Потенциал протеста

Главный сюрприз августа — неожиданно длинное дыхание у протестов в Беларуси, обезглавленных еще до своего начала, и изначально практически полностью децентрализованных выступлений в Хабаровске. Такого, кажется, не ожидал никто: даже самые оптимистично настроенные эксперты предсказывали белорусам если и победу — то быструю (Хабаровску, кажется, и того не предсказывал никто), но уж если протесты хоть сколько-то затянутся, то наверняка сдуются. Ан не сдуваются.

Эта недооценка ресурса горизонтального действия характеризует сейчас, с моей точки зрения, не экспертов, а собственно ситуацию. Мы проходим период, в котором сетевые механизмы координации замещают и начинают вытеснять иерархические, но далеко еще их не заместили и не вытеснили. Как эта динамика отражается на практике?

Так, что каждый раз, когда интуиция, жизненный опыт или основанная на обобщении знаний о прошлых событиях экспертиза подсказывает вам, что какое-то стихийное коллективное действие «не получится», потому что его участникам недостает, хрестоматийно, «организации или лидера» — вы не то чтобы непременно ошибаетесь в конечном прогнозе, скорее всего, даже не ошибаетесь, но все же недооцениваете ресурс коллективного действия. Там — систематически — окажется несколько больше координации, больше согласованности, инновационности, гибкости и, соответственно, запаса воли к сопротивлению, к продолжению усилий, чем можно было ожидать, исходя из прошлого опыта.

Потому что воля к продолжению усилий — это производная не от личной твердости и храбрости участников, а от их оценки, насколько они в этой твердости и храбрости не одиноки: насколько другие готовы продолжать. А также от наличия годных идей, как, собственно, продолжать (то, что в прежнем укладе могло исходить почти исключительно от лидера).

Сеть, которая делает действия одних видимыми для других, эту волю порождает в совершенно неожиданных для невключенного наблюдателя масштабах — особенно если этот наблюдатель мозгом находится все еще в поза-позапрошлом веке и полагает храбрость и волю свойствами строго индивидуальными. А заодно сеть увеличивает скорость распространения микро-инноваций, удачных способов действий, лозунгов и приемов сопротивления.

Если так удивляются благожелательные к протестующим эксперты, то можно только представить себе, как все это страшно наблюдать охранительским, скажем так, стратегам, с точки зрения которых вражеские координационные центры то ли внезапно разжились каким-то совершенно непредусмотренным количеством ресурсов, то ли запустили в ход новые, трудно определимые технологии, которые не то отключают мирному обывателю инстинкт самосохранения, не то неким новым способом промывают мозги, или он действует по какой-то неведомой методичке нового поколения, еще не прочитанной в администрациях вдоль и поперек, как творение Джина Шарпа… И где-то сидят невидимые лидеры, и прячутся неуловимые для органов подпольные организации с иерархической структурой и унифицированной подготовкой, координирующие все это безобразие, потому что — ну а кто еще может это координировать? Не люди же сами по себе?

Многие странные проявления последних недель — от выступлений Лукашенко с автоматом и до отравления Навального — мне кажется, продиктованы именно этим пониманием ситуации. Так же и год назад, в начале московских протестов лета 2019 года, Росгвардия и полиция явно готовились встретить у мэрии организованную и вооруженную толпу, ведомую подготовленными провокаторами: резали толпу на части, не нападали, пока не обеспечат себе численное преимущество, защищали щитки пластиком, вообще не особенно расслаблялись. Потом-то разобрались, что перед ними мирные люди, и стали себе позволять — но не в первые часы.

То есть власти систематическим образом переоценивают силовой потенциал протеста — видя организацию, централизованные ресурсы и лидеров там, где реально действуют сети. Но при этом не только власти, но и оппозиционная общественность систематически недооценивает его организационный потенциал, оценивая его по старым клише: популярность лидера, численность и качество вовлеченных организаций, не добавляя сюда третий элемент — постоянно набирающую силу сеть.

В результате там, где диванные подмикитчики со стороны видят только один шанс — поскорее, пока движуха не выдохлась, штурмовать административные здания, или там изоляторы с задержанными, или уж расходиться, потому что вот-вот у движухи закончится батарейка и всех передавят поодиночке, — там люди на месте, объединенные общим информационным полем, видят все новые и новые ходы, все новые возможности не расходиться, оставаясь в рамках ненасильственного действия. Это не значит, что они непременно победят — против лома приемов мало, — но задавить их будет намного трудней, и обойдется властям намного дороже, чем это выглядит со стороны в тот момент, когда очередное движение начинается.

И это относится далеко не только к уличному протесту, как в Беларуси и в Хабаровске, а примерно к любому движению «на местах», в которое люди вливаются добровольно. Это, в принципе, единственное условие — чтобы движение было добровольным, не по разнарядке.

Из этого соображения есть еще одно не вполне очевидное следствие. Есть такая хорошая традиция, когда фирма или благотворительная организация обещает к каждому пожертвованию на какое-то хорошее дело добавить еще столько же от себя. Так вот, к каждому вашему вкладу в любое общее дело, которое представляется вам хорошим, сейчас мэтчит сама сила вещей, или, там, общественного развития. Какой бы грустной ни выглядела общая ситуация и безнадежными перспективы — эффект от каждого усилия на правильной стороне истории сейчас удваивается по сравнению с ожидаемым, а на неправильной — делится пополам.

Элла Панеях