Этот сладкий обман свободы

В 1985 году после череды смертей кремлевских герантократов (Брежнев, Андропов, Черненко) к власти в СССР пришел Михаил Горбачев. Ему и вздыбленному объявленной перестройкой обществу понадобилось четыре года, чтобы 1989-м провести первые за время существования советской власти более-менее свободные выборы в высший законодательный орган страны — Съезд народных депутатов СССР. И после этого всего двух лет хватило, чтобы большевистский проект на одной шестой части земной суши был закрыт навсегда. К сожалению или нет (все зависит от «кочки» сидения), вместе с проектом, который должен был и дальше объединять пролетариев всех стран, исчез навсегда и Советский Союз.

С тех пор прошло 27 лет, а страсти по усопшему не только не ослабевают, но все больше накаляются. Напомню: весной 1991 года более 70% населения СССР проголосовало за сохранение страны. А уже через полгода ее фактически не стало: разорвали в клочья центробежные национальные движения, которые даже в некоторых республиках СССР возглавили цэковские партийные секретари. Неудивительно, что копья о том времени ломаются до сих пор.

Чего же мы тогда хотели — простые советские граждане, поддержав «перестройку, гласность и новое мышление»? Да ничего, в общем, особенного: свободы! Хотели жить, как люди. Под людьми подразумевались тогда «загнивающий капиталистический Запад» и США. Хотели писать и читать, что сами пожелаем, а не что укажут нам цепные псы коммунистического режима советского разлива. И книги Солженицына, Набокова, Бродского, Костенко, Винниченко и тысячи других, запрещенных в СССР, читать не тайком в самиздате под подушкой, а свободно, купив в магазине. Помню, в СССР те, кто мог достать польский журнал «Кобета и жиче» («Женщина и жизнь»), считался счастливчиком. Не говоря уже про такие запредельные тогда для нас издания, как «Англия» или «Америка». В глубинке о них никто и не подозревал.

Хотели свободно слушать не только «Во поле береза стояла» или «Ленин всегда с тобой, Ленин всегда живой», но и забугорных рокеров, о которых мы что-то знали и что-то слышали сквозь щелку советских глушилок.

Хотели увидеть мир не только в кинопрограмме путешествий Сенкевича, но и поехать за рубеж самим и потрогать его своими руками. Однако «железный занавес», хотя и ржавел потихоньку изнутри, но не поднимался.

Впрочем, у каждого было свое мерило жизненных желаний и своя планка достижений. И не все, далеко не все, конечно, понимали свободу как возможность жить без оболванивающего и отупевающего нас идеологического намордника. Большинство мечтали о полных продуктов прилавках в магазинах — они блестели пустотой, как вождь пролетариата лысиной на площадях. (Вспоминаю, как после работы забегала в местный гастроном в своем провинциальном городке, где «выбрасывали» в это время вареную колбасу белесо-крахмального цвета, за которой творилось сущее убийство. «В руки не больше килограмма!» Я умудрялась занять еще очередь и за огурцами, перебегая из одной в другую, чтобы ненароком не пропустить и чтобы никто не закричал: «Женщина, вы здесь не стояли!»)

Ко времени прихода к власти Горбачева на Украине, несмотря на тотальный дефицит всего (после рождения ребенка нам дали талончик для получения в специальном магазине пары пеленок и пинетки), карточек еще не вводили. Однако в России, например, в Свердловской области при первом секретаре Борисе Ельцине, их практиковали еще за 15 лет до горбачевской перестройки.

Ожесточаясь от повального дефицита и нехватки элементарного — за холодильниками, стиральными машинами или мебелью люди записывались и отмечались месяцами в очереди, — народ тихо ненавидел власть, жравшую свои убогие (по нынешним меркам) пайки со шпротами, апельсинами и львовским растворимым кофе втайне от него, за высокими заборами спецдач и спецсанаториев для партийных патрициев. Они к тому же были вне закона, то есть неподсудны — по тайному циркуляру ЦК КПСС.

