Долг москвичей – придумать жизнь для всей России

Взаимоотношения столицы и провинции – бездонная тема практически для любой страны. Взаимоотношения столицы и «покоривших» ее талантливых провинциалов – одна из наиболее интересных ее «подтем». С корреспондентом «Росбалта» беседует писатель Захар Прилепин, уроженец деревни Ильинка Скопинского района Рязанской области.

- Захар, вы сейчас в Москве живете?

- Нет, я живу в деревне со своей семьей, в Москве бываю наездами.

- А друзья-москвичи у вас есть?

Да, друзья-москвичи у меня, конечно, есть. Сергей Шаргунов, Дмитрий Быков. А вот Олег Кашин – не москвич. Мои друзья - самые разные люди. Все же большая часть людей, которые мне в Москве любопытны – не москвичи.

- Как вы воспринимаете москвичей?

- Значит, так: повторять забитые истины, что москвичи торопливы, суетливы и неприветливы, - не самая обязательная вещь. Тем не менее, я это, конечно же, скажу. Потому что в любом европейском городе, будь то Париж, Берлин или Копенгаген, когда ты останавливаешься на улице и чувствуешь, что потерялся, ты подходишь к любому человеку, говоришь ему: «Я потерялся, помоги мне». И он выходит из машины, оставляет на время своих четверых детей на заднем сиденье, смотрит карту и пытается понять, где твоя гостиница. Совершенно нормальная модель поведения для любого человека в любой стране мира.

Кроме России. Если в Москве спросить: «Ребята, я заблудился – где тут Малый Чукчин тупик?» Ответ обычно такой: «А я не знаю!!» И – бегом от тебя. Что это? Куда вы так все спешите? Что вы от этого выиграли в своей жизни? Что вы заработали в своей жизни, чтобы так торопиться? Те, кто торопится, уже чего-то, значит, не получили. А кто получил, те сидят на месте. Куда ты бежишь, куда ты опоздал? Для меня это постоянный и очень важный вопрос.

Пункт второй, крайне важный для меня. Москвич (в том виде, в котором я его знаю - из интеллектуальной среды, из медиа-среды, из писательской среды и музыкантской ) – это парень, который не будет что-то делать за банальные деньги, а уж тем более, за бесплатно.

- А кто-то другой – будет?

- Вот, например, я писатель и журналист. Я пишу и веду колонки в 25 изданиях и, может быть, вхожу в «Топ-3» или «Топ-2» самых известных писателей и журналистов в России. Я могу написать колонку за 5 тыс. рублей, могу за 1500 рублей, а могу и забесплатно. Хотя моя цена – 30 или 50 или, может быть, 100 тыс. рублей.

Я испытал голод, испытал социальное отчуждение и чувство отчужденности от общества. Я был голодным как церковная мышь, вместе с женой и детьми. Я просто знаю, что моя семья реально может быть голодной. Я всегда это буду помнить. И всегда буду работать за любые деньги, потому что это моя физиология.

Но я прекрасно знаю, что если я предложу москвичу написать колонку за меньшие деньги, чем те, в которые он оценивает себя, он не будет за эти деньги работать. Москвич - коренной, а не приезжий - имеет в жизни фору. Он уже все необходимое получил. И он привык, что в жизни какие-то вещи ему даются на халяву, просто за то, что он москвич.

Поэтому Москва – это город приезжих людей, которые приехали и обыграли москвичей. Потому что москвичи лежат на диване и ждут, когда им дадут больше, чем они уже имеют. А остальные люди приезжают с меньшим, чем имеют москвичи, и делают за это больше, чем умеют москвичи.

- А в провинции люди другие?

- В провинции люди бывают самые разные. Девять из десяти там просто, можно сказать, уже умерли. Москвичами они стать не могут. Поэтому просто пьют свою «синьку» и умирают.

Но одна десятая провинциалов делает больше, чем остальные провинциалы, и больше, чем москвичи. Потому что она понимает, что надо вложиться еще сильнее. Вот эта одна десятая и есть прообраз русского человека. Который понимает, что на этой земле голодно, холодно, неуютно, противно, мерзко. И чтобы быть таким, как немец или француз, или испанец, или итальянец, или грек, нужно делать втрое больше. И он делает втрое больше. Он идет в Сибирь, он идет на восток и на запад – куда угодно, чтобы согреться, ему холодно. Эти люди из провинции – они движутся. И пока они есть, жива Россия. Они идут сейчас в Москву, они идут в космос, они идут в шахту, они идут в сторону Китая – куда угодно, чтобы согреться. Но сейчас это «куда угодно» – в основном, и есть Москва.

- Чего, на ваш взгляд, не хватает москвичам?

- Москвичам всего хватает. У них все есть по праву рождения. Есть люди с белой кровью, есть люди с дворянской кровью, есть люди с аристократической кровью. Вот москвичи себя ощущают аристократами, которым по праву рождения дано очень многое. Это «москвичество» нам, провинциалам, непонятно, и я не могу сказать, что испытываю к этому городу зависть. Но это имеет место быть.

- Однако москвичи себя сравнивают не только и не столько с русской провинцией, сколько с Европой и США. И московская публика очень даже комплексует оттого, что она не в Европе.

