О людях и странах: можно ли спасти жертву от абьюзера

Есть стандартный набор аргументов, которые использует патологический абьюзер — зависимый (например, алкоголик) садист, удушающе контролирующий под предлогом заботы и одновременно безмерно эгоистичный, — в момент, когда его партнер-жертва наконец решается освободиться.

Вот как он примерно выглядит:
«Кому ты такая нужна? Да у них таких как грязи! Да ты ничего не можешь, уродливая, тупая, я тебя из жалости взял!»
«Ты что, думаешь — другие лучше меня? Да они намного хуже! Это все сказки они рассказывают, пока до дела не дошло!»
«Им только и надо что трахнуть тебя. Потом на панель пойдешь за гроши, будешь вспоминать меня, поздно будет — обратно не приму!»
«Да я же все это из любви! Ты сама во всем виновата, это все твой дрянной характер, стерва!»
«Я же вижу, ты на самом деле не хочешь уходить, это ты меня шантажируешь!»
«Да ты же обещала в ЗАГСе! Да ты же предательница!»
«Ты вообще не понимаешь, что делаешь — я тебя не выпущу просто, ты же не в себе! Кто тебя накрутил? Я знаю, ты сама ни на что не способна — говори, кто тебя подучил!»
«Только попробуй уйти — пожалеешь!»
«Ну вот, смотри, я цветы тебе принес! А ты неблагодарная дрянь! Ну хорошо, ну я обещаю, бить больше не буду, хочешь — целый год пить не буду?»
«Ну и убирайся — квартира мне остается, ты не заслуживаешь ничего, голая пойдешь! Подарки все верни, сволочь! Вообще все отдай, без меня у тебя этого бы не было!»
«Ты что, хочешь, чтобы я с родителями твоими разбирался? Ты этого хочешь?»

Все хорошо знают этот набор и понимают: бояться угроз — значит оставаться жертвой и дальше; верить обещаниям — значит оставаться жертвой и дальше, выполняться они не будут; сомневаться в себе или в том, что мир полон честных и добрых людей, — значит оставаться жертвой и дальше. Чем громче звучат эти аргументы, тем быстрее надо бежать, тем надежнее должно быть убежище и жестче ответ на попытку преследования.

Когда вы слышите такой набор аргументов — даже если он обращен не к вам, даже если вы лично не испытали на себе еще насилия и гиперконтроля, — помните: перед вами абьюзер, личность, с которой иметь дела нельзя ни в коем случае, он и себя, и вас разрушит морально и, вполне возможно, физически. Кстати, такие люди умеют быть привлекательными: они могут красиво говорить, много обещать, дарить дорогие подарки. Только надо помнить: слова останутся словами; обещания не будут выполнены; подарками скоро упрекнут, а при неповиновении — отберут и изобьют.

Если вы думаете, что я заделался психиатром под влиянием солнечного Рима, в котором провел неделю, то вы, конечно, ошибаетесь. Я пишу все это, только чтобы сказать: социумы часто очень похожи на людей в паттернах поведения. Целые страны могут вести себя как патологические абьюзеры и по отношению к соседям, и по отношению к своим гражданам.

Если вы заметили, что пропаганда некоей страны начинает приводить схожие аргументы в отношении соседа, который хочет дистанцироваться, или в отношении своих граждан, собирающихся уехать за границу или не согласных с политикой власти, знайте — страна нездорова: как это бывает и у человека, у страны этой серьезные психопатологические проблемы, которые угрожают разрушением и самой стране, и соседям, и гражданам — всем без исключения, не только тем, кто решил уехать. Более того — тем, кто решил остаться, они угрожают намного больше. И поступать в этом случае следует так же: бежать подальше и выстраивать защиту от преследования — как можно жестче.

Бегство от такого человека, как и от такой страны — дело нелегкое психологически: они умеют быть привлекательными и виртуозно манипулятивными, играя на привязанности, чувстве вины, желании верить и страхе неизвестности, и легко прибегают к запугиванию и прямому насилию, если чары не действуют. Более того — очень многие люди (и социумы, кстати, тоже) полуосознанно стремятся снять с себя ответственность, переложить ее на другого, отказаться от выбора. Абьюзеры очень удобны в этом смысле: во всем плохом виноват он, ты сделать ничего все равно не можешь — ты же боишься его, он не позволит. А при этом «он на самом деле не такой плохой, он даже очень хороший, только несчастный», «он же свой, родной, я его люблю таким какой он есть», «зато он сильный, я за ним как за каменной стеной, я им горжусь», «другие все еще хуже».

Невозможность уйти из страха, смешанная с комфортностью отказа от ответственности за себя, вступает в конфликт с естественным осуждением действий доминирующего партнера/власти — и единственный доступный человеку психологический выход из этого конфликта состоит в отрицании действий абьюзера или нахождении им «уважительных причин». Жертва как правило говорит: «не верю, он такого не мог сделать» — даже если предъявлять ей факты. Припертая к стенке фактами жертва начинает говорить: «его спровоцировали», «бьет значит любит», «все так делают», «да я сама виновата» («да они сами виноваты»).

