Коронавирус готов убить российскую нефтезависимость

Сегодня стоимость барреля российской Urals упала до $13. Нынешнее поколение не видело такой дешевизны. Да и прошлое тоже. В дефолтном 1998-м, наихудшем году за все полвека нашей нефтезависимости, баррель Urals в среднем стоил $12. В сегодняшних долларах это $17—18. Так сейчас обстоят дела с главным экспортным товаром России (а в прошлом — СССР).

Критического уровня нефтезависимость нашей державы достигла к началу 1970-х. Именно тогда власти разучились сводить расходы с доходами без нефтедолларов. Приписывать изгибам нефтецен все наши исторические повороты глупо. Но глупо было бы и не замечать их связи с перипетиями брежневского застоя, горбачевской перестройки, ельцинских 90-х и путинской двадцатилетки.

В застойном 1980-м баррель Urals стоил $28 (в сегодняшних, гораздо более легких, долларах — около 100). В раннеперестроечном 1986-м — $26 ($70). Это уровень 2018 года. Накануне краха СССР, в 1990-м, — $22 ($40). Примерно как в кризисном 2016-м. В ельцинско-гайдаровско-черномырдинские годы (1991-м — 1997-м) цена барреля Urals колебалась между $15 и $20. По сегодняшнему счету это $20 — $30, т. е. чуть меньше, чем в раннюю путинскую эпоху (2000—2002 гг.) и несравнимо меньше, чем потом. Ну а упомянутые уже цены 1998-го, ставшие сегодня опять актуальными, воспринимались тогда как катастрофа — да, пожалуй, и были таковой.

Надо только добавить, что в 1999-м, когда баррель Urals вернулся к среднеельцинскому уровню ($17 тогдашних или $25 нынешних), экономика России, оздоровленная девальвацией рубля, уверенно пошла вверх, а вслед за ней начали восстанавливаться и реальные доходы людей. Это был единственный за полвека короткий отрезок времени, когда Россия приблизилась к излечению от нефтезависимости.

Но потом нефть пошла вверх, а режим с восторгом принялся осваивать подвалившие триллионы. Уже в 2004-м баррель Urals приносил продавцам $34 (это без малого $50 нынешних). А в 2011-м — 2013-м российская нефть стоила почти $110 (примерно $125 сегодняшних).

В 2014-м эпоха супердорогой нефти закончилась. Пришла эра умеренно дорогой. Мировой энергорынок понемногу перестраивался, и пространства для оторвавшихся от реальности стран-нефтеторговцев на нем становилось все меньше. Чтобы затормозить этот процесс, в 2016-м возник картель ОПЕК + Россия, целью которого было прекратить или хотя бы отложить снижение нефтецен путем введения экспортных квот для стран-членов. Цены слегка поднялись, и в 2018-м баррель Urals стоил $70.

Участники картеля, включая российских, самым серьезным образом воображали, что управляют мировым нефтяным рынком. Они заблуждались. Их «вклад» в ценообразование уж точно был меньше, чем «вклад» американской сланцевой индустрии, а также чем влияние добровольного или принудительного ухода с нефтерынка Венесуэлы, Ирана и Ливии. Стратегически нефть должна была идти вниз. И шла.

В 2019-м баррель Urals подешевел до $64. Даже при такой цене российская экспортная выручка от продажи минеральных продуктов (нефти, нефтепродуктов, газа, угля) составила $268 млрд (64% всех доходов от экспорта). Российские экономические власти ждали дальнейшего плавного удешевления и сверстали бюджет-2020, заложив в него 55-долларовую нефтяную цену.

Пандемия перевернула все вверх дном. Одним из немногих сопровождавших ее комических эпизодов стал распад картеля ОПЕК + Россия.

Многие наши аналитики, и особенно те из них, кто недолюбливает главу «Роснефти», изображают этот заурядный скандал как некую историческую ошибку, нанесшую российской казне непоправимый урон, да еще в самый неподходящий момент.

Но посмотрим на эту историю трезво. Картель жил и работал, когда мировое потребление нефти ежегодно росло на 1%, и в 2019-м перевалило за 100 млн барр. в день. Взаимная нелюбовь партнеров и стойкое их желание друг друга обмануть смягчались этим скромным, но устойчивым расширением рынка. Картель был откалиброван именно на этот рост, а вовсе не на крах, который происходит сейчас.

Пандемия снизила мировое потребление нефти на 20%, примерно до 80 млн барр. в день. Это уровень двадцатилетней давности. Любители кошмаров даже толкуют о возможности 60 млн барр. в день — как при Леониде Ильиче в 1980-м. Это пока не очень вероятно. Но зато с полной уверенностью можно сказать, что за полвека нашей державной нефтезависимости еще ни разу не возникало ситуации, чтобы предложение настолько превышало спрос, как сегодня.

Поэтому обвал нефтяных цен был неизбежным. Он мог протекать примерно по трем сценариям.

Первый. Опековско-российский картель пытается вести себя, как будто ничего сокрушительного не происходит — продлевает свои соглашения, слегка урезает квоты и т. п. Новейших проблем это, естественно, не решает — цена на нефть падает, ее избытки некуда девать. Вопрос о распаде картеля с повестки не снимается.

Второй. Картель железной рукой сокращает добычу и экспорт. Предложение и спрос кое-как выравниваются. Нефтецены все равно падают, но не так уж резко. Однако доходы участников из-за уменьшения объемов продаж снижаются очень круто. Не знаю, способны ли на такие жертвы саудиты, но капитаны российского нефтебизнеса за свою долгую и полную приключений жизнь приучились совершенно к другим вещам.

Ну и третий вариант — разругаться, разбежаться и начать друг с другом ценовую войну, надеясь если не барыш отстоять, так хотя бы чужие рынки захватить. Этот сценарий, как самый естественный, и осуществился. Картель просто исчерпал свои функции.

Что будет дальше? Крах мирового нефтяного рынка — часть глобального эпидемического кризиса. Этот рынок начнет восстанавливаться не раньше, чем пандемия пойдет на убыль. То есть непонятно когда.

И очень сомнительно, что он восстановится в прежнем виде. Возврат к дорогой нефти в любом случае маловероятен. Даже и сорока-пятидесятидолларовый уровень будет приводить торговцев в экстаз.

Что же до картелей, то если они и возродятся, совсем не очевидно, что в их состав вместе с аравийскими будут приглашены именно российские, а не американские нефтеторговцы. Фирменная привычка наших, в том числе нефтяных, вождей «бить не по весу», т. е. не соразмерять претензии и возможности, будет порождать коалиции, нацеленные на выдавливание нашей державы с мирового топливного рынка.

Ужасно ли это? Именно это как раз и не ужасно. Для России излечение от нефтезависимости — во-первых, историческая неизбежность, а во-вторых, реальность, пусть мимолетная. В 1999-м и отчасти в 2000-м это уже происходило, приносило первые плоды, но было перечеркнуто мировой конъюнктурой и инстинктивным стремлением режима завести страну в болото. Жаль, что столько времени было потрачено зря.

Сергей Шелин

О том, почему власти не боятся снижения уровня жизни россиян на фоне падения нефтяных цен, в подкасте «Росбалта» рассказывает экономист Дмитрий Травин.