет оставаться им в дальнейшем. Поэтому она вынужденно пойдет как на продажу Китаю природных ресурсов по монопольно низким ценам, так и на формирование особой системы отношений Пекина с восточными российскими регионами.

Покупать лояльность дотационных субъектов Федерации Кремлю будет в такой ситуации не на что, но это ведь не означает автоматически развала политического режима. У него еще есть серьезный силовой ресурс для сохранения статус-кво: недаром в бюджетах последнего времени наметился перекос в пользу армии и полиции при очевидном недофинансировании здравоохранения, образования и культуры.

Конечно, подобный сценарий превращения России в сырьевой придаток Китая понравится у нас далеко не всем. Появятся, наверное, интеллектуальные и даже политические движения против «порабощения» России. По крайней мере, в элитах противостояние восточному курсу наверняка рано или поздно наметится. С определенной долей условности эту перспективу можно сравнить с тем, как в странах советского блока время от времени (вплоть до бархатных революций 1989 года) возникало стремление выйти из-под контроля «старшего брата». И позиция Китая в отношении России будет, скорее всего, напоминать былые действия Москвы в отношении Варшавы, Праги или Будапешта.

Наш «большой брат»

До сих пор мы в этом тексте рассматривали возможное развитие событий так, как если бы страны Запада вообще перестали бы интересоваться судьбой России, полностью «сдав» нашу страну Китаю. Однако на самом деле этого, конечно, не будет. Англо-американские союзники после Второй Мировой войны «сдали» Восточную Европу Сталину, но не исключили ее из зоны своих интересов. Не перестали оказывать влияние на польские, венгерские, чехословацкие и прочие элиты. Если СССР фактически впрямую контролировал Восточную Европу и даже два раза (в 1956 и в 1968 годах) вводил войска в «братские страны», то Запад стремился сформировать привлекательный образ рынка и демократии, а следовательно - заинтересовать элиты в осуществлении внутренних реформ, которые резко снизили бы зависимость Варшавы, Праги или Будапешта от Москвы.

Воздействие на элиты, как мы помним, оказать действительно удалось. К моменту падения Восточного блока среди политиков и интеллектуалов в государствах Восточной Европы почти не оставалось прямых сторонников ориентации на Москву. Но, надо заметить, что до тех пор, пока Михаил Горбачев не устранился от силового контроля над поведением «младших братьев», бархатные революции все же были неосуществимы.

С Китаем нынче – похожая история. С одной стороны, он будет иметь возможность давить на зависимое от него московское руководство и требовать проведения соответствующего курса. С другой – оппозиционные представители нашей элиты будут ориентироваться на новое сближение с Западом по мере того, как все более очевидно станет проявляться наше превращение в сырьевой придаток. При этом как Америка, так и Евросоюз будут оказывать поддержку прозападным российским элитам. Но до тех пор, пока московский режим сможет сохранять прочность, эта поддержка, естественно, будет скорее моральной, чем силовой или финансовой. Никакие цветные революции невозможно устроить извне, пока режим пользуется достаточной поддержкой изнутри.

Если на каком-то этапе в России случится реальная попытка демократизации (как в Венгрии 1956 или в Чехословакии 1968 годов), Запад постарается серьезно помочь демократическим силам, однако у Пекина будет достаточно возможностей поддержать прокитайскую власть. Вряд ли с помощью прямого вторжения, как делал СССР в Восточной Европе, а скорее с помощью предоставления дополнительных финансовых ресурсов Кремлю.

Иными словами, Пекин будет требовать жесткого курса, силового подавления всякого сопротивления режиму (как это делалось на площади Тяньаньмэнь) и при необходимости подкинет денег тем людям в Москве, которые решатся взять на себя ответственность за наведение внутреннего порядка и сохранение России в сфере влияния Китая. Таким образом, шансы на демократизацию нашей страны в будущем могут значительно уменьшиться из-за внешнего воздействия.

Правда, нашего нового «большого брата» не стоит воспринимать как нечто неизменное. Сам Китай тоже неизбежно будет подвержен трансформации. Нынешний прагматичный авторитарный режим под воздействием комплекса внутренних противоречий может в какой-то момент рухнуть. Собственно говоря, все авторитарные режимы рано или поздно ожидает демократизация, а потому Пекин она неизбежно затронет. Это, конечно, будет отнюдь не демократизация европейского типа. Она может сопровождаться кровопролитными внутренними конфликтами и, в конечном счете, установлением нового жесткого режима – возможно, националистического и экспансионистского.

Однако если дела в Китае пойдут по такому сценарию, эта страна на какое-то время ослабнет. И у России появится шанс выскочить из-под железной пяты «большого брата», как выскочила в 1989 году Восточная Европа из-под пяты Советского Союза.

Правда, следует понимать, что уйти в никуда у России не получится. Внеблоковое существование – это миф. Кроме того, наша страна слишком ослабила свою экономику, чтобы надеяться на свободное балансирование между Западом и Востоком, между Америкой и Китаем.

Если в тот момент, когда перед нами откроется пространство для маневра, мы будем готовы вновь стать Европой, появится определенный шанс на демократизацию. Если же нынешний антиамериканский и антиевропейский настрой сохранится, мы так и останемся «под Китаем".

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге

Перейти на страницу автора