Как оппозиции найти друзей

Протестное движение в России замерло от вопроса «Что делать?». Ответ мы нашли в Венгрии. Местная правая партия «Йоббик» (15% на последних выборах) в чем-то похожа на российский протест: с одной стороны, они во многом феномен новых медиа, именно развитая деятельность, в том числе через соцсети, помогла партии достучаться до молодежи и завоевать ее. С другой стороны, они крайне правые — и потому все официальные медиа клеймят их фашистами, нацистами и кем там еще. Новые медиа завоеваны, венгерская правящая партия ФИДЕС в них побеждена, телевизор под контролем ФИДЕСа без вариантов, что остается?

Остается большинство электората, которое не верит ни телевизору, ни интернету. Большинство, которое может и посмотрит ваш пост в соцсетях, но не пойдет на какие-то даже самые рудиментарные (типа выхода на митинг) действия. Большинство, которое испытывает дефицит доверия — к телевизору, к интернету, к чему угодно. Большинство, с которым нет содержательной коммуникации. И что вы, дитя интернета, дитя соцсетей, дитя поколения facebook, придумываете, чтобы наладить коммуникацию с недоверчивым большинством? Выходите на митинг с плакатиком, который не убеждает даже вас?

Нет, вы организуете «Народные форумы». Регулярно устраиваемые в самых отдаленных городах и весях партийные мероприятия в виде выступления ключевых лиц партии с последующими вопросами из зала и скромным угощением. Ключевые слова: ВО ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ. Я попал на «Народный форум» в городке Надьмарош, 4000 человек населения, где выступал Мартон Генгеши, депутат парламента от «Йоббика» и один из самых известных членов партии. Вы можете представить себе любого из «лидеров протеста», три часа подряд говорящего в доме культуры городка на 4000 человек? Ксению Собчак, ТРИ ЧАСА жестикулирующую, улыбающуюся, возражающую, приводящую цифры, факты и доводы перед аудиторией в 50 человек в русской глубинке? А ведь «депутат венгерского парламента» — статус куда выше. С таким статусом нужно мерседес, мигалку и в баню, откаты пилить — но нет, Мартон стоял и говорил три часа перед 50 людьми за 100 километров от Будапешта, в пыльном старом зальчике с облезшим скрипучим паркетом, с еще неубранными за спиной стендами какой-то выставки народного творчества. Повесил флаг «Йоббика». Повесил флаг Венгрии. Зажег свечку. Повернулся — с печаткой на пальце, дорогим парфюмом, в идеально сидящем костюме — и заговорил.

Заговорил перед кем? Треть зала составляло поколение facebook, явно узнавшее о встрече из интернета, но две трети — люди среднего возраста и старше, те, кого у нас называют «путинским электоратом», те, кого у нас считают безнадежно проигранными. Они сидели здесь — пенсионеры с совсем седыми головами, крашенные тетки-бюджетницы, крестьяне в носках с сандалиями, пара импозантно одетых местных интеллигентов, подросток даже не с мамой, а с бабушкой в зеленом клетчатом пиджаке (с какого-то момента начавшей одобрительно кивать всем словам Мартона, «пробило мадьярского человека») — все те, кого мы зовем «анчоусами», все те, кого мы зовем «быдлом», все те, кого мы считаем потерянными, все те с простыми, грубыми лицами, в простой, грубой одежде, со следами простой, грубой жизни — они сидели и слушали рассказ Мартона о том, как правящий ФИДЕС пытался похоронить его парламентское расследование. Они слушали о махинациях с землей. Они слушали о росте выплат жертвам Холокоста при сокращении выплат всем остальным. Они слушали о новой европейской политике. Они слушали о дипломатическом скандале с Израилем.

Вещи, которые говорил Мартон, были в 15 раз сложнее того, что мы слышим на оппозиционных интеллектуальных креативных митингах. Трианонское соглашение. Двойное гражданство. Стандарты политической прозрачности. Не ор «Мы здесь власть!», но спокойный разговор первого среди равных. И когда Мартон закончил, и с вопросом поднялся такой совершенно конкретный трудящийся, он спросил не про рост цен на ЖКХ, а про возможность возвращения к старой венгерской конституции. Его, с носками в сандалиях и почти комичными «казацкими» усами, волновали вопросы конституционной легитимности и конституционного строительства. И остальных собравшихся в зале, всех этих баб с лицами советских паспортисток и мужиков с обгорелыми шеями, волновал не привычный российский оппозиционный бубнеж («Банду Орбана под суд!»), а поднятые Мартоном сложные и серьезные вопросы. Редукции диалога, скатывания диалога не произошло — наоборот, Мартон оживился и начал втрое активнее разъяснять и доказывать.