Способность видеть реальность уступает потребности сделать эту реальность выносимой и примириться с ней ввиду своей ответственности за выбор оставаться с этим партнером, который в воображении жертвы ей делается сознательно (жертва не признает, что ее выбор состоит в отказе от выбора).

Оставаясь, жертва должна себя оправдать. В качестве защитной реакции она психологически объединяется со своим партнером и разделяет с ним совершаемые им действия, включая насилие по отношению к себе; при появлении в поле третьих лиц она может начать вести себя по отношению к ним так же, как ее партнер, в том числе действуя вместе с ним.

Она перестает думать о побеге, и даже если «спасти» такую жертву, она не будет благодарна: принять спасение будет означать осознание собственной истинной роли, на что жертва не готова была согласиться изначально. Напротив, «спасенная» будет винить спасителей, выстраивать миф об отнятом у нее мучителе как о лучшем, что было у нее в жизни, и в конечном итоге — искать другого абьюзера, который может занять по отношению к ней то же положение. Альтернативой было бы осознание своей травмы, принятие стыда, взятие на себя ответственности — все то, на что такая жертва не готова.

И снова хочу напомнить — я пишу это применительно к стране и ее гражданам. Мне кажется это важным для понимания процессов, которые протекают в патологическом социуме. Именно так формируются общества, на 70-80-90% состоящие из не готовых видеть реальность и верящих пропаганде, даже если им случится «проверить» ее лживость на своей шкуре; из «энтузиастов» социальных преступлений и «готовых на трудности и лишения» — согласных на любой безумный и бессмысленный лозунг в виде цели, лишь бы он был предложен «сверху».

Более всего эти люди боятся не своих мучителей, а тех, кто может поколебать их веру в правильность их действий (на самом деле — бездействия) и их положения. Возглавляемое абьюзерами по природе (реальными садистами, психопатами, подлецами), это большинство подвергает «всенародному» гонению оставшиеся 30-20-10% общества — тех, кто не готов принять роль жертвы как должное и своей позицией угрожает общественной «зоне комфорта», построенной на «контракте» абьюзеров и жертв.

Сам социум постепенно «сворачивается», самоизолируется от внешних источников информации, трансграничных коммуникаций, физического контакта с иностранцами, потребления иностранных сервисов и товаров, начиная воспринимать все внешнее окружение как угрозу. Формально — общество переносит на внешний мир реальные свойства своего мучителя-государства и заодно свой страх, в котором оно живет. Реально — общество отказывается смотреть наружу, находясь в ужасе от перспективы оказаться перед необходимостью осудить собственный выбор.

В таком «свернувшемся» состоянии социум может пребывать долгие годы — в принципе срок не ограничен, изменения могут произойти только в случае тотального исчерпания ресурсов и разрушения социальной структуры или вследствие внешнего воздействия, причем и первое, и последнее чаще всего оборачивается гуманитарной катастрофой.

Освобождение жертв, стремящихся бороться или сбежать, — дело не безнадежное; их травма бывает излечима и они, вырвавшись, иногда могут построить нормальную жизнь. С жертвами, которые не стремятся ни бороться, ни вырваться, дело обстоит куда хуже. В обществе, ставшем патологическим абьюзером, они даже после чудесного (в результате действия внешних сил или внутреннего развала) избавления оказываются неспособны осознать свое прошлое и проработать травму — и как социум пытаются воспроизвести прежнее состояние при первом удобном случае.

Лечение общества «согласных» после избавления от абьюзивного состояния должно прежде всего состоять в длительной проработке травмы. На уровне общественном эта проработка должна, в том числе, включать активное предложение альтернативной идеологии (сотрудничества и ненасилия), запрет на символы и нарративы, использовавшиеся в предыдущем состоянии общества, навязчивое и откровенное информирование о всех ужасах прошлого, наказание тех, кто был проводником действий абьюзивного государства и тех, кто пользовался ситуацией, становясь абьюзером лично.

На уровне персональном такая проработка требует в том числе психотерапии, обеспечения широких контактов с нормальными обществами, выстраивания надежных институциональных защит от возможности построения личных абьюзивных отношений, от вспышек насилия и пр.

Необходимо законодательное, институциональное и физическое устранение малейшей возможности рецидива (то, что абьюзеры назвали бы «реваншем») на долгие годы — лечение занимает жизнь более чем одного поколения. Первое упоминание о таком лечении содержится в Библии — Моисей выводит рабов из абьюзивного Египта; лечение занимает 40 лет, на протяжении которых в общности, мигрирующей по пустыне, дважды едва не возникает рецидив.

Андрей Мовчан