Что не так с протестами и с властью

После того, как массовые уличные акции в Белоруссии, да и в России, закончились безрезультатно, встает вопрос, есть ли вообще будущее у таких форм протеста? Журналист Роман Попков имеет богатый опыт наблюдения за протестной деятельностью с начала 2000-х годов. Своими соображениями он поделился с корреспондентом «Росбалта».

— Роман, в соцсетях вы высказываете мысль, что украинский Майдан удался благодаря союзу либералов с националистами. А в России ничего подобного нет?

— Я был как на Болотной, так и практически на всех русских протестах с начала «нулевых» годов вплоть до сегодняшнего дня. В Киеве — на «оранжевом» Майдане в 2005 году, на Евромайдан я приехал, когда уже город торжествовал. Но это торжество было омрачено неизбежно надвигающейся войной, и собственно, люди с Майдана постепенно уже уходили на фронт.

Отличие обоих украинских Майданов (и «оранжевого», и времен «революции достоинства») от наших Болотных протестов, которым в этом году уже исполнится 10 лет, в том, что, в отличие от Украины, в России так и не сложилось такого весьма эффективного, хотя и парадоксального, может быть, союза националистов и либералов. И «оранжевый» Майдан, и Майдан 2013-14 годов в первую очередь примечательны тем, что спайка либералов, демократов, сторонников западного пути Украины и украинских националистов была на площади, на улицах. Украинское протестное движение имело интеллектуальные, медийные, а также и финансовые центры, структуры гражданской взаимопомощи, от «автомайдана» до медслужбы. И при этом у Майдана были «кулаки» (организации, которые теперь все запрещены в РФ), они были силовой составляющей Майдана.

— Нам не избежать жесткого вопроса: кричали на Майдане «Москаляку на гиляку!», был такой лозунг — или не было? И если был, вы его тоже одобряете?

— Безусловно, лозунги всегда есть самые разные. Если вы возьмете любое, сколь-нибудь широкое протестное сборище в России, вы там найдете какие-то очаги активности, которые станут себя показывать максимально экстравагантным образом. На Украине было то же самое. Были и люди, которые скандировали и «Москаляку на гиляку!», и еще что-нибудь эдакое, антимосковской направленности. Но, безусловно, эти лозунги не были внутренним содержанием Майдана, они не были целями протестного движения.

Но они попали под мощный медийный усилитель российского пропагандистского аппарата на протяжении всех месяцев Евромайдана, с ноября 2013-го по февраль 2014 года. Это, как если бы сказали, что на Болотной площади одними из важных лозунгов были националистские, которые позже пополнили список экстремистских и запрещенных. Какие-то группы ультраправого характера пытались все это кричать, провоцируя эстетический шок у других участников протеста. И если бы украинский телеканал «1+1» это показал, тоже создалось бы впечатление, что на Болотной собрались люди, которые хотят вырезать всех инородцев и устроить в России «Четвертый рейх». Но это же не так.

— Но все-таки, были, например, у дончан реальные основания, чтобы испугаться?

— Испугаться чего? Того, что придет запрещенный в РФ «Правый сектор» и всех убьет? Я был в 2015-16 годах в Славянске и Краматорске, уже находившихся под контролем ВСУ. Это были вполне мирные провинциальные, сонные города. Люди разговаривали по-русски, без проблем общались с журналистами. Была обычная мирная жизнь, которая ничем не отличалась от жизни, хоть при Януковиче, хоть при Кучме.

Националистические организации были и на «оранжевом» Майдане. Но вот победил «оранжевый» Майдан, пришел к власти Ющенко — и что изменилось в Донецке и Луганске? Ничего! Конечно, плохо, что не была побеждена коррупция, которая там цвела буйным цветом, не была побеждена мафиозно-олигархическая система. Но наступления на фундаментальные гражданские права на востоке Украины не было.

Не думаю, что были реальные основания для страха и в 2014 году. Но, к сожалению, Владимиру Путину необходимо было на вызов Евромайдана как-то отвечать. В чем сущность нашей системы? В Кремле не верят в субъектность людей и наций. Они всегда считают, что за всем происходящим стоит Америка. Они всегда воюют «с Америкой».

Между тем первые дни после Майдана были решающими. Эволюцию Украины в сторону оборонительного национализма можно было со стороны Москвы довольно легко купировать. Если бы сразу, в феврале 2014 года, после массового расстрела на Институтской улице, после всей крови и ужаса, приехал бы на Майдан ответственный российский чиновник (разумеется, не Медведев, который себя полностью тогда дискредитировал своими заявлениями), но хотя бы государственный деятель уровня Лаврова или Матвиенко. Положил бы цветы к месту павших, призвал бы людей к примирению, пожал бы руку исполняющему обязанности президента Турчинову — завязался бы сразу диалог, и, возможно, вся дальнейшая история российско-украинских отношений пошла бы совсем другим путем.

Вместо этого, что сделало наше государство? Сразу же объявило новую украинскую власть хунтой, начались события в Крыму… И вот итог. Украину мы потеряли.

— Вернемся теперь в родные пенаты. Что у нас с националистами и либералами?

— В России, к сожалению, так и не сформировался, в течение всего постсоветского времени, гражданский национализм. У нас всегда националисты любили верить в государство и считать его неким панцирем сакральным. А периодически они и вовсе появлялись вместе с милицией-полицией, парки патрулировали с МВД, билеты проверяли в электричках с контролерами. А ненавидели они либералов и независимые СМИ. Не понимая того, что именно государство, госаппарат на данном историческом этапе в России является недружественным в отношении нации. Либералы отвечали на это отсутствием какого-либо сочувствия к националистам, долгие годы считали их главными врагами свободы в России. Не государство, а их. Отсюда поддержка антиэкстремистского законодательства в начале «нулевых» годов, поддержка гонений на вполне мирных националистов при Медведеве. Либералы считали, что «лучше уж Путин, чем вот эти»…

А ведь во всем мире национализм формировался как ответ на тиранию и феодальный деспотизм. Недаром во Франции во время Великой революции было противопоставление патриотов и роялистов. В России, к сожалению, было не так.

Хотя, кто был первым поколением борцов за свободу? Декабристы, молодые офицеры, которые посмотрели западный мир в заграничных походах, воюя с республикой и Наполеоном, изучали их. Но, вдохновленные идеями свободы, они были и пламенными патриотами! Есть такая теория, впервые высказанная моим другом и коллегой Сергеем Простаковым, что самодержавная власть вовремя поняла: такой буржуазный национализм либерального толка — это угроза. И в ответ была проведена чудовищная политтехнологическая операция: рождение «официальной народности». Граф Уваров и прочие царские интеллектуалы объединили идею патриотизма с идеей трона, верности царю. И с тех пор мы живем в этой идеологической ловушке.

А русские оппозиционеры в империи, к сожалению, эти правила игры приняли. Антисамодержавное движение было скорее левым либо чисто либеральным. Был еще такой исторический шанс как Февральская революция 1917 года. Но это было раздавлено большевистским переворотом. Дальше мы видим рубеж 1990-х годов. РСФСР, «обрубку» советской империи необходимо было пересоздать страну, пересобрать ее заново. По большому счету России был необходим новый Ататюрк — мы знаем, как в начале 1920-х годов бывший османский офицер Мустафа Кемаль на руинах империи создал турецкую нацию заново, создал светскую Турцию. Но у нас оказался во главе России бывший партаппаратчик Борис Ельцин, который был абсолютно интеллектуально не готов к таким задачам.

Теперь русский национализм в плачевном состоянии. Он не смог ответить на вопрос, как быть с Украиной в 2014 году. Он был разгромлен организационно репрессивными мерами государства и являет собой организационно и интеллектуально выжженную поляну.

— А, скажем, в Белоруссии?

— Что касается Белоруссии — там нет никаких проблем между либералами и националистами. Это живая духовная и концептуальная река. Но в Белоруссии ничего пока не получилось, потому что не оказалось структур, которые могли бы направить протестное движение в нужную сторону. Некую решительность ему придать. В середине августа 2020 года в Минске выходили сотни тысяч, милиция сидела испуганно и даже «усами не шевелила». Но не было лидеров и структур — Лукашенко все это уничтожал на протяжении четверти века своего правления.

— Так что же теперь? Есть ли шансы у российского уличного протеста?

— Совсем уж ближнесрочно — вряд ли. Не думаю, что в этом году или следующем что-то изменится в лучшую сторону. Хотя в России велика роль непрогнозируемых событий. Конечно, если есть повод, и если у тебя бушует душа от несправедливости, то выходить на улицы обязательно надо.

А в целом, я вижу обнадеживающий тренд. Постепенно меняются поколения. У людей, рожденных в СССР, куда более патриархальное мировоззрение, они относятся к государству с неизлечимой эмпатией, могут ему все прощать, верят в доброго царя и плохих бояр, чудовищно доверчивы к телепропаганде.

Но вступает в жизнь молодежь, с которой правящие сейчас в стране брежневские офицеры плохо совместимы. В 2017 году я был потрясен массами молодежи, заполнившими Тверскую улицу. Когда я был студентом в 1990-е, из нашего курса на факультете политикой интересовались человека два-три, считая меня. Поздние «миллениалы» и «зумеры» в лучшую сторону отличаются от моего поколения. Для них большую роль играет чувство гражданского достоинства, они куда неравнодушнее, смелее и умнее. Играет роль и интернет, и то, что они успели по миру поездить. В этом смысле время, наверное, на стороне правды, прогресса и добра. Ближайшие лет десять, думаю, будут интересными.

Но необходим образ будущей России как национального государства, и его надо создавать уже сейчас.

Беседовал Леонид Смирнов