Спрашивали ли Мартона о сложных многоступенчатых махинациях на «острове-казино» потому, что здесь, в венгерской провинции, такие особо умные и образованные люди? Или потому, что он начал разговор с аудиторией не как с хомячками, а как с равными, получив такое же отношение в ответ? Можем ли мы сказать, что наш русский народ принципиально хуже этих мадьярских трактористов из глубинки? Что седой венгерский дед, который еще коммунистов помнит, но внимательно слушающий молодого Мартона старым желтым ухом, лучше нашего русского деда, который неизбежно избиратель Путина и КПРФ? Что Мартону просто достался «хороший народ»? И что русский народ с такими же грубыми лицами, с такими же крашенными фиолетовыми волосами и с такими же носками в сандалиях генетически неспособен три часа, затаив дыхание, слушать о войне партий и парадоксах социальной политики?

Или же дело в нас, претендующих на звание интеллигенции, креативного класса, альтернативного политического класса — но неспособных три часа подряд надрываться перед 50 крестьянами в пыльном актовом зале? Не слишком ли мы много критикуем друг друга, спорим друг с другом, живем друг другом, но совершенно при этом не желаем, вдохнув и улыбнувшись, входить в этот пыльный актовый зал? Мы ужасно любим учить друг друга и рассказывать о том, как надо спасать Россию, но я сейчас никого не учу, а лишь описываю, как партия ВООБЩЕ без традиционных медиа и с ультранегативным пиар-фоном взяла 15% в условиях жесткого давления властей.

Я специально спросил Мартона, не идут ли сейчас какие-то выборы, не предвыборное ли это «явление депутата народу». Нет, выборы не идут, а «Народный форум» — основной и постоянный инструмент «Йоббика». И каждый депутат или желающий стать депутатом постоянно регулярно объезжает вверенную ему территорию и выступает, и рассказывает, и отвечает на вопросы, чтобы люди видели, что он не где-то там, не в интернете, не в телевизоре, не за облаками, а здесь, открытый, честный, готовый выслушать каждого. Но что за люди? Есть ли какой-то предел численности населения городка, после которого теряет смысл объезжать и выступать? Нет. Мартон объедет каждое поселение, и в каждом будет говорить три часа, и спорить, и отвечать, и бороться с телевизором главным — опытом личного общения. Ведь те 50, что его слушали, расскажут в 10 раз большему числу людей об этой встрече, и к концу дня весь городок на 4000 человек будет за Мартона. А потом еще один. И еще. И еще. И потом Мартон снова станет депутатом, даже если по телевизору покажут «Анатомию «Йоббика» с рассказом о том, что Мартон украл весь венгерский лес — потому что люди его видели, и потому что люди знают, что Мартон приедет снова и снова ответит на все вопросы.

После завершения вечера местные пожилые тетушки в черно-белых платьях со значками «Йоббика» (в русских реалиях им полагается за 300 рублей маршировать с плакатом «Матери Тамбова против американских извергов!») ужасно трогательно собрали Мартону бумажный пакет с местным вином и хлебом. В этом было что-то очень родное, что-то очень материнское. И что-то очень заслуженное. Мартон был частью этого городка, этих тетушек, этих носок с сандалиями, этого вина и этого хлеба. Но он стал частью не из-за удачи, не из-за счастливого поворота судьбы, а из-за готовности приезжать в никуда и говорить три часа подряд, пока город не примет тебя, пока народ не примет тебя, не примет и не вынесет вино и хлеб.

Мы говорим, что мы лучше Путина, но Путин сильнее, потому что у него много денег и много тайных агентов. Думаю, что для того, чтобы тебе вынесли вино и хлеб, нужны не деньги и не тайные агенты. Нужно кое-что другое. Кое-что другое, чего у нас пока нет. Ведь никаких денег и никаких тайных агентов не хватит, если мы улыбнемся, сделаем глубокий вдох и войдем в тот пыльный актовый зал, где трактористы, паспортистки и пенсионеры ждут нас вот уже 20 с лишним лет.

Егор Просвирнин, Спутник и Погром

Прочитать оригинал поста можно здесь.