- Она глупая! В этом смысле - она глупая. Европа России проигрывает по очень многим направлениям. По очень многим – выигрывает, да, но по очень многим и проигрывает. Россия – это территория, свободная культурно, этически, эстетически. Здесь есть вещи, которых ни в какой Европе просто быть не может априори.

Европа – это страна (а я называют общую Европу страной), которая реально пережила родовой грех фашизма. Это далеко не немецкая история – это 16 европейских стран, представленных на Конгрессе фашистских партий. Все они работали на Гитлера. Все они ловили своих евреев и отправляли их в концлагеря. Они реально на этой теме озверели. Самое большое зло в мировой истории причинила миру Европа. Теперь они немножко «заснобили» по этом поводу и немножко сами от себя обалдели, потому что не думали, что смогут себе это позволить.

Они знают, что это мы их от фашизма освободили, но принять этого никто не желает. И когда я приезжаю в Европу, все время чувствую, что от меня требуется как-то немножко перед ними оправдаться. «У вас там Чечня, вот у вас там Путин, у вас там свободы слова нет»… Я этого не люблю. Чечня – это очень серьезная проблема и большая трагедия для России. Но почему я перед вами-то за это должен оправдываться?

Ребята, у меня нет никакой родовой вины перед вами. Мне говорят: «Вот, вы нацбол, вы там что-то написали о Сталине, вы там высказываете какие-то мнения, которые цивилизованному миру кажутся совершенно дикими». Я говорю: «Ребята, у меня дедушка сидел в Австрии в концлагерях, а другой дедушка закончил войну в Австрии. Я могу себе какой угодно флаг нарисовать. Потому что я свободный человек, и у меня нет ваших проблем».

Европа не обсуждает этническую историю никогда. Такой историк, как Лев Гумилев, в Европе не появился бы никогда в жизни, потому что это моветон, это фашизм. Европе исключает из контекста идеологического, этического, эстетического и культурного очень многие вещи. В России это все обсуждается.

Поэтому москвичи, которые думают, что Европа – это территория свободы, очень многих вещей недопонимают про себя. Если я приезжаю в Европу и говорю, что мне нравится философ Эрнст Юнгер или Габриеле д’Аннунцио, мне отвечают: «А давай не будем про это говорить, оставим эту тему отдельно». У них есть табу – у нас их нет. В России зайди в книжный магазин – там сионисты, фашисты, семиты, антисемиты, кто угодно – все обсуждают все, что угодно.

Это и есть Москва, это Москва нам это придумала. Москва нас научила свободе мнений. Она сама, может быть, не очень довольна этим – но это имеет место быть. Москвичи смотрят на Европу – а они сами больше, чем Европа. Они просто меньше, чем Россия – но они больше, чем Европа. Они дураки просто, и все. Это комплекс неполноценности. Но с другой стороны, это нормальное русское качество – всегда считать, что мы хуже остальных.

- Ну, москвичи, положим, не считают себя хуже европейцев – они, видят, что они беднее.

- Ну, пусть они поедут на юг Италии, в Грецию, в Испанию, и поживут там на побережье. Там люди нисколько не богаче даже моих советских родителей. Они живут от зарплаты до зарплаты, от кредита до кредита. Нищие люди, которые не желают плодиться, которым не на что прокормить и воспитать своих детей. В Советском Союзе декретный отпуск был три года. В Германии дают две недели. Что это, обеспеченность?

Просто Россия по факту имеет право быть более богатой: 42% мировых ресурсов у нас. Но мы при этом бедные. Вот это – смешно. А так-то мы живем не хуже. Мы пьем больше и умираем раньше, это да. Мы больше переживаем, у нам подростковая суицидальность на первом месте в мире. Потому что Россия – страна без будущего, без какого-то представления о том, что нам с собой делать.

И выдуманная москвичами психология: «Сделай шаг и выбери себе другую жизнь!» - это социальный фашизм в чистом виде. Человек, живущий в деревне Малые Кныши в Томской области, не может сделать шаг и стать москвичом. У нас там нет производства, фабрик, заводов, офисов, малых технологий, Сколкова. Там ничего нет. Москвичи должны придумать жизнь для всей остальной России.

- А это возможно? Москвичи могут это сделать?

- Что вы хотите, чтобы мы сами себе придумали свои заводы? Судьба всех заводов решается в Москве, судьба всей военной и легкой промышленности и шоу-бизнеса – все решается в Москве. Надо придумать жизнь для всей страны, иначе она вымрет. А Москва придумала жизнь для себя и веселится по этому поводу.

Все, что мне хотелось бы от москвичей – это, чтобы они как-то проецировали свои чувства изначальной всепобедности и изначального доминирования не на территорию внутри Садового кольца, а на территорию всей России. Попробуйте сказать: «Ребята, мы знаем, как по праву рождения быть самым крутым – и научим быть самыми крутыми всю Россию». Но нет! Этим снобам московским и так хорошо.

А Россия – другая. Она отличается от Болотной площади. Снобы про это не в курсе, им никто этого не объяснил. Так что Россия и «Фейсбук», Россия и Москва – очень разные понятия. Это совершенно разные вещи, которые кое-где соприкасаются, но по некоторым пунктам - отдаление огромное. И надо поднимать тосты за воссоединение Москвы с Россией.

Беседовал Леонид Смирнов