Новый прогресс — это паника и хождение строем

У нас принято подшучивать над теми, кто озабочен западными идеологическими трендами — новой этикой, с ее охотой на домогателей и прочих оскорбителей всех мыслимых чувств; новой исторической концепцией, разоблачающей Черчилля, Джефферсона, Колумба и остальных незаслуженно разрекламированных злодеев; новой расовой доктриной, шельмующей белых, уклоняющихся от покаяния в своей белизне.

Об этих критиках говорят, что они лезут в чужие дела, которые к тому же и не понимают. Ведь большинство из них немолоды и являются типичными динозаврами из 90-х. Один социальный аналитик отметил, что у нас налицо поколенческий духовный разрыв, когда старшие перестают быть носителями опыта, сколько-нибудь ценного для молодежи.

Это совершенно точное наблюдение, которое, однако, стоит продолжить. У нас ведь нынче не первый поколенческий разрыв. Скажем, в 1920-е — 30-е старые интеллигенты печальным шепотом говорили комсомольцам, что их страсть публично обличать и доносить нехороша с этической точки зрения. И бывали подняты на смех за непонимание тогдашней новой этики. Что может быть предосудительного в том, чтобы разоблачить врага? Опыт этих интеллигентов нисколько не пригодился их преемникам, которые вспомнили о нем только тогда, когда сами попали под колесо.

Впрочем, вернемся к моменту, который мы сейчас переживаем. Репрессивность нашей системы растет — примеры не нужны. Но удивительно это или нет, а тем временем в оппозиционно-либеральном секторе стремительно внедряются подавляющие свободу практики, заимствуемые с Запада. К старинному домашнему тоталитаризму, культ которого навязывается властями, наши продвинутые интеллектуалы добровольно пристраивают модный импортный тоталитаризм новейшего образца, ни капли не смущаясь глубинным сходством их обоих.

Всю эту грандиозную духовную перестройку, конечно, не охватить. Назову только две типовые приметы: всеобщий страх идеологически провиниться и превращение охоты на провинившихся в респектабельное занятие активистов-добровольцев.

Вот пример. На днях «Новая газета» разместила статью своего обозревателя Юлии Латыниной «Инфантильный социализм стал новой религией Большого Запада». Редакционное предисловие к этой статье буквально пропитано страхом перед крамолой и желанием уклониться от наказания за нее.

Сообщается, что редколлегия раскололась — публиковать такое или нет. Что обратились за советом к доверенным читателям, из которых 91,5% высказались «за», заняв вольтерьянскую позицию: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить». И — финал-апофеоз: «Новая газета» публикует этот текст не потому, что разделяет позицию автора, а потому что верит в ценность свободы слова».

Подозреваю, что читатели НГ — вовсе не последователи Вольтера (который, кстати, недолюбливал чужие мнения и ни разу не умер за чье-либо право их высказывать). Просто Латынина им интересна. А вот либеральную газету ее тексты с недавних пор стали пугать, хотя в них нет ничего принципиально нового.

Латынина продолжает рассуждать про Запад, который она, вопреки побеждающему сейчас на самом же Западе мнению, считает не плохим, а хорошим. Про глобальное потепление, которое в ее глазах не есть серьезная проблема. Про колониализм, практиковавшийся, по ее словам, не только злыми европейцами, но и всеми прочими цивилизациями с древних времен. И, наконец, самое парадоксальное — что западные мужчины якобы исстари не так угнетали женщин, как мужчины незападные.

Короче, обычные для Латыниной мысли. Но сегодня они публикуются только после упреждающих извинений и сугубо в порядке вольтерьянства. То есть до полного запрета остался шаг. Прямо не НГ, а The New York Times, откуда редакторов торжественно увольняют после публичного покаяния на общем собрании за пропуск в газету идеологически порочных мнений. Правда, НГ отстает от времени и продолжает именовать свою авторку «обозревателем», а не «обозревателькой». Но уж это-то легко исправить.

