Posted 3 августа 2021, 14:22
Published 3 августа 2021, 14:22
Modified 30 ноября, 06:58
Updated 30 ноября, 06:58
Главное российское событие произошло еще зимой и продолжает происходить по сей день. Оно состоит в том, что Алексей Навальный посажен в тюрьму. Все, что после и все, что теперь, — имеет смысловое значение ровно в соответствии с этим фактом. Несогласованные с властью митинги и их разгоны, аресты граждан, запрет независимого просвещения, растущий на дрожжах список нежелательных и экстремистских гражданских обществ, эмиграция оппозиционеров, предвыборное табу на всех, кто и в малой степени не лоялен системе, — все это производные.
Алексей Навальный в тюрьме, — это черта, на которой заканчивается мысль о возможности российской гражданской эволюции. Заканчивается политическая философия, — хотя сам Навальный от философии и крайне далек, — и начинается время конспирологий. Вместе с Навальным потенциально посажено всякое открытое несогласие с существующим порядком вещей. А как известно, граница между потенциальным и фактическим бывает очень зыбкой.
То, что произошло при аресте и осуждении Алексея Навального, — на языке мастера современной психологии Жака Лакана называется: «подавление непристойного». «Непристойным» здесь объявлено осознанное и словесно выраженное гражданское инакомыслие, — как покушение на безграничную и священную власть «отца». И вот эта власть переводит инакомыслие из статуса выражаемого словами, — в статус запретного для выражения, осужденного высказывания. Приказывает осознанному уйти — в бессознательное.
Да, еще можно кое-где в относительной безопасности выговаривать что-то запретное. Еще можно, хотя и с унизительными ссылками на «осужденный статус», — рассказывать о несогласии и о несломленных несогласных. Но только сказанные слова больше не влияют на порядок вещей. Этот порядок, в лице своих правителей, — сам перекрыл каналы для влияния, осудил сам шанс влияния, объявил его «нежелательным». Обозначил инакомыслие как «непристойность».
Правители обозначили «непристойное», а подданное население страны молчаливо согласилось. Впрочем, стоит ли упрекать этих добрых людей? Ведь и при тех временах, когда гражданское инакомыслие было в открытом доступе, — многие ли пользовались? Что делает нормальный российский подданный, когда слышит слова: «выборы», «альтернатива», «права человека»? Он делает тоскливый взгляд и пожимает плечами. «Политика? — нет, не мое дело», — всегда говорит нормальный российский подданный. Так что, возможно, — понимающие правители просто подвели черту закона под тем, что и так было для большинства очевидным? Как говорится: не жили гражданами, — нечего и начинать?
Бессознательное порою выдает совершенно непредсказуемые, необъяснимые вещи, — это факт. Но и мы все-таки кое-что можем предположить о его природе. Если нечто, будучи осознанным и сказанным, — сделалось вдруг в силу неких причин бессознательным и безмолвным, — оно не насовсем ушло в небытие. Мы наполняем бессознательное тем, что пока не состоянии вынести. Тем, что искушает нас, что запрещают нам, что возбуждает, тревожит и вгоняет в страх. Сброшенные туда мысли, желания, унижения и вопросы, — это не пропадает, как нам хотелось бы думать. Бессознательное подбирает, накапливает, переваривает, — а потом с неизбежностью фатума выдает обратно. Часто в неузнаваемых видах. Но с особым креативным эффектом оно выдает нам то, что было под запретом, — «непристойное».
Как знать, не ведется ли сейчас где-то в российском душевном подполье полномасштабная обработка подавленного и осужденного, — уже ведь столько всего набралось. Не покладая рук работают державные правители, чтобы запретное прирастало. И теперь прирастает оно какой-то неведомой еще силой, — как прирастает моральными силами осужденный Навальный в своей камере.
Хотя, может статься, что и бессознательное российское имеет свою уникальную, «суверенную» природу. И нет в нем никакого ни накопления, ни обработки. А все, что туда попадает, — сразу же и безвозвратно аннигилируется. Как заметил один проницательный человек: «деревенская банька с пауками…»