Любовь убила семью

Узнав, что я только что из Парижа, кое-кто из коллег и знакомых уже успел кивнуть: «Демонстрации видел?! Ну, наконец-то сообразили, что больше терпеть нельзя!».

Они имели в виду проходившие в Париже массовые акции против разрешения однополых браков. А пара человек с чувством добавили: «Хоть бы еще и за арабов взялись!»

Эта позиция – гордого, самодовольного сексизма и расизма – мне хорошо известна. И я уже давно не спорю с самодовольными людьми. Во-первых, их бессмысленно переубеждать. Все равно не поверят, что во Франции демонстрации – заурядное дело. (Один раз чуть не на моих глазах фермеры сваливали навоз у Елисейского дворца – попробуйте такое представить в Москве! К тому же в Париже протестовали не против однополых браков, а против разрешения усыновлять детей однополым семьям).

Во-вторых (и это важно), даже самоутверждение идиотов (а что ты скажешь, когда твой ребенок или внук, в результате гормонального всплеска на втором триместре беременности, обретет так называемую «ядерную» гомосексуальность?) таит один страх, который нельзя игнорировать. Страх, что рушится традиционная, классическая семья. Он характерен не только для России – для всего мира. А чтобы в этом страхе не жить, с ним нужно разбираться. И, может, мои три копейки кому-то помогут.

Дело в том, что с институтом семьи всегда происходит то же, что и с культурой вообще: непрерывная гибель. Это нормальное, естественное свойство любого социального института - он гибнет, как зерно прорастающее. То, что называется «традиционными семейными ценностями», - по большей части утешительная сказка. Какие ценности имеются в виду? Ценности многодетной, моногамной, освященной церковью патриархальной семьи, как в России XVIII века? Так там никто в расчет не брал желания невесты, которую вообще могли выдать замуж ребенком. Нынче за такие семейные ценности полагается срок.

Многодетная и единственная на всю жизнь семья была идеальной моделью для сохранения биологического вида в ту пору, когда соответствовала оптимальной стратегии выживания. Этой семьи давно нет, поскольку стратегия изменилась: среди моих знакомых только двое не прошли через развод; только у одной пары трое детей, у всех остальных – один, реже двое, есть бездетные. Какие уж тут традиционные ценности!

Культурный общественный слом (а семья – разумеется, часть культуры) происходил не единожды. Последняя сексуальная революция ХХ века была и культурной. Суть ее состояла не в легкости промискуитета, не в новых сексуальных практиках, не в контрацепции, а в установке, что любовь – это самое главное. Не дети, не образующаяся в браке родственность, а любовь. И это «олл-ю-нид-из-лав» разрушило классическую семью куда сильнее, чем добрачные или внебрачные половые связи. А прогресс в медицине и экономике лишь довершили процесс, начатый любовью.

Сегодня, чтобы физически продолжить род, не обязательно вести совместное хозяйство с единственным на всю жизнь партнером в многодетном браке. Нынче женщина, коли никакого мужчину не любит, способна завести и вырастить ребенка одна, и не одного, и даже зачать без участия мужчины.

Дети in vitro, экстракорпоральное оплодотворение, банки спермы анонимных доноров, усыновленные дети, суррогатные матери – половая жизнь окончательно отделилась от детопроизводства. Семейные ценности есть, но у каждой семьи они – свои. Одна семья идет по выходным играть в пейнтбол, другая – в церковь.

Почему же доселе разрушение классической семьи (что бы мы под «классикой» ни понимали) не вызывало ни во Франции, ни в России никаких заметных массовых протестов, восстаний большинства?

Думаю, потому, что удовольствия и удобства, связанные с разрушением классической семьи и образованием новой, понравились большинству. Практически все сегодня, например, практикуют оральный секс - то, что еще четверть века назад было «буржуазным извращением» и являлось, в соответствии с советским УПК, отягчающим обстоятельством при половых преступлениях. Практически все планируют деторождение. Практически все вступают в добрачные связи. Никто не считает, как век назад, мастурбацию грехом – скорее уж, полезной гигиенической процедурой. И, самое главное, все пользуются или хотели бы воспользоваться преимуществами жизни по любви, в материальном комфорте, с тем количеством детей, которые не снижают качество жизни – и не будучи обязанным эту семью сохранять (ее можно даже и не узаконивать - в глазах общества семья и сожительство давным-давно равны). Вот эти новые завоевания, уничтожившие «классические» ценности, никто отдавать не хочет.

Резкая реакция в отношении однополых браков и, особенно, в отношении возможности усыновления в таких браках детей, вызвана тем, что это новый поворот развития семьи, отвергающий завоеванное.

Геи не могут заводить детей коитально – следовательно, будут развиваться другие способы деторождения. Однополые браки повлекут легализацию института суррогатного материнства, а далее, по мере развития биологии и медицины – иных способов зачатия и появления на свет. Например, появятся дети, произведенные вообще без участия матерей или отцов (теоретически это возможно). Или генетически модифицированные дети. Или дети, совмещенные с технологическими имплантатами (проект «Аватар»).

Плюс, замечу, мужчина и так уже заплатил за удовольствия жизни в семье нового типа немалую цену: в браке он перестал доминировать.

И вот эти два процесса – утрата мужчиной семейного лидерства и надвигающийся очередной кризис семьи и биологического детопроизводства, то есть прежних форм передачи жизни – выводят на площади сотни тысяч, если не миллионы людей. Ведь геи меняют семейную парадигму в интересах не большинства, а меньшинства. Гомофобия – это не ненависть к иному типу сексуальной организации, и даже не страх признаться в ней (хотя часто не без того), а страх из большинства превратиться в меньшинство.

Мужчины и так уже отдали очень много прав женщинам. Теперь приходится отдавать геям. А кто дальше? Модифицированные дети? Андрогиные семьи? Аватары? Роботы?

Гомофобия – это выхлоп, истерика. Просто мужчины поумнее пишут на эту тему книжки (Уэльбек - «Платформу», а Никонов - «Конец феминизма»), а мужчины попроще выходят на площадь.

Протестующие толпы состоят, обратите внимание, по большей части именно из мужчин. Женщины, не так давно обретшие новые права, по этой причине как раз куда как более толерантны.

Чем кончится это все – мне (да, подозреваю, и вам) примерно понятно.

Дмитрий Губин, «Огонек»-Ъ

Перейти на страницу автора