С утверждениями Латыниной наверняка согласятся не все. Однако вот главный ее тезис: «Речь идет о системном повороте. О левой революции и начале строительства системы инфантильного социализма. Это — новый тоталитаризм под маской гуманности…» Так ли уж эта мысль абсурдна? То, что ее все опаснее высказывать в кругу наших продвинутых интеллектуалов, как раз и подтверждает, что за этими словами стоит нечто реальное. Причем именно у нас, а вовсе не только в дальних краях.

И другая тоталитарная примета — победоносное возвращение к нам MeToo. «Вторая волна», как простодушно говорят энтузиастки и энтузиасты, явно не понимая, с чем сравнивают. Чуть не каждый день новый скандал и новое торжество справедливости.

Речь, понятно, совсем не о том, что явные и бесстыжие домогатели из властной машины должны теперь держать ответ. Леониду Слуцкому и другим уважаемым людям по-прежнему тревожиться не о чем. А вот сотрудникам либеральных изданий, некрупной банковской сошке и прочим персонам без серьезной казенной защиты пощады не будет — независимо от того, правдивы обвинения или нет, велики их грехи или не очень.

Старая этика рассматривала домогательства (если речь не шла о чем-то большем) как разновидность бесстыдства и хамства. Но в нее не очень-то укладывались разоблачения, публично сделанные через много лет. А вот отпор, данный жертвой на месте происшествия, в старую этику укладывался хорошо. Скажем, треснуть по роже в ответ на похлопывание по заду — куда смелее и благороднее, чем годами носить обиду в душе, а потом безо всякой угрозы для себя ошельмовать обидчика, сломать ему карьеру и превратить в отщепенца.

Новая этика не знает курьезных ситуаций. Вот типичное сетевое обличение (автор — совершеннолетний юноша): «На мосту возле ХХС он меня уговаривал поехать на его квартиру в центре, рабочий день закончился, мне было некуда идти, а денег на такси не было, я нашел в себе силы отказать и остался спать в редакции…»

Смешно? Только не объекту обличения, который, пытаясь спастись от оргвыводов на своей работе, униженно хнычет в ответ: «Не знаю, какое наказание теперь я должен понести за свои ошибки. Я приношу искренние извинения всем, кому мое фривольное поведение причинило дискомфорт и кто набрался мужества теперь рассказать об этом публично, анонимно или под псевдонимом…»

Нельзя сказать, что спорить с активистками и активистами MeToo уже запрещено. Споров в сетях еще много. Правда, однообразных. Доводы активистов и активисток почти всегда укладываются в две реплики.
— Он без спроса полез вам в лифчик. Почему вы молчали об этом десять лет?
— Вам этого не понять.
— Вы говорите, что не хотите мстить. Зачем же тогда публичные обличения? Почему не поговорили с обидчиком лично? Может, он попросил бы прощения.
— Своим вопросом вы выдаете себя с головой.
— Один из разоблаченных утверждает, что прошел проверку на полиграфе, и его правдивость подтверждена. Почему его обвинительнице не предлагают тоже провериться на полиграфе?
— Вам этого не понять.
— Вас не смущает, что Следственный комитет начал проверку по факту публикации о групповом изнасиловании, к которому могут быть причастны бывшие сотрудники «МБХ-Медиа»? Ведь разоблачительный пост в Твиттере был голословным, «бывшие сотрудники» отрицают изнасилование, а работу они уже потеряли.
— Своим вопросом вы выдаете себя с головой.

Новая разновидность тоталитаризма примечательна не столько сакральными формулами, сколько тем, что уж в России-то ее никто не спускал сверху. Запугивания и репрессии, которые идут свыше, выдержаны у нас в другом жанре. Именно добровольность, с которой прогрессивная молодая интеллигенция впадает в истерию, подчиняется манипулированию и соглашается ходить строем, удручает сильнее всего.

Сергей Шелин