Разрушительные силы национального чувства

Драматические события на Украине оставили в полутени чудовищную резню, случившуюся 1 марта в Китае на вокзале в городке Куньмин. Десяток уйгуров (среди которых были две женщины), вооруженных большими кухонными ножами, неожиданно атаковали находившихся на станции ханьцев (основная китайская народность, составляющая более 90% населения). В результате были убиты 29 человек, еще около 150-ти - ранены. Появившиеся в китайских соцсетях фотографии трупов со страшными ранами вызывают ассоциации скорее с серьезными военными действиями, нежели с вылазкой небольшой группы сепаратистов.

Уйгурские террористы, одетые в черное, явно основательно готовились к акции, и, судя по всему, этот страшный акт имел некое символическое значение. Половина группы была схвачена, другая убита. Можно предположить, что те, кто остались живы, еще будут завидовать погибшим.

Сегодня в Китае живут около около 11 миллионов уйгуров — это второе по численности мусульманское меньшинство КНР. В Синьцзяне - большой и до сих пор пустынной северо-западной провинции Китая, граничащей со Средней Азией - они составляют около половины населения. При этом многие уйгуры недовольны своим положением в Китае и прежде всего – самим фактом того, что они стали частью китайской империи, утратив собственную государственность.

В прошлом, на протяжении двух тысячелетий, предки уйгуров смогли основать несколько могущественных государств, игравших в Азии огромную роль. Последние уйгурские государства просуществовали недолго (Илийский султанат - 1864—1871 гг., Йеттишар 1864—1878 гг., Исламская республика Восточный Туркестан - 1933—1934 гг. и Восточный Туркестан 1944—1949 гг.), но, как сообщает «Википедия», «оставили сильные традиции в стремлении к приобретению своей государственности в мировоззрении уйгурского народа».

Судя по редким материалам, собранным современными зарубежными этнологами и социологами, которым каким-то чудом удалось поработать в Синьцзяне, современные уйгуры не утратили надежду отделиться от Китая и создать свое собственное государство. В российскую прессу такие тексты, как правило, не попадают, а западные СМИ, сочувствующие всем сепаратистам в Китае, периодически размещают статьи, косвенно обвиняющие Китай в культурном империализме. Например, планы властей модернизировать древние уйгурские города трактуются как стремление разрушить уйгурский уклад жизни. Западные аналитики предполагают, что эта модернизация будет также сопровождаться перемещением в Синьцзян ханьского населения – чтобы разрушить преобладание уйгуров в тех или иных локальных поселениях.

Уйгуры – мусульмане. И, судя по свидетельствам очевидцев, они ориентированы скорее на Турцию, чем на Китай, предпочитая смотреть турецкое телевидение и не горя желанием учить официальный китайский язык – мандарин.

Традиционная уйгурская культура воспевает индивидуализм и бесстрашие. Например, уйгурские канатоходцы выступают на огромной высоте и без страховки. Совсем недавно подробную статью об одном из таких смельчаков разместила британская газета, отметившая, что работа в одиночку и без страховки — это элемент культурной идентичности.

В китайском общественном мнении сложился негативный образ уйгуров. Как показывают опросы, многие китайцы считают, что уйгуры не желают добросовестно трудиться и составляют большинство уличных воров и жуликов, орудующих в крупнейших китайских городах. Таким образом, они наносят вред репутации КНР.

Судя по всему, уйгуры действительно не считают себя истинными гражданами Китая и абсолютно равнодушны к его успехам и международному имиджу. Поэтому ситуация в Синьцзяне более напряженная, чем в Тибете, население которого ближе к китайскому по менталитету.

Периодические террористические акты, устраиваемые уйгурскими сепаратистами, никогда еще не носили такого массового характера. Причем надо заметить, что недавняя кровавая резня произошла на 400 километров южнее Синьцзяна, в котором ситуация находится под жестким контролем властей.

Эта чудовищная драма, затронувшая сотни ни в чем не повинных китайцев, не может не вызывать глубокого сострадания и сочувствия. Одновременно встает вопрос: до какой степени неприятия своей жизни в Китае надо было дойти молодым уйгурам, чтобы решиться на подобную дичайшую акцию? Как может национальное чувство принимать столь драматический и пугающий характер?

Люди по-разному относятся к своей национальной принадлежности. Для кого-то она мало что значит, для большинства — важна, но не первостепенна, а для некоторых - является главной составляющей личной идентичности. Последних мы называем националистами и ультра-националистами. Справедливости ради надо заметить, что без них ни одна нация, скорее всего, не смогла бы сохраниться. Именно эти, зачастую оголтелые, люди обеспечивают поддержание национального единства. А когда начинает ощущаться экстремальное давление чужого менталитета, разрушающее устои, национальные чувства обостряются до патологической остроты, порой выливающейся в кровавые драмы.

Еще один вопрос - почему вообще до сих пор так важна для людей национальная и культурная идентичность? Можно предположить, что сохранение национального деления поддерживает разнообразие человеческих типов и характеров, которое должно обеспечить выживание человечества при внезапных поворотах истории (или географии) и катаклизмах.

Законопослушные работящие коллективисты китайцы и склонные к рискованной индивидуальной деятельности уйгуры представляют, судя по всему, такие типологические противоположности. И вряд ли мы можем ощутить всю глубину отчаяния уйгуров, когда им кажется, что островки их идентичности скрываются в волнах миллиардного ханьского океана.

Татьяна Чеснокова

Перейти на страницу автора