Неудивительно поэтому, что приход Горбачева и его речи «о необходимости перестройки и перемены всей жизни» упали на благодатную почву, возделанную, как ни странно, самим укладом советского бытия времен построенного «в основном» коммунизма. Так случается иногда с молодой женщиной, которая готова истово любить — всей своей невостребованной никем предыдущей жизнью.

Пассионарная народная волна в надежде на справедливые перемены на глазах превращалась в цунами. Но как быстро выяснилось, одной только надежды мало, и за новую жизнь нужно бороться. Причем с теми, кто по долгу службы, казалось бы, сам должен менять ее, как велят новые партийные документы, принятые на ХIХ партконференции — «О гласности», «О демократизации советского общества и реформе политической системы», «О правовой реформе», «О борьбе с бюрократизмом». Но разве партийные секретари, опутавшие своей лживой идеологической паутиной страну и «социалистической лагерь», могли работать сами против себя, своего исключительного положения и своей безграничной власти на местах? Это, как стало понятно позже, была утопия Томаса Мора — только наоборот. За перемены нужно было бороться — не только в умах секретарей ЦК КПСС, но и в провинции, где правили бал местные непотопляемые «подручные партии».

Вспоминаю, как в 1988 г. в житомирской областной газете «Комсомольська зирка» («Комсомольская звезда») студент пединститута Юрий Анисимов, диссидентствующий поэт (КГБ тайно записало чтение в его исполнении на одной из «кухонь» его политических стихов и потом объяснило ему, что он в них имел в виду), опубликовал статью, в которой высказал мнение, что «настало время внедрить в стране многопартийную систему» и что «член партии не должен иметь тех преимуществ, пользоваться теми привилегиями, которых не имеет беспартийный».

Анисимова мгновенно выкинули из Житомирского пединститута, несмотря на объявленную в Москве перестройку, старым проверенным методом: завалили на экзаменах. (Так поступили в Киевском университете с двумя моими однокурсниками в 1973 г., когда они вопреки предупреждению декана понесли цветы к памятнику Тарасу Шевченко 9 марта — в день, когда тело Кобзаря прибыло из Санкт-Петербурга в Киев.) К тому времени Система еще могла выгнать нелояльного Анисимова из института, но уже была не в состоянии отправить его в ГУЛАГ, так же — и редактора газеты.

Глядя из сегодняшнего дня, не перестаю удивляться, какими наивными и доверчивыми мы были. Как искренне верили в перестройку и гласность, в правду и справедливость. Сегодня такие слова оказались напрочь забытыми — под слоем лжи, лицемерия и олигархического бесстыдства. А тогда казалось, что еще немного, еще чуть-чуть, и все переменится к лучшему. И люди старались — замечу, не за деньги или коврижки, а за совесть, честь и достоинство. Тогда, я думаю, это и был самый первый всесоюзный майдан — в пассионарном смысле этого слова, ставшего уже нарицательным. Но мы этого еще не знали.

Тогда большинство людей, включая рядовых бойцов КПСС, все еще верили в очистительную силу партии и пытались ей помочь, как сами это понимали. Например, в начале 1988 г. в Житомире на одном из заседаний в полулегальном клубе «За перестройку!», который мы создали с моим коллегой-журналистом Яковом Зайко, обсуждался вопрос о создании при клубе партийной группы. Партгрупоргом был избран радиомеханик областного УВД Анатолий Мошковский. Чем до смерти напугали местную партократию: ведь это уже называлось альтернативным течением внутри партии. Замечу, что «Московская демплатформа» и московский партийный клуб «Коммунисты за перестройку» как попытка реформирования и превращения КПСС в парламентскую партию возникли спустя почти год после экспериментальной партгруппы при нашем клубе «За перестройку!» Но всего через несколько лет оказалось, что это уже поздно: КПСС — партия неисправимых ортодоксов.

Достаточно привести всего лишь одно письмо рабочих Черняховского кирпичного завода в мой адрес (1989 г.), чтобы понять, в каком положении оказалась тогда страна и люди. В письме рабочие сообщают о своих требованиях к руководству района. Среди прочего особенно впечатляет пункт: «Увеличить выдачу моющих средств на человека; мыло туалетное — 150 г., мыло хозяйственное — 250 г., паста либо порошок — 300 грамм в месяц». А также — «коренным образом сменить работу магазина, перевести его на систему ОРС (отдел рабочего снабжения). Обеспечить магазин фондовым (фондовым! — А.Я.) мясом, молоком, маслом. Расширить ассортимент круп, макаронных кондитерских изделий. Регулярно привозить свежие овощи и фрукты, обеспечить всех работающих и пенсионеров сахаром. Два раза в месяц присылать автолавку с товарами первой необходимости. Навести порядок с продажей товаров широкого потребления и дефицитных». Вот как жил народ в стране развитого социализма и даже «в основном построенного коммунизма».

Я вовсе не собиралась идти на те горбачевские выборы, которые, в итоге, изменили не только страну, но и перевернули весь мир. Я работала тогда журналистом отдела промышленности в областной партийной газете, не будучи при этом членом КПСС. Однако местная власть после моих критических публикаций в перестроечных «Известиях» и «Правде», где задевались партийные секретари области, — всего лишь области! — развернула против меня убойную кампанию травли. О, это они умели делать со вкусом! Еще бы — десятилетия опыта, передаваемого на генетическом уровне.

Так мне пришлось принять предложение членов клуба «За перестройку!» — баллотироваться в народные депутаты СССР. Затем последовал буквально шквал приглашений на заводские рабочие собрания для выдвижения кандидатом. Вспоминаю, как директор одного из предприятий, на котором работали восемь тысяч человек, перед собранием умолял меня снять свою кандидатуру, а иначе обком его не пощадит. Из десятка выдвинувших коллективов добиться моей регистрации в качестве кандидата удалось семи заводам, и то — после приезда членов ЦИКа из Москвы и статей о наших «боях» в центральных газетах.

Во время выборов местная и республиканская власть пускала в ход все — и милицию на лошадях, и дымовые шашки на митингах, и запугивания активистов, их аресты, таскания по прокуратурам и судам, увольнения с работы и рассылка писем в трудовые коллективы с грязными намеками, что у меня якобы не та национальность. Даже ксендза из местного костела вызывали в обком партии, чтобы твердо рассказать, за кого он может просить здоровья у Бога в своих молитвах с прихожанами, а за кого — не смеет. Однако тысячи людей, вдохнувших перемен и выходивших тогда на площади и стадионы, было уже не остановить.

Свободные выборы на глазах меняли сознание людей. Это был подлинный энтузиазм и триумф глубокой веры в то, что граждане сами могут изменить свою жизнь к лучшему. Я тоже, кстати, свято верила в это. Без сомнения: в течение почти ста последних лет — это были первые и единственные в нашей истории свободные выборы, несмотря ни на какие уловки и давление властей. Они же были прологом для концентрированного сопротивления партократуры, уже не делавшей после поражения на них хорошую мину при плохой игре. А после отмены шестой статьи конституции она с еще большим остервенением душила проклюнувшиеся ростки жизни. Чем кончилось — известно: ГКЧП и распад страны.

С тех пор история сделала на наших глазах новый зигзаг — вперед назад в будущее. И сегодня, похоже, место КПСС прочно заняла «Единая Россия». Осталось только поменять конституцию, чтобы закрепить законодательно ее фактически руководящую и направляющую. Роль нового политбюро вполне уже исполняют разноприближенные к Кремлю олигархи, грабящие страну средь бела дня, видимо, во имя ее процветания. «Народному фронту» вполне можно придать статус приснопамятной организации, которая при СССР называлась ОБХСС (отдел борьбы с хищением социалистической собственности, если кто запамятовал или по молодости не знает). Общественной палате — полномочия советского «Народного контроля». А мы, остальное население, станем под расписки и с песнями ходить на Васильевский спуск, кричать «ура» и бросать в воздух чепчики. Почти как в СССР — накануне перестройки.

Алла Ярошинская