Posted 28 февраля 2018,, 10:52

Published 28 февраля 2018,, 10:52

Modified 31 января, 18:38

Updated 31 января, 18:38

Россия жаждет крови?

28 февраля 2018, 10:52
Людмила Семенова
«Страшная сказка» о помещице-садистке на российском ТВ заставляет задуматься об опасности очеловечивания убийц.

Премьера телесериала «Кровавая барыня» на канале «Россия» ожидаемо вызвала всплеск интереса к исторической фигуре Дарьи Салтыковой.

Если и не все помнят это имя со школьной программы, то уж прозвище Салтычиха знакомо большинству. В истории оно записано наравне с такими аристократками-изуверами, как венгерка Элизабет Батори и американка Дельфина Лалори, образы которых тоже эксплуатировались в массовой культуре. Ужасы старины — с роскошными декорациями, скрывающими кровавые тайны, родовыми проклятиями и традициями разрешать любые конфликты с помощью дикого насилия под личиной изысканных манер — всегда наделены неким темным шармом. Особенно если авторы окутывают историю домыслами и романтическим флером, как, собственно, и поступили в «Кровавой барыне».

Сериал позиционируется как «страшная сказка», что выглядит вполне резонным ходом — формат полудокументальной драмы скучен для большей части аудитории, а кровавое кино в жанре «сплэттер» никогда не показали бы в прайм-тайм на канале, известном своими любовно-семейными зарисовками. Также авторы отмечают, что судьба героини по сей день остается крайне загадочной и оставляет простор для всяких версий, в том числе о личной неприязни императрицы Екатерины Второй.

С технической точки зрения картина выглядит весьма достоверной, хотя режиссер Егор Анашкин прежде не имел особого опыта в костюмно-историческом жанре и снимал преимущественно криминальные сериалы или триллеры. Видно, что в «Кровавой барыне» проделана большая работа — и с поиском натуры в разных городах, и с нарядами, которые приобретали для съемок по всей Европе, и с визуальными эффектами (небеса и преисподняя, с которых начинаются серии, призваны, вероятно, отразить противоборство в душе героини внушенных ей в юности светлых религиозных образов и врожденных темных порывов).

Интересно отозвалась о своей роли Юлия Снигирь, сравнив Салтычиху с Хозяйкой Медной горы, героиней любимых ею мистических сказов Павла Бажова. В одном из них есть слова: «Худому с ней встретиться горе, и доброму радости мало». Правда, Хозяйка Медной горы не была жестокой убийцей — она разрушала жизни простых людей не из злого умысла, а в силу своей сверхъестественной сущности. Как бы то ни было, в образе, воплощенном актрисой, несомненно есть некая смесь древнерусского с готическим, которая роднит его с мрачными уральскими преданиями, а не с шаблонными представлениями о прянично-купеческой Москве. Темные наряды и бледное, безэмоциональное, аскетическое лицо вписываются в общую сумрачную атмосферу.

Многие зрители уже с первых серий остались недовольны избытком мелодраматических деталей, которые отвлекают от сущности героини, имевшей реальный прототип, и исподволь оправдывают ее зверства. Если о преступлениях Салтычихи известно далеко не все, то о ее детстве, наследственности, отношениях с мужем и его семьей вообще можно только догадываться. В итоге авторы зачем-то решили показать ее как больного человека, вдобавок много раз сталкивавшегося с предательством и лицемерием.

И хотя нас призывают «не изучать историю» по этому сюжету, невозможно не задаться вопросом: что если преступления Салтычихи мотивированы вовсе не врожденной психической болезнью или ранним вдовством, а установками и законами, по которым она жила? Крепостные люди в ту пору были имуществом, и «кровавая барыня» могла поступать с ними по своему желанию — как с той куклой, в которую она, согласно сериалу, в детстве увлеченно втыкала ножницы. Только вот когда «куклы» стали живыми, рядом уже не было ни здравомыслящего отца, ни монахинь, на время изгнавших из нее «дьявола». Были только Глеб Салтыков, его брат (по совместительству любовник героини) и дядья, озабоченные исключительно собственным благосостоянием. Эта линия тоже насыщена авторскими домыслами, но не приходится сомневаться, что заступиться за несчастных жертв Салтычихи было некому.

Такой замешанный на художественном лицемерии ход, когда должно быть жалко убийцу, а не его жертв, стар как мир. Он использовался, например, в «Преступлении и наказании» Достоевского или в «Парфюмере» Патрика Зюскинда (многие читатели на полном серьезе утверждали, что жертвы этого героя сами виноваты в своей судьбе). Литература и кино воздействует на неспособных критически мыслить людей не хуже политической пропаганды. Но жертв Салтычихи обвинить не получится при всем желании, поэтому приходится прибегать к фантазиям о том, как несчастна была она сама. Хотя подобные манипуляции очень вредны: люди и без того часто романтизируют и оправдывают жестоких преступников, живущих в настоящее время. Показательный случай — недавнее садистское убийство студентом своей бывшей подруги, расколовшее интернет-аудиторию.

Впечатляют и рассуждения вроде бы образованных людей о том, что сущность крепостного права была не такой уж страшной — мол, большинству крестьян жилось куда более тепло и сытно, чем при обретенной ими никчемной свободе. Вот только благополучие крепостных зависело лишь от капризов барина. Салтычиха была далеко не одинока в своей преступной деятельности, ее было очень сложно осудить и процесс над ней стал резонансным делом, призванным хоть слегка усмирить других кровожадных «хозяев жизни». И на этом фоне не так уж важно, за что государственная власть невзлюбила ее на самом деле. Поэтому можно воспринимать визуальную часть «Кровавой барыни» как страшную сказку, но нельзя забывать, что это, увы, часть нашей истории.

Людмила Семенова