Путинисты в Берлине

Эмигрантов с просторов бывшего СССР в Германии много — по некоторым данным, около трех миллионов человек. Их называют «русскими немцами», но на самом деле это весьма разнородная группа: от живущего на пособие «позднего переселенца» из Казахстана со смутными немецкими корнями до программиста, приехавшего в 2010-е по рабочей визе.

Поэтому в первую очередь я хочу предостеречь от того, чтобы стричь всех «русских немцев» под одну гребенку, как это время от времени пытаются сделать некоторые СМИ. Например, когда несколько лет назад прозвучали заявления о том, что именно выходцы из России в массе своей голосуют за правых популистов (потом выяснилось, что это не так, но осадочек остался).

«Русские немцы» очень разные по своим взглядам, привычкам, жизненной мотивации, уровню образования и т. д. Тем не менее среди них мы можем выделить одну весьма заметную группу. Это — люди, которые, уже много лет живя в Германии, не стремятся особо интегрироваться в немецкое общество. Они общаются только со своими соотечественниками, ходят в русские магазины и клубы, смотрят только российские телеканалы, безоговорочно им верят и считают себя большими патриотами России. Как правило, это люди пожилые, но мне приходилось сталкиваться с такими и в студенческой среде.

Как объяснить этот феномен? Придется отмотать время на тридцать лет назад.

Большинство «русских немцев» прибыли в Германию в девяностые, по программе «поздних переселенцев». Принимали их с радостью, в больших количествах и без особой проверки — главное, чтобы были хоть какие-то документы о немецких (или, в рамках другой программы, еврейских) корнях. Они приезжали, заселялись в квартиры, получали пособие, проходили курсы немецкого языка и… А что и? И все. Дальше сами как-нибудь. Хотите — сидите дома на пособии. Хотите — идите работать уборщицами и грузчиками. Ах, вы — врач? Ну, знаете ли, качество вашего советского диплома нам неизвестно. Поэтому вот вам список тех подвигов, которые надо совершить, чтобы подтвердить квалификацию.

Помню, как еще в начале нулевых говорил с врачом, который приехал из Казахстана десятью годами раньше, в возрасте под сорок. Он в подробностях рассказывал, как трудно было добиться возможности работать по специальности, как приходилось все начинать с самых низов врачебной иерархии… И да, хотя ему в итоге все удалось, по немецким меркам он жил не сказать чтобы в особом достатке. Разумеется, лучше, чем если бы остался в Казахстане. Но…

Этот пример показывает, что подтвердить квалификацию и пробиться на приличную работу, конечно, было реально. Но для этого требовалось обладать высокой мотивацией и упорством. А они имелись не у всех. В результате человек, который в советском обществе занимал вполне уважаемую позицию, сделал неплохую карьеру, внезапно обнаруживал себя в самом низу социальной лестницы. И это, разумеется, било по мозгам.

Здесь можно сказать, что немецкие власти сами дали маху, не до конца поняв, что переселенцы из СССР начала девяностых — это совсем не то же самое, что переселенцы из ГДР начала пятидесятых, и что к ним нужен принципиально иной подход. Но критиковать всегда легко, а задним умом мы все крепки.

Как бы то ни было, в Германии девяностых возник довольно замкнутый в себе «русский мир», живший своей параллельной жизнью. С русскими клубами, русскими дискотеками, магазинами российских продуктов, газетами на русском языке. Особых хлопот он никому не доставлял и с течением времени потихоньку растворялся в окружающем социуме — старшее поколение умирало, а у молодежи проблем с интеграцией естественным образом оказывалось на порядок меньше.

И все-таки многие «русские немцы» затаили глубокую обиду на окружающее их общество. Дескать, позвали к себе, а теперь не считают равными, держат в черном теле, как граждан второго сорта! В Союзе я был начальником отдела, а теперь какой-то люмпен. И естественно, что у таких людей возник запрос на собственную, не-немецкую идентичность. И российское телевидение полностью удовлетворило этот запрос. Многие дети, росшие в таких семьях, естественным образом переняли взгляды и установки своих родителей. Образ вымышленной идеальной России становится для них антитезой всему, что им не нравится в немецком обществе, основой их идентичности. Реалистичность этого образа здесь вообще не очень важна — это вопрос веры, а не знания. Иначе говоря, они верят российскому телевидению не потому, что оно их убедило — а потому, что у них есть такая потребность.

Эпилог занудного историка: опять же, ничего нового. В рамках любой массовой миграции всегда были люди, которые добровольно уезжали в поисках лучшей жизни, но не смогли психологически интегрироваться на новом месте и становились пламенными патриотами своей (бывшей) родины. Достаточно посмотреть, к примеру, на немецкую диаспору в США конца XIX века. Так что и в данном случае «берлинские путинисты» — вполне естественный феномен, и удивляться стоило бы скорее его отсутствию.

Николай Власов