«В случае свободных выборов нас ждет резкий левый поворот»

О возможных путях эволюции политической системы России в современных условиях, а также нынешнем характере взаимоотношений власти и общества в интервью "Росбалту" рассказал известный экономист, президент фонда «Центр стратегических разработок» Михаил Дмитриев.

- В чем заключается «проблема сентября 2011 года», о которой вы недавно говорили? Что принципиально нового произошло в стране по сравнению с предыдущим избирательным циклом? Ведь четыре года назад власть, фактически, тоже была «передана по знакомству», хотя номинально это и произошло по итогам выборов.

- Тогда запрос со стороны общества на изменения был значительно слабее. Четыре года назад мы имели кульминацию беспрецедентного в истории России экономического роста, от которого выиграло подавляющее большинство народа. Власть собирала благодатный урожай широкого удовлетворения населения ростом уровня жизни и теми преимуществами, которые дает социальная и политическая стабильность в обществе. Преимущества такого развития особенно бросались в глаза по контрасту с 1990-ми годами.

Сегодня выборы пройдут в ситуации, когда мы пережили довольно тяжелый экономический спад, экономический рост замедлился. После кризиса 2008 года экономические ожидания населения в целом, по данным Росстата, ни разу не переходили в положительную зону. По тем же данным, настроения практически всех возрастных групп сегодня негативные. Особенно у пенсионеров, на которых власть рассчитывала как на свой важнейший электоральный ресурс.

Есть еще один момент. В начало предыдущего десятилетия Россия вступила в условиях, когда в результате экономического кризиса 1990-х был ослаблен основной социальный слой, предъявлявший спрос на нормально работающие демократические институты в конце 1980-х годов XX века. Имеется в виду тот самый советский средний класс, который сформировался как массовая группа в период между началом 1970-х и концом 1980-х годов. Тогда резко росло потребление предметов длительного пользования. Огромное количество людей в этот период стало обладателями собственного жилья - примерно треть его находилась в частной собственности. Темпы автомобилизации населения в этот период были невероятными – за 20 лет они выросли в 10 раз! Очень быстро рос уровень образования. Все это и создало массовый средний класс 1980-х годов, который собственно и сверг коммунистический режим. В 1990-е годы этот средний класс ослабел в количественном и качественном плане. Его активы обесценились, а часть его постарела и перешла в категорию пенсионеров, чей уровень в 1990-е находился на грани бедности или за ее чертой.

В начало 2000-х мы вступили с размытым средним классом и, соответственно, с отсутствием спроса на подотчетность власти. Зато со спросом на порядок, стабильность и экономический рост. И этот спрос был удовлетворен. За всю предыдущую историю России никогда не было таких темпов роста доходов, которые достигали двузначных чисел. Благодаря росту 2000-х, как птица Феникс, возродился новый массовый городской средний класс. Теперь он столкнулся со всеми издержками этой централизованной, ориентированной на максимальное извлечение нефтяной ренты политической системы, которая и обеспечивала экономический рост первых лет нового тысячелетия. С точки зрения среднего класса, она не обеспечивает защиты прав собственности, равенства всех перед законом, не может обеспечить желательной доступности и качества основных государственных услуг, в первую очередь, образовательных и медицинских. На фоне кризиса все это создает дополнительные очаги напряжения, которые будут только разрастаться. Для среднего класса уже мало стагнации и сохранения нынешнего уровня доходов. Он предъявляет властям большой гамбургский счет неудовлетворенности.

Представительность этой системы в глазах населения также сильно упала во время текущего избирательного сезона. Если на левом фланге осталась КПРФ, поддержка которой со стороны электората быстро растет и «Справедливая Россия», с ее очень сильным персональным составом, то на правоцентристском фланге после отставки Михаила Прохорова полный вакуум. Потому что партия власти никакого интереса для городского среднего класса уже не представляет, являясь для него скорее раздражителем.

- Сейчас органами власти создается множество разнообразных программ. Не слишком ли их много и не слишком ли они подробные? Есть ли смысл планировать развитие страны вплоть до уровня муниципалитетов?

- Большинство этих программ и концепций имеет публично-политический, а не экономический характер. Напротив, «Стратегия 2020», написана профессиональными экономистами в жанре структурных «хотелок» экспертов. Она содержит подробный и занудный перечень институциональных изменений российской экономики, которые действительно рано или поздно должны быть реализованы. Но поскольку эта программа никак не соотносится с политическими реалиями сегодняшней России, то мало кто всерьез рассчитывает, что она, на самом деле будет осуществляться.

- Вы говорили недавно, что предвыборные договоренности Владимира Путина и Дмитрия Медведева отсекают сценарии, которые допускали саморазвитие системы власти в направлении большей открытости и конкуренции. На какой срок закрылось это окно возможностей? В состоянии ли данный правящий тандем осознать опасность тупика, его угрозу для страны и для себя лично?

- Опасность сложившейся ситуации хорошо осознается Путиным и Медведевым, у меня в этом нет никаких сомнений. Проблема в том, что сама политическая система утратила способность к минимальной адаптации, которая соответствует и ее собственным интересам. Недавний пример тому – сбой системы партийного манипулирования. У власти было явное намерение создать более представительный спектр политических движений, в том числе, оживить политическую активность на правом фланге. Однако история с Михаилом Прохоровым показывает, что попытка управлять партиями «сверху» уже работает против политической системы в целом. Вместо расширения политического представительства, особенно на правом фланге, мы, вероятно, получим наименее представительный парламент, начиная с конца советских времен. В первую очередь, речь о том, что в парламенте не будет представлен достаточно широкий слой возродившегося городского среднего класса, где сейчас как раз очень сильны протестные настроения. После ухода Прохорова из «Правого дела», и после того, как стало известно, что Дмитрий Медведев, на которого этот слой также возлагал определенные надежды, тоже не будет участвовать в президентских выборах, средний класс, фактически, остался без малейших шансов на представительство в парламенте и на уровне политических лидеров.

Система попала в институциональную колею, из которой ей очень тяжело выбираться даже под давлением огромных рисков, с которыми она сталкивается. Сегодня у актива «Единой России» и губернаторского корпуса имеется четкая разнарядка - сколько голосов они должны обеспечить партии власти на выборах. Эти разнарядки (65-70%) зашкаливают, уходят за пределы реального. С точки зрения повышения легитимности системы, такой подход работает на 180 градусов, то есть, в обратном направлении.

Можно себе представить, как, например, жители Подмосковья отреагируют на известие о 70-процентной победе «ЕР» в их регионе. В это не поверит почти никто, а значит это приведет к восприятию выборов как нелегитимных и будет способствовать легитимизации практически любых внесистемных способов давления на власть.

Если бы за «Единую Россию» проголосовало бы 40% избирателей, это тоже вызвало бы недоверие. Если 20% - в это бы поверили почти все, примерно этого от нее и ждут во многих регионах и в большинстве крупнейших городов. Для власти сейчас завоевание доверия гораздо важнее, чем высокие проценты на выборах. Потому что если мы получим после выборов Думу с 70-процентным преобладанием «Единой России», в глазах населения она будет нелегитимной.

Рокировка тандема также несет в себе огромные риски. Это не математика, где от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Здесь сумма изменилась. Надо понимать, что политический бренд Путина находится в стадии активного старения. Один из признаков такого старения – вымывание категории его активных фанатов. Таковые перестали быть заметным слоем еще на рубеже 2005-2007 годов. Сейчас, по прежнему, довольно большое число людей относится к Путину позитивно. Но фанатов почти нет. Кроме того, увеличилось число равнодушных к нему, и появилась быстро растущая прослойка людей, которые относятся к Путину негативно.

Есть и проблема с Медведевым. Если в начале года он все еще был некоторым, пусть и сильно ослабленным, политическим брендом, что показывали и наши фокус-группы, то после рокировки он утратил ценность как самостоятельная политическая фигура и потерял сторонников. Бренд Медведева по сути разрушен, а вместе с ним – и представительство тандема на правом избирательном фланге, к которому он апеллировал. Сегодня он является отрицательным ресурсом тандема. То есть потери тандема в результате рокировки гораздо более серьезные, чем можно было предположить.

Поэтому нынешняя политическая система проигрывает сейчас по всем фронтам. Но у нее есть еще одна проблема - исчерпала себя политическая риторика, которая успешно работала в России в первом десятилетии этого века. На рубеже 1999-2000 года Путин и его соратники нащупали принципиально другой тон в разговоре с людьми. Тон, который, в сравнении с тоном заката ельцинской эпохи, порождал отклик и доверие. Через десять лет этот стиль приелся. Примерно то же самое происходило в СССР. Если в 1930-1960 годы прошлого века коммунистическая риторика несла в себе очень мощный заряд, то к концу 1970-х годов она превратилась в набор штампов, которые вызывали только раздражение, а к началу 1980-х - насмешки.

То же самое происходит сейчас с риторикой Путина и Медведева. Волна злых антипутинских анекдотов, популярных сейчас – признак того, что диалог в старом формате уже невозможен. Путин или Медведев не могут начать говорить по-новому. Каждому отдельному человеку перестроиться на новый лад и создать принципиально иной, более востребованный, стиль общения – почти невозможно. Это возможно только с появлением во власти новых людей, которые появятся там только в рамках острой политической конкуренции и возможности продвижения наверх самых успешных коммуникаторов. Но внутри существующей политической системы никакой конкуренции нет, там затычки на каждом уровне. Эта система устроена так, что карьерный процесс связан с отсевом наиболее ярких в публичном плане фигур. Соответственно, обновление политической риторики гораздо легче пойдет по альтернативным политическим каналам, где существует более открытая конкуренция потенциальных лидеров, продвигающая наиболее успешных коммуникаторов. В этом плане власть будет проигрывать как внесистемной оппозиции типа интернет-проекта Навального, так и системным оппозиционным партиям вроде «Справедливой России» и КПРФ, если в последней произойдет серьезное обновление.

- Согласен, Путин сегодня практически тот же, что и десять лет назад…

- …А общество совсем другое.

- Программа минимум, при которой, по вашему мнению, в нашей стране станет возможным реальное представительство общественных интересов? Реформа избирательного законодательства? Выборы президента при гарантиях политической конкуренции? Добровольный, либо под давлением уход Путина из политики?

- Те варианты, которые вы назвали, находятся в русле нашего с Сергеем Белановским доклада, опубликованного в начале 2011 года, когда мы исходили из того, что у нынешней политической системы есть потенциал эволюционного саморазвития. К сожалению, события лета и сентября этого года продемонстрировали, что такой потенциал практически устранили, потому что исход парламентских и президентских выборов уже почти предопределен. Общество ждет активизации политических перемен, но следующие выборы в Думу будут через 5 лет, а президентские через 6 лет, в 2018 году. А это уже конец десятилетия – тогда уже и общество, и Россия сильно изменятся.

Единственный вариант развития существующей негибкой политической системы возможен лишь в условиях социально-политической конфронтации с обществом. Вопрос в том, в каких масштабах и формах будет развиваться эта конфронтация в первые годы после выборов. А также в том, будет ли она усиливаться и иметь какие-то политические последствия во второй половине десятилетия. С учетом того, что это время будет проходить под знаком объективных демографических изменений.

В ближайшие несколько лет, а может быть даже и месяцев, нарастание общественного недовольства может привести к открытой политической конфронтации, в результате которой протестное движение может вылиться в экстремальные, революционные формы, вроде того что мы наблюдали на Украине в рамках «оранжевой» революции, или того, что сейчас происходит на Ближнем Востоке.

Другой вариант - если социально-политическая напряженность не будет возрастать. Политические конфликты будут на какое-то время загнаны внутрь, но, возможно, прорвутся наружу позднее, когда застой усилит кризис в обществе и экономике. Однозначно предсказать ход событий нельзя. Сейчас в стране множество очагов недовольства, но мы не понимаем его движущих сил. Не факт, например, что в крупных городах это недовольство дойдет до того предела, когда оно послужит питательной почвой для полноценного политического оформления внесистемных сил на правом фланге. Если оно сохранится на нынешнем уровне, для структуризации организованной оппозиции этого недостаточно. Она так и будет сидеть в интернете, проявляться не в политических, а в протестных демонстрациях сторонников свободной рыбалки против регулирования зон доступа к водоемам и т.д. Это будет вполне терпимо для власти. Кроме того, протестный потенциал в России поляризован. Эти силы имеют между собой очень мало общего. Если средний класс заинтересован в защите собственности и уменьшении налогов, то остальные заинтересованы в переделе собственности и повышении налогов на богатых и средние слои, чтобы и дальше наращивать социальные выплаты.

Левопопулистское население в России - безусловное большинство и его влияние на ход избирательной кампании будет преобладающим. В случае свободных выборов нас ожидает резкий левый поворот. Но городской средний класс (это 25-30% российского населения) обладает весом и влиянием не соразмерным своей численности. Он находится у центров информационного влияния, встроен во властные структуры, обладает гораздо большими интеллектуальными и финансовыми ресурсами, формирует контент в средствах массовой информации, доминирует в интернете. Столкновение этих двух полярных протестных сил несет большой элемент непредсказуемости.

Даже если в ближайшие пять лет ничего не изменится, во второй половине этого десятилетия Россия войдет в стадию интенсивных демографических сдвигов. Они будут происходить под влиянием того, что свой социальный и экономический статус изменят два поколения российских бэбибумеров. Первое поколение, состарившись, начнет массово выходить на пенсию, равную региональному прожиточному уровню. Если до выхода на пенсию они относились к среднему классу или хотя бы к достаточно обеспеченному населению, то выход на пенсию будет означать для них пауперизацию (обнищание), поскольку пенсия для большинства из них будет составлять порядка 10-20% от последней заработной платы.

С 2010 по 2020 годы численность пожилых людей увеличится в России в полтора раза. Это поколение, скорее всего, станет основой для роста левых движений. В том числе, для роста влияния Компартии.

Одновременно, в этот же период, в России возрастет с 20% до 24% доля людей в возрасте от 30 до 40 лет. Это будет самое многочисленное поколение вплоть до 2040 года. Большинство этих людей имеют высшее образование. Они будут в выигрышном положении на рынке труда благодаря быстрому снижению общей численности трудоспособного населения. Они будут массово пополнять средний класс, что приведет к заметному поправению другой части электората, что станет почвой для оформления правоцентристской оппозиции властям. По нашим расчетам, доля среднего класса во взрослом населении достигнет примерно 45%, а с учетом тесно примыкающих к нему слоев – свыше 50% взрослого населения. Это создаст социальные условия для устойчивой работы полноценных демократических институтов в России. Глубокие политические изменения станут неизбежными.

- Есть мнение, что единственным реальным фактором, влияющим на конфигурацию российской политической системы, выступает уровень мировых цен на нефть, а все остальное – не более чем производные. Разделяете ли вы такую точку зрения?

- Это было справедливо для второй половины 1990-х годов и первой половины «нулевых». Тогда влияние цен на нефть на экономическую и политическую систему России было фундаментальным. Однако на ближайшее десятилетие этот фактор не стоит переоценивать. Конечно, если цена нефти упадет до $30-$40 за баррель. это будет социальным шоком, который предопределит дальнейшее развитие политической системы. Причем не в сторону диктатуры, а, скорее, в сторону демократизации, поскольку этот нефтяной шок произойдет при недемократической политической системе. Если же цены на нефть будут стабильно расти до $300 за баррель (что является утопичным сценарием на фоне международных трендов), это может замедлить рост недовольства и стабилизирует политическую систему России в ее нынешнем состоянии.

Однако в действительности тенденции мировых рынков таковы, что в ближайшие 5-6 лет просматриваются ограничители резких колебаний цен на нефть в ту или иную сторону. Сильных перегревов нефтяных рынков в связи со слабостью мировой экономики ожидать не приходится. С другой стороны, резкое падение нефтяных цен ограничивается возросшими издержками добычи нефти на многих месторождениях. Уже сегодня они превышают $80 за баррель. Бюджеты многих стран ОПЕК уже сверстаны под цены на нефть $90 за баррель. Они. скорее, пойдут на сокращение добычи, чем позволят ценам на нефть сильно упасть. Цены на энергоносители поддерживаются и растущими экономиками Китая и Индии. В ближайшие несколько лет вряд ли можно ожидать того, что происходило с 1980 по 1998 год, когда цены на нефть с исторического максимума упали до исторического минимума.

- С чего начнут формироваться очаги для консолидации той части общества, которая настроена на перемены – с выдвижения лидеров или формулирования идеологии?

- Идеология сейчас не главное, ее формулируют спонтанные изменения в обществе. Наиболее динамичные слои российского общества и на левом фланге, и на правом, формулируют свои ожидания спонтанно. Внесистемные политики и оппозиционные партии, вроде КПРФ и «Справедливой России», будут чутко улавливать нюансы ожиданий электората. Под влиянием этих процессов и будет происходить эволюция общественной идеологии.

- Рост электоральных шансов КПРФ, похоже, ставит эту партию в наиболее благоприятные стартовые условия со времен парламентских выборов 1993 года. Дадут ли этому росту отразиться на тех итогах выборов, которые будут официально озвучены?

- В полной мере - нет. Но отток части электората правящей партии в сторону коммунистов и СР безусловно отразится на результатах выборов, несмотря на масштабное применение административного ресурса. Те, кто раньше предъявлял запрос на стабильность, по мере ослабления этого запроса, начинают откалываться от «Единой России».

- Какой из четырех прогнозов на среднесрочную перспективу наиболее вероятен: власть ничего не будет делать, пойдет навстречу запросам общества, возьмет курс на закручивание гаек или же попытается создать симулятор «освободительных реформ», воспользовавшись правилом, что если с недовольством нельзя справиться, то надо его возглавить?

- Два последних варианта фактически уже исключены нынешней эволюцией системы. Она попала в очень жесткую колею, из которой не может свернуть ни вправо, ни влево. Никакого потенциала эволюции у нынешней политической системы России нет. Ее можно или сломать или сохранить.

Для закручивания гаек и ужесточения репрессий должны быть соответствующие институты. Система многие десятки лет функционировала в условиях отсутствия массовых репрессий. Полностью перестроить репрессивный аппарат, направив его на массовое насильственное подавление населения, абсолютно нереально. С существующими институтами можно совершить лишь несколько актов насилия, скажем пару раз разогнать массовые демонстрации. А такие акты насилия против населения лишь спровоцируют новые протесты. Что будет, если выстрелить из ружья в перегретый паровой котел? Поток пара вырвется наружу, сдержать его будет невозможно.

Впрочем, хотя и маловероятен, но все же возможен сценарий, когда власть в ближайшие лет пять может сохраняться в своем нынешнем виде.

- То есть первые два варианта развития событий вполне реальны?

- В общем, да, но вероятность того, что власти придется быстро меняться под давлением общества, намного выше.

- Насколько ситуация 2011 года похожа то, что было 130 лет назад? После смерти Александра II его преемник, АлександрIII, какое-то время колебался между «охранителем» Победоносцевым и «освободителем» Лорис-Меликовым. Итог известен – "Манифест о незыблемости самодержавия", консервативный выбор, который отсрочил революцию на несколько десятилетий. Можно ли сказать, что недавние многочисленные публичные выступления Путина и Медведева – это попытка сформулировать похожий манифест?

- Параллели с концом XIX - началом XX века и сегодняшним днем действительно напрашиваются. Однако эпоху Александра III правильней было бы сравнить с тем, что происходило в России в первом десятилетии XXI века, нежели с тем, что происходит сейчас. И тогда, и в начале третьего тысячелетия власть осуществляла довольно перспективные экономические реформы, которые на фоне закручивании гаек в политической сфере привели к беспрецедентному экономическому росту.

То, что будет происходить в ближайшие годы, скорее будет напоминать николаевскую Россию после 1905 года, либо ее же на рубеже 1916-го.

Беседовал Александр